Александр Генис: Сегодня наша традиционная рубрика «Картинки с выставки» отправится в путешествие. Мы всегда стараемся расширить географию американских музеев. Конечно, лучшие из них находятся в Нью-Йорке — это музей Метрополитен, Музей современного искусства, музей Гуггенхайма и многие другие, более ста музеев в Нью-Йорке работают. Но Америка страна своеобразная, в ней нет настоящей столицы, ни Нью-Йорк, ни Вашингтон не годятся для этого определения, потому что в каждом провинциальном городе, и уж в каждом университетском городе есть свой замечательный музей. Что-что, а музеи в Америке чудные, и они повсюду. Сегодня мы расскажем о музее, который находится в печально знаменитом городе Салем, штат Массачусетс. Недавно я побывал в этом городе — это, конечно, незабываемые ощущения, потому что весь город подчинен одной теме — ведьмы.

Соломон Волков: Это знаменитые салемские колдуньи, ведьмы. И процесс 17-го века над ними, который стал темой для пьесы Артура Миллера. Какие ваши впечатления, это действительно нечто зловещее и гротескное или наоборот что-то мирное?

Александр Генис: На самом деле это, конечно, игра: Хэллоуин 12 месяцев в году, каждый день на самом деле в этом городе Хэллоуин. Все напоминает процесс несчастных женщин, которых обвинили в колдовстве и казнили в XVII веке - памятники, музеи, мемориалы. Но история, конечно, странная.

Соломон Волков: Бизнес — другое дело.

Александр Генис: Дело в том, что сегодня Салем - центр для современных ведьм, современного колдовства. Там существует множество странных школ, семинаров, курсов, где учат на ведьму, где изучают колдовство. Ведь вся эта магическая суета является довольно популярной в Америке: нью-эйдж, и Салем стал центром этого движения, где можно купить все, что угодно - от метлы ведьмы до колпака волшебника, можно нарядиться колдуном, можно изучать колдовские науки. Это нечто среднее между Вальпургиевой ночью и Гарри Поттером.

Но при всем том Салем - старинный новоанглийский город, в котором жило очень много капитанов, ведь оттуда отплывали корабли в Азию. Капитаны плавали на Дальний Восток либо через Мыс доброй надежды, либо через Мыс Горн. Это были очень трудные плавания, капитаны были очень искусные и очень богатые люди. Привозили с Востока самые разные “курьезные”, как тогда говорили, предметы культуры, обихода, искусства. Постепенно из этого сложился музей, который называется сейчас Музей Пибоди, а тогда он был просто кабинетом всяких редкостей. В 1799 году уже возник прообраз такого музея. А в 1825 году уже было построено здание, которое сохранилось до сих пор. В нем находятся фигуры с носа парусных кораблей.

В 2003 году замечательный архитектор Моше Савди создал вокруг этого старинного зала новый музей, инкорпорировал старое здание в новое, что очень часто делается в американских городах, которые берегут каждую старинную занозу, в Америке отношение к древности особо трепетное. Сейчас этот музей носит имя филантропа Джорджа Пибоди, там 1,8 миллиона экспонатов. Конечно, это огромный музей, где много редкостей из Японии, из Китая, из Индии, та экзотика, которую я особенно люблю. Для меня этот музей всегда переставляет все лучшее в Новой Англии.

Последний раз, когда я там был, мне повезло посетить выставку «Океанские лайнеры: Гламур. Скорость. Стиль». Это огромная выставка в 200 экспонатов, которая устроена вместе с Лондонским музеем Виктории и Альберта. Предмет выставки - самое современное для начала ХХ века средство передвижения: океанские лайнеры. До этого времени пересечение океана всегда было пыткой. На парусных кораблях переплыть Атлантику всегда было трудно. Бенджамин Франклин плыл из Англии в Америку на парусном, естесвенно, корабле, и попал в штиль, три недели они стояли на месте, кончилась вода, кончилась еда, чуть не поумирали все на этом корабле. И это было в общем нормальное испытание при пересечения Атлантики. И вот на этом фоне появились океанские корабли, которые рекламировали себя как высшую роскошь человечества. Именно такие лайнеры выставлены в этой экспозиции.

Соломон Волков: Что, в натуральную величину?

Александр Генис: Там есть фрагменты лайнеров в натуральную величину, там есть штурвал, например, или восстановленная каюта. Очень много моделей кораблей, и они выглядят восхитительно. Для того, чтобы понять, что такое лайнер того времени, проще всего посмотреть фильм «Титаник». Я, кстати, после этой выставки посмотрел его заново и в очередной раз разочаровался. Диалоги такие дубовые, такие сентиментальные, прямо скажем, мыльная опера, но сам «Титаник» сделан великолепно. Главная метафора «Титаника» - техническая, «Титаник» - это гордость старого мира. Он все лучшее, что могло быть создано западной цивилизацией. И вдруг он становится на попа и идет ко дну. В тот момент, когда корабль переворачивается, мы понимаем, что это аллегория социальной революции, которая вот-вот обрушится на Европу: ведь это - 1912 год. Мы понимаем, что война похоронила эру лайнеров со всей прекрасный «бель эпок».

Любопытна и архитектурная проблема, связанная с лайнерами. Дело в том, что лучшие дизайнеры, художники и архитекторы работали над созданием этих кораблей. Прелесть их заключалась в том, что это была конкуренция не только частных компаний, которые представляли эти корабли, как-то хозяева должны были на них зарабатывать, но еще и национальная гордость: каждая страна старалась построить самый шикарные лайнеры. В этой гонке, например, участвовала Италия.

Вы помните фильм Феллини «Амаркорд», когда все герой собираются в лодке у пляжа, чтобы посмотреть как по морю идет лайнер «Рекс». Это был итальянский «Титаник». И это была та самая недоступная роскошь, о которой мечтали все, кто видел этот корабль.

Но, пожалуй, самый роскошный из всех лайнеров был французский корабль «Нормандия». Этот лайнер был самым интересным образцом ар-деко во Франции. Ар-деко хорошо прижился в Америке, где было много пустого и можно было начинать сначала даже в Нью-Йорке, а во Франции, как быть? Как перестроить Париж, когда он уже существует. Но на одном лайнере можно было испробовать стиль целиком. И весь алфавит ар-деко использован был в «Нормандии»: золото, аллегорические дизайнерские элементы - юноша, олени, солнце. Все это было использовано в каждом элементе - от сервиза и меню до стен и панно. Лайнер «Нормандия» был образцом стиля, причем стиля нового, потому что ар-деко, в отличие от ар нуво, предшествовавшего ему, был стиль машинного века. Но, как мы любим с вами говорить, это был машинный век с человеческим лицом.

Судьба лайнера «Нормандия» очень печальна. Началась Вторая мировая война, и корабль застрял в Нью-Йорке, неподалеку от нашей студии, во время сильного дождя со снегом лайнер обледенел и пошел ко дну прямо на Гудзоне. Он утонул вместе со всей своей роскошью. Недавно подняли все, что осталось от этого корабля. Выставка тех предметов, которые составляли гордость «Нормандии», - лучшее напоминания жемчужина «Эра лайнеров».

Соломон Волков: Очень соблазнительно вы рассказали. Но я все равно не поеду.

Александр Генис: И зря. Я не раз плавал на таких круизах, всегда было очень интересно. Однажды я плыл по Эгейскому морю на корабле, который назывался «Одиссей», это была греческая компания. И я читал «Улисса» Джойса на палубе этом корабле — вот это роскошь

Соломон Волков: Вот видите, совмещали полезное с приятным или приятное с приятным.

Александр Генис: Однажды я плавал по Средиземному морю на круизе. Там есть такой ритуал: капитан время от времени приглашает пообедать с ним за одним столом. Вот мне выпала такая честь, я сидел рядом с капитаном и понятия не имел, о чем его спросить. Я долго думал, как найти общую тему и, наконец, спросил, смотрел ли он фильм «Титаник». Он поперхнулся супом и мне не ответил. Больше меня за капитанский стол уже не звали.

А теперь я предлагаю перейти к музыке.

​Соломон Волков: Я думал о том, какую музыку показать нашим слушателям, чтобы она была связана с морскими путешествиями. Я отобрал три оперы, и вот что интересно — из них, пожалуй, только одна трактует путешествие по морю в сколько-нибудь позитивном ключе. Во всех трех операх присутствует, океан, конечно, в символическом плане. Я сразу скажу, что за оперы: «Летучий голландец» Вагнера, опера Римского-Корсакова «Садко» и опера современного американского композитора Джона Адамса под названием «Смерть Клингхоффера».

Мы с вами как два рижанина знаем, что Вагнер начинал свою карьеру музыкантскую, капельмейстерскую и во многом композиторскую в нашем с вами родном городе — в Риге.

Александр Генис: И теперь есть наконец улица Вагнера в старой Риге.

Соломон Волков: Переехав в Париж, он написал свою первую оперу большую под названием «Риенци» - это был его первый настоящий успех, дело было в 1842 году. «Риенци» по роману Бульвер-Литтона, очень тогда популярного английского писателя.

Александр Генис: Он известен среди прочего еще и тем, что, увидав картину Брюллова «Последний день Помпеи», настолько поразился ею, что написал роман на эту тему.

Соломон Волков: Видите, сразу видно, что был умелый и ловкий человек. В опере был средневековый Рим, там были сражения, там были пожары. Она была поставлена в Дрездене, принесла славу Вагнеру как оперному композитору. Вслед за этим через несколько лет он сочинил своего «Летучего голландца», у которого, кстати, судьба не так счастливо сложилась, как у «Риенци», потому что это была опера не такая эффектная и несколько посложнее устроена, чем «Риенци». Любопытная деталь: «Летучий голландец» основан на сказке соответствующей и новелле Гейна. Учитывая дальнейшие антисемитские воззрения Вагнера, довольно любопытно, что он вдохновился новеллой еврея.

Александр Генис: Он не мог справиться, все-таки было очень много евреев в немецкой культуре, и Вагнер не мог без них обойтись. Например, он дирижировал Мендельсоном, но переворачивал партитуру рукой в белой перчатке, чтобы не трогать голой рукой еврейские рукописи.

Соломон Волков: Да, фигура в сегодняшнем отношении в высшей степени неполиткорректная была, но с этим мы все время будем сталкиваться в той ситуации, когда к лицам и персонажам из прошлого задним числом предъявляются требования на уровне сегодняшней политкорректности — это приводит постоянно к каким-то чрезвычайно затруднительным и двусмысленным ситуациям.

Александр Генис: Надо сказать, что Вагнер и при жизни был таким, что относились к нему, мягок говоря, очень по-разному.

Соломон Волков: Дмитрий Шостакович, одним из любимых изречений которого было “гений и злодейство — две вещи несовместные”, на этом основании говорил, что не может на сто процентов признать Вагнера гением. Это - одно из самоых парадоксальных высказываний Шостаковича, но я нахожу и в нем какой-то смысл. Например, Шосакович считал, что из двух «Дон Жуанов», «Дон Жуан» Моцарта и «Дон Жуан» Даргомыжского, лучшая опера Даргомыжского. Наверное, многие с ним не согласились, а я, поскольку услышал от самого Дмитрия Дмитриевича, то склонен тоже думать таким образом: а вдруг действительно опера Даргомыжского в чем-то превосходит моцартовский шедевр?

Александр Генис: Во всяком случае подобные высказывания позволяют заново взглянуть на предмет. Я помню, как Бродский однажды сказал, что лучший роман всех времен и народов — это книга Мариенгофа «Циники». Я захлопал глазами. А в другой раз он сказал, что лучшая книга всех времен и народов — это «Марш Радецкого» Йозефа Рота. Потом он сказал, что глупо спрашивать, какая лучшая книга вообще, важно - когда лучшая, если сейчас, то — такая.

Соломон Волков: Я должен сказать, что я сравнительно недавно перечитал «Циников» Мариенгофа, это действительно классная книга.

Александр Генис: Абсолютно согласен, превосходная книга. Как и его «Роман без вранья», но «Циники» еще и великолепный памятник эпохи.

Соломон Волков: В «Летучем голландце» сюжет, напомню нашим слушателям, следующий. Это легенда о голландском капитане, почему и называется «Летучий голландец», который проклял как-то небо, будучи на корабле, и был за это небом наказан. Он был обречен на то, чтобы вечно скитаться со своей командой, там все мертвецы, но они все живы при этом, вечно скитаться по морям и океанам, нигде не находя успокоения, пока его не полюбит девушка, беззаветно и до конца, настоящей любовью. Вот он скитается в поисках такой девушки. Раз в семь лет он имеет возможность выйти на берег и попытать свое счастье. Каждый раз это оканчивается неудачей, каждый раз его избранница так или иначе предает капитана. Грустная ситуация, конечно, но жизненная. Но вот он попадает в норвежскую гавань, где в него влюбляется девушка по имени Сента, которая увлечена этим «Летучим голландцем» еще до того, как она его увидела. Она влюбилась в портрет неизвестного ей моряка, который висит у нее на стене. Когда он появляется, она понимает, что это и есть ее избранник, она в него давно была влюблена. Сента бросает своего жениха, что уже вызывает подозрения голландского капитана: если она так легко предала своего жениха, то она может и его так же легко предать. Он ее бросает и уходит в море. А она, не выдержав этого, бросается со скалы в море, и погибает. Только тогда он убеждается в том, что это и была его избранница. Действительно небо дарует ему наконец прощение, потому что Сента оказалась той самой женщиной, которая его спасла, и он может спокойно вместе со своей командой погрузиться навсегда на дно морское и там найти свое успокоение.

Видите, сюжет довольно мрачный, зловещий и с какой стороны к нему ни подходи, там масса вопросов. Это первая опера, про которую можно сказать, что это Вагнер, хотя еще не зрелый Вагнер «Кольца нибелунгов» или даже «Тангейзера», я уже не говорю о «Парсифале», но там уже многие элементы вагнеровской техники наличествуют. В первую очередь лейтмотивы — это великое вагнеровское изобретение, когда каждый персонаж, каждый элемент оперы характеризуется своей темой. То, что в новейшей опере Адеса «Ангел-истребитель», которая, как мы рассказывали в прошлом выпуске “АЧ” только что поставлена в Метрополитен, было использовано: каждому персонажу дана своя тема и свой тембр.

Александр Генис: Причем интересно, что лейтмотив может быть не только у людей, но и у предметов, может быть лейтмотив меча, лейтмотив чаши, лейтмотив чести.

Соломон Волков: Это то, что держит вагнеровскую оперу, что является притягательным с одной стороны чертой его творчества, но с другой стороны вызывало дикое раздражение у очень многих знаменитых авторов, у того же Чайковского, который считал использование лейтмотивов у Вагнера абсолютно излишним.

Я хочу показать балладу Сенты, которую она поет перед встречей со своим будущим избранником.

(Музыка)

​Соломон Волков: Другая морская опера, о которой я сегодня рассказываю - «Садко» Римского-Корсакова - появилась значительно позднее, в 1896 году, это уже конец XIX века. Эта опера знаменовала явление зрелого стиля Николая Андреевича. Это тоже Шостакович когда-то мне сказал с некоторым сарказмом, что когда умер Чайковский в 1893 году, то у Николая Андреевича открылось новое дыхание. Он написал за 13 лет 10 опер. Об этом не принято говорить, но психологически это невероятно правильное наблюдение, я в него верю. Потому что само присутствие Чайковского давило на такого замечательного автора как Римский-Корсаков, ему мешало его присутствие.

Александр Генис: Бесспорная вещь. Гений влияет на культуру в том числе и отрицательно. Скажем, присутствие Шекспира в английском театре мешало развитию английской драматургии чуть не несколько веков.

Соломон Волков: Как и присутствие Бродского в современной русской поэзии.

Александр Генис: Я бы сказал, что присутствие Пушкина тоже давило на всех авторов.

Соломон Волков: Но после смерти Чайковского открылись шлюзы и Римский-Корсаков стал много писать, почувствовав себя свободным человеком. «Садко» - опера по мотивам былин русских, она была поставлена не в Императорском театре, где, казалось бы, должны была идти — это большая постановочная опера.

Александр Генис: Русская национальная опера.

Соломон Волков: Но она была поставлена в 1898 году у Саввы Морозова в его частной опере. И неслучайно!

Это прекрасная опера во всех отношениях. Я не сразу к ней пришел, моя жена Марианна очень повлияла на меня. Она все русские оперы и оперы Римского-Корсакова в частности превосходно знала, аккомпанировала много певцам. Вот она и научила меня понимать русский стиль Римского-Корсакова. Теперь я всегда повторяю, что русский Вагнер — это Римский-Корсаков. Хотя Корсакову не нравилось влияние Вагнера, он всячески старался от этого избавиться, но оно все равно читается.

Тут любопытно, что Савва Мамонтов, богатый московский купец, который основал частную оперу и знаменитую усадьбу Абрамцево, поставил оперу об успешном русском купце. Это опера сугубо идеологическая. Я могу звучать как неомарксист, но она связано с экономической реальностью того времени. Богатое московское купечество к концу века 19 века меценатствовало во всей Москве. Третьяков открыл Третьяковскую галерею, Мамонтов - частную оперу, Бахрушин создал театральный музей, Станиславский, богатый купец Станиславский создал один из величайших театров ХХ века. Московское купечество стало грандиозной силой. Но Римский-Корсаков жил в Петербурге, где купечество отнюдь не играло такой роли.

Александр Генис: Там были чиновники.

Соломон Волков: Да, там доминировали чиновники и двор. Но Римский-Корсаков воспел купцов. И императорская сцена не торопилась воспевать купцов у себя. Римский-Корсаков прозорливым образом почувствовал новую потенциально громадную экономическую и культурную силу, которую представляло московское купечество, и создал ему музыкальный памятник.

Садко сталкивается с людьми, которые делают бизнес, мы в данном случае можем употреблять «бизнес» - это не анахронизм, бизнес по-старому. Но они не хотят торговать с Западом. А Садко говорит: что вы тут все сидите, давайте торговать с заграницей. Они его обвиняют, мол, он несмышленыш, бродяга, проходимец. Ну а дальше врывается сказочный элемент, ему помогают волшебные силы. В действие оперы вмешиваются былинные персонажи в виде океанского царя и его дочки, морской царевне, которая помогает Садко выловить трех рыбок с золотыми хвостиками, которые, когда он их вытаскивает, превращаются в золотые слитки. Это - метафора накопления первоначального капитала, если угодно, путем чуда. А дальше уже начинается заграничная торговля.

У Римского-Корскакова поют соответствующие арии, которые стали классическими в русском репертуаре: ария варяжского гостя, ария индийского гостя, ария веденецкого гостя. Сам он отправляется торговать, за 12 лет становится богатым человеком. Подводный царь недоволен, что он ему не платит налога — тоже современная тема. В конце концов улаживается эта проблема с помощью влюбленной в Садко дочки, которая превращается в реку Волхов под Новгородом. Он возвращается домой к своей любимой жене Любаве богатым человеком. В этой опере - единственной из трех - все кончается хорошо.

Я хочу показать вступление к опере-былине Римского-Корсакова «Садко», где изображена океанская стихия - смутное притяжение и очарование мирового океана.

(Музыка)

​Соломон Волков: И наконец последняя опера современного композитора Джона Адамса «Смерть Клингхоффера», которая очень трагична. В ее основе лежит путешествие на роскошном итальянском лайнере.

Александр Генис: Все действие оперы происходит на нем.

Соломон Волков: Опера была написана в 1991 году по следам события, которое произошло в 1985 году, то есть всего через шесть лет — это неслыханно короткий срок. Но так работает Джон Адамс, он всегда берет актуальные политические сюжеты, например, его знаменитая опера «Никсон в Китае», которую я считаю лучшей современной американской оперой, которая будет ставиться и выживет в репертуаре, в отличие от тех новых опер, что исчезают мгновенно.

Реальная история - трагическая: этот итальянский лайнер был захвачен группой палестинских террористов, в ходе захвата они выкинули за борт одного из пассажиров, человека, который был в инвалидной коляске, его звали Леон Клингхоффер.

Александр Генис: Нью-йоркский еврей, его семья до сих пор живет в Нью-Йорке.

Соломон Волков: Поэтому опера и называется «Смерть Клингхоффера», он пал жертвой этой террористической акции. И когда опера появилась, то разгорелась страшная контроверза по этому поводу. Адамса обвиняли чуть ли не в антисемитизме за то, что он выпустил на сцену и дал какой-то музыкальный материал палестинским террористам. Но такой была его идея, он говорил о том, что строил свою оперу, имея в виду Баха как модель, то есть, писал оперу, как ближневосточные пассионы Баха, как ближневосточные “Страсти”. В его интерпретации, он об этом не раз говорил, Клингхоффер — священная жертва, его убийство сходно с распятием.

А сейчас мы покажем отрывок из этой оперы — хор евреев, который Адамсом выдержан в духе античной трагедии: хор, который комментирует действие и обрамляет его. Вот как звучит музыка еще одной трагической морской оперы, связанной с лайнерами.

Хор евреев из оперы Джона Адамса «Смерть Клингхоффера».

(Музыка)