В Штутгарте при аншлаге прошла премьера оперы Энгельберта Хумпердинка "Гензель и Гретель", поставленной российским режиссером Кириллом Серебренниковым. Серебренников, который с августа находится под домашним арестом в связи с делом "Седьмой студии", на премьеру приехать не смог. Последние два месяца над спектаклем работали его помощники.
По словам представителей пресс-службы Штутгартской оперы, премьера состоялась, потому что все основные приготовления к спектаклю были завершены еще до ареста режиссера. Серебренников и его команда очень много работали над спектаклем этой весной. Один из ключевых элементов этой постановки – фильм, который Серебренников снял в апреле и мае в Африке (в Руанде) и в Германии. По задумке Серебренникова, выходцы из Африки Гензель и Гретель оказываются в Германии – в сказочном лесу, где они заблудились. Руководство оперного театра до последнего надеялось, что Серебренникову не продлят домашний арест (рассмотрение этого вопроса в суде состоялось 17 октября) и он сможет приехать в Германию на премьеру.
Репетиция оперы "Гензель и Гретель"
Своими впечатлениями от постановки делится главный редактор журнала "Театр" Марина Давыдова:
– Давайте начнем с главного, ведь все-таки речь идет о премьере. Имел ли этот спектакль успех у публики?
– Да, безусловно, я бы сказала, он имел ошеломительный успех. Аншлаг, на входе спрашивали лишние билетики. Во-вторых, штутгартская публика, по свидетельству самих работников местного оперного театра, довольно холодная. Ее "раскрутить" на стоячую овацию крайне сложно. В данном случае эта овация зафиксирована мною лично. Это был не просто теплый прием, а именно стоячая овация в финале. Не знаю, можно ли назвать спектаклем то, что мы увидели. Это немножечко work in progress, не завершенная до конца постановка, потому что Кирилл Серебренников начал работать над этим произведением и не успел его закончить, как, собственно, и "Маленькие трагедии" в "Гоголь-центре". Два спектакля совершенно чудесным образом вышли, когда он был совершенно изолирован от мира. Домашний арест – это не только невозможность выйти, приехать в театр и репетировать. Ты не можешь пользоваться ни электронной почтой, ни интернетом. Ты не можешь звонить. Твой круг общения ограничен только адвокатом. И в этой ситуации у Кирилла Серебренникова вышли две премьеры – одна в Москве, "Маленькие трагедии", а другая в Штутгарте. Это, конечно, такое театральное чудо. В театральной истории не зафиксировано таких вот случаев, когда спектакли выходят при том, что на последних этапах режиссер не мог руководить процессом. Мне кажется, что в обоих случаях уже были созданы "несущие конструкции" будущих спектаклей, артисты могли следовать в фарватере этого режиссерского замысла и, в конце концов, показали в одном случае фактически конечный продукт. Потому что "Маленькие трагедии" можно назвать полноценной премьерой, полноценным спектаклем. Во втором случае это своего рода незаконченная работа, но тоже выглядевшая и смотревшаяся как абсолютно целостное художественное высказывание. Довести это все не только до премьеры, но и до стоячей овации и в том, и в другом случае является подвигом.
Марина Давыдова
– Все зрители, пришедшие слушать "Гензель и Гретель", знали коллизию вокруг режиссера этой постановки? Говорил ли кто-то о судьбе Серебренникова непосредственно перед исполнением оперы или после?
– Штутгартская опера вся увешана портретами Кирилла. На фронтоне висит баннер Free Kirill, в фойе висит его портрет и не один, подробно рассказано о том, что на самом деле происходит. Внутри самого спектакля тоже была обыграна ситуация в определенной сцене. Режиссура оперы в основном сводится к фильму, который был снят Кириллом в Руанде, который стал составной частью этого спектакля. Но что-то он не успел поставить, что-то не успел рассказать артистам. Там есть одна сцена, в которой они вообще не знали, что тут должно происходить. Они честно об этом говорят: "Здесь режиссер нам совсем не успел рассказать, что должно быть". Это все входит в состав спектакля. Но надо понимать еще и другое. Немецкая публика и вообще немецкие граждане читают газеты. Они в курсе того, что происходит. Они никогда не приходят на спектакль неподготовленными. Они делают всегда какой-то research. Они выясняют, на что они идут, кто режиссер и так далее. Поэтому я уверена, что даже если бы не было каких-то специальных усилий Штутгартской оперы, все равно зал был бы подготовлен. И он был подготовлен, безусловно. Но Штутгартская опера помимо того, что она увесила свои фойе, фасад баннерами и портретами, она еще провела вчера днем встречу, посвященную Кириллу и ситуации вокруг "Седьмой студии". Я сама в ней принимала участие. Собственно, был такой public talk, в котором еще принимали участие и композитор Сергей Невский и драматург Валерий Печейкин, работник "Гоголь-центра". И я поразилась, как много людей пришло на эту встречу. Довольно большое фойе Оперного театра было полностью заполнено зрителями. И мы долго рассказывали о том, что, собственно, происходит.
– Вы упомянули о том, с какими сложностями в общении связан этот домашний арест Кирилла Серебренникова. Известно ли его собственное отношение к решению Штутгартской оперы выпускать премьеру? Не было ли у него опасений, что что-то пойдет не так? Высказывал ли он какие-то возражения?
– Да, конечно, я думаю, что он очень опасался того, что они на свой страх и риск выпускают премьеру, в которой он не успел какие-то важные вещи выстроить самостоятельно. Но в результате, мне кажется, Штутгартская опера поступила правильно. Понимаете, это же помимо всего прочего еще и огромные финансовые потери. Премьера была объявлена, на нее были проданы билеты. И, вообще, отмена премьеры – это для оперного мира огромный удар. Я сама опасалась того, что они вот так рискуют, выпуская какой-то не до конца поставленный спектакль. Но, поверьте мне, то, что уже было сделано Кириллом до ареста, и то, как он настроил артистов на что-то… Этого оказалось не то чтобы достаточно, но это сильное художественное впечатление. Понятно, что оно могло быть еще сильнее, что там можно и нужно какие-то вещи достроить и так далее. Но тем не менее это стоило того, чтобы это увидеть даже в том виде, в котором постановка сейчас существует.
– Насколько, по-вашему, удачным было решение Серебренникова, режиссерское решение сделать "Гензель и Гретель" детьми, выходцами из Африки, посвятить оперу мигрантскому кризису в Европе? Нет ли в этом излишней конъюнктурности?
– Какой мигрантский кризис? Там не про это совершенно, абсолютно! Это такая очень рождественская, немножко приторная опера. Немножечко наш "Щелкунчик", сказка, по сюжету напоминающая "Мальчика с пальчика". Вообще, не очень понятно, как это все ставить. И, мне кажется, решение вывести этот сюжет за пределы Европы, где голодающие дети, поместить это все в какую-то африканскую страну – это просто спасительное решение. Прекрасные совершенно артисты, темнокожие дети. Какой-то удивительной органики, естественности. И, надо сказать, что Кирилл снял один из лучших своих фильмов. Он настолько поэтичен, лиричен, там такие прекрасные кадры! Внутри оперы зло воплощено в ведьме. В спектакле, конечно, нет такого сказочного персонажа. Зло распылено в самом мире. И конечно, там есть отсылки к геноциду, который случился в Руанде в 1990-е годы. Но это как раз совершенно не про мигрантский кризис. Это про зло, которое подстерегает человека, особенно ребенка, в этом мире. Как оно неуловимо иногда, не знаешь, где и из какой щели оно вылезет. Опера – всегда немножко вампука. Как ее не ставь, все равно будет немножко вампука. И артисты Штутгартской оперы позволяют себе немножко ходульность в сценическом исполнении своих арий и так далее. Они прекрасно поют, но при этом они играют в такой преувеличенной оперной экспрессии. Это все накладывается на абсолютную естественность существования артистов на экране, на эту поэтику, собственно, уже экранную. Именно из этого соотношения сценической реальности и экранной высекается должная эстетическая энергия. На самом деле, для меня сам подход к тому, чтобы вынести какую-то драматическую, драматургическую составляющую на экран, а не поручать это все певцам проживать, это очень правильное решение, театрально правильное решение.
– Но все-таки мы говорим об опере. Не затмевают ли все эти режиссерские ходы музыку, уровень вокального мастерства певцов?
– Такое традиционное беспокойство российского человека – а не затмевает ли это что-то? Во-первых, если бы даже затмевало, ну и хорошо, с моей точки зрения. Во-вторых, нет, не затмевает. Оркестр сидит на сцене. Там все открытым ходом делается. Там музыка явлена во всей своей красе. Артисты, которым не нужно ничего психологизировать. Иногда они поют просто концертно, обращаясь к залу. Они имеют возможность быть бенефисными и при этом не быть пошлыми. Потому что у них нет задачи – по-настоящему играть роли. По-настоящему их играют совершенно другие люди на экране. А они могут позволить себе просто классно петь.
– Я как-то слышал анекдот от Дмитрия Бертмана, руководителя "Геликон-оперы", о том, что профессия оперного режиссера родилась, когда тенор попросил баритона спуститься в зал и посмотреть, с какой стороны сцены он смотрится лучше – слева или справа. Это явно не про Кирилла Серебренникова…
– Нет, это вообще не про Кирилла Серебренникова. Это вообще не про какую-то интересную оперную режиссуру сегодняшнюю. Это все так далеко убежало вперед, что все эти рассказы про такую олдскульную реальность как-то уже нерелевантны, – полагает Марина Давыдова.
Кирилл Серебренников, бывший гендиректор "Седьмой студии" Юрий Итин и главный бухгалтер компании Нина Масляева останутся под домашним арестом до 19 января 2018 года. Бывший директор "Гоголь-центра" Алексей Малобродский пробудет в СИЗО до этого же срока.
В октябре суд приобщил к делу показания свидетельницы Ларисы Войкиной, которая рассказала, что в декабре 2014 года уничтожила финансовые документы "Седьмой студии" по поручению продюсера Екатерины Вороновой, объявленной в международный розыск. Серебренников признает, что бухгалтерия "Седьмой студии" была "в полном хаосе". При этом режиссер подчеркнул, что доказательств хищений в компании в материалах дела нет. Малобродский, Серебренников, Итин и Масляева обвиняются в хищении бюджетных средств, выделенных для театральной труппы "Седьмая студия". В начале октября суд перевел Масляеву под домашний арест. Она заключила сделку со следствием и дала показания на Серебренникова и Малобродского.