Александр Генис: Волна демократических перемен, поднятая в эйфорические 90-е, продолжает свое могучее движение, хотя далеко не всегда в том направлении, как всем хотелось бы. Как бы там ни было, искусство демократии и наука выборов стали самым актуальными во всех концах планеты – от Белоруссии до Палестины, от Восточной Европы до Ближнего Востока.

Для многих регионов, включая только что названные, эта ситуация и остра, и нова. Однако и старые, опытные демократии, такие, как Соединенные Штаты, сегодня узнают много нового о том, как функционирует эта древняя, но по-прежнему загадочная политическая система на самом деле.

Только сегодня, кажется, впервые за всю историю, наука смогла заглянуть в душу избирателя (точнее, поскольку речь идет о точных науках – в его мозги), чтобы сделать свои объективные и нелицеприятные выводы.

В этом заслуга (или – вина), той революции, которую сейчас переживает нейробиология. А именно - та ее область, что позволяет нам воочию увидеть деятельность мозга на экране стремительно совершенствующихся приборов. С тех пор, как ученые научились локализовать области мозга, отвечающие за ту или иную умственную деятельность, мы можем следить за тем, как работает наш разум. Это позволяет создать своего рода карту эмоций, портрет мыслей и, приведя его в движение, изготовить такой фильм о внутренней, духовной жизни человека, который не снился самому Бергману.

Собственно, этим уже занялось американское телевидение, готовящее премьеру сериала из жизни лос-анджелесских нейрохирургов, главную роль в котором играют не актеры – а человеческий мозг как таковой.

В самом деле, что может быть интереснее монитора специального прибора, превратившего нейробиологию в зрелищный спорт. Только представьте себе, что на экране видно, как меняется мозг влюбленного юноши, что чувствуют старые супруги, когда они держат друг друга за руки. Сканируя мозг, юристы надеются узнать, когда человек лжет, политики – когда говорит правду, ученые рассчитывают составить исчерпывающую карту личности. Бум в этой области науки выражается в том, что каждый месяц публикуется более ста отчетов о новых экспериментальных исследованиях, позволяющих строгими научными методами изучать ту часть жизни, которая раньше была доступна только поэтам и ораторам.

Например, возвращаясь к теме выборов, - политику.

Эта проблема стала предметом крайне интересного и важного эксперимента, который поставила группа ученых Эморийского (штат Джорджия) университета под руководством Дрю Уэстена.

С профессорам Уэстеном беседует корреспондент «Американского часа» Ирина Савинова.

Ирина Савинова: Профессор, расскажите о Вашем эксперименте. Но, прежде всего, скажите, почему Вы выбрали именно политиков?

Профессор Дрю Уэстен: Правильный вопрос! В жизни мы очень часто встречаем необъективность, основанную на эмоциях. Но именно у политиков она особенно ярко выражена: в политической жизни мы имеем дело с двумя постоянно сражающимися партиями, придерживающимися диаметрально противоположных взглядов.

Ирина Савинова: Вернемся к эксперименту. Как это все проходило?

Профессор Дрю Уэстен: Мы проводили эксперимент во время последних президентских выборов 2004 года, когда политическая жизнь была особенно напряженной. Группе участников, республиканцев и демократов, то есть, сторонников президента Буша или сенатора Джона Керри, предлагалось прореагировать на текстовые заявления, которые появлялись перед ними на экране. К мозгу участников были прикреплены магнитно-резонансные сканеры, фиксирующие процессы в коре головного мозга. Мы начинали с высказываний, вызывающих положительные эмоции. Например, на экране появлялась выдержка из выступления президента Буша в детской больнице Флориды: "Тут больным детям врачи могут оказать любую помощь. Это - наша Америка!" На экране появлялся следующий слайд с текстом: "Как раз сегодня Белый Дом объявил о сокращении бюджетов детских больниц, включая ту, во Флориде, что посетил президент". Мы записывали мозговую деятельность участников при прочтении этих взаимоисключающих заявлений. Сомнения не было – налицо непоследовательность политика.

Ирина Савинова: И, наверное, тот же трюк Вы проделывали и с кандидатом в президенты демократом Керри?

Профессор Дрю Уэстен: Конечно. Участникам эксперимента показывали слайд с цитатой из выступления сенатора в 94-м году, когда он требовал реформы системы социального обеспечения, повышения пенсионного возраста, обложения пенсий налогом и в целом их сокращения. Затем показывали слайд с текстом его выступления в ходе предвыборной кампании 2004 года, в котором он говорит, что система социального обеспечения – святое дело и ее нельзя трогать. Опять-таки, налицо явное противоречие, и каждый логично мыслящий человек не может этого не заметить.

Ирина Савинова: В чем же фокус?

Профессор Дрю Уэстен: В том, что участники должны были дать оценку поведению своего кандидата, отметив цифрами от 1 до 4 положительное или отрицательное отношение. Обе группы без затруднений определили высказывания кандидата партии-соперницы как непоследовательные, обозначив их цифрой 4. Кандидата же своей партии они судили гораздо менее придирчиво, давая им только два с половиной очка. Для сравнения мы также предложили участникам эксперимента прочесть противоречивые заявления партийно нейтральных лиц: актеров и спортсменов. В этом случае и республиканцы, и демократы одинаково оценили непоследовательность высказываний.

Ирина Савинова: Что же происходит в мозгу республиканца и демократа, когда кандидата его партии ловят противоречии?

Профессор Дрю Уэстен: Когда участники исследования читали противоречивые высказывания, приборы отмечали увеличенную активность в тех областях мозга, что отвечают за регулирование негативных эмоций и прощение. Также был замечен рост активности в тех частях мозга, которые дают нам почувствовать облегчение или удовлетворение. Механизм тот же, что у наркомана: ему требуется наркотик, и он воодушевляется, когда получает его. В политике тоже есть свои наркоманы: когда они находят способ простить своего кандидата за его проступки, они получают удовлетворение, наркотик, который создает у них желание проделывать это снова, и снова, и снова, и снова…

Между тем, область мозга, руководящая беспристрастностью, оставалась относительно бездеятельной во время всего эксперимента. Наше исследование показало, что политическое мышление, в основном, эмоциональное. Преодолеть эту привязанность очень трудно. Для этого надо заняться беспощадным самоанализом и сказать себе: "Я знаю, что как убежденный член одной партии, я должен верить в то-то и то-то, но, как беспристрастный человек, я должен быть честным".

Ирина Савинова: Какие практические выводы могут сделать из Ваших исследований консультанты предвыборных кампаний?

Профессор Дрю Уэстен: Дело сложнее. Опыт предвыборной кампании 2004 года показал, что можно игнорировать четыре пятых избирателей. У них зашоренные мозги - на них не влияет наши мотивационные призывы, будь они правдивыми или ложными. Эти 80 процентов электората – по 40 из каждой партий – не изменяют своих взглядов, разве что происходит что-то уж совсем непредвиденное, вроде теракта 11-го сентября. Они будут с пристрастием оценивать кандидата от противоположной партии и снисходительно – своего. Из этого следует, что стратегу предвыборной кампании надо сосредоточить все внимание лишь на оставшихся 20 процентах, на тех, чей разум открыт в ожидании аргументов.

Ирина Савинова: Надо полагать, что это - самые уравновешенные избиратели, выносящие беспристрастные решения, основанные на логическом анализе и знаниях?

Профессор Дрю Уэстен: Увы, результаты нашего исследования показывают, что беспристрастного избирателя не существует. По крайней мере, в американской демократии его нет. Возможно, в других странах и в другие времена он встречается. Но в американской демократии подсознание избирателя всегда находится под сильным воздействием эмоциональной мотивации. В этом, однако, еще нет ничего плохого. Избиратели регистрируют в мозгу образ кандидата, складывающийся из бессознательно замеченных ими черт. Мы отмечаем, как кандидат двигается, как выглядит, как говорит, и наш мозг делает вывод - нравится он нам или нет.

Ирина Савинова: Приведите, пожалуйста, пример - как это работает на практике?

Профессор Дрю Уэстен: Стратеги президентской кампании Буша заставили его избавиться от самодовольной ухмылки, которая невольно наталкивала избирателей на мысль о высокомерии. С другой стороны, у кандидата-демократа Керри были очень сдержанные манеры, что декларировало для подсознания избирателя неуверенность сенатора в себе, его неспособность эмоционально мотивировать аудиторию.

Надо сказать, что в целом республиканцы лучше демократов умеют манипулировать эмоциональным состоянием избирателей.

Ирина Савинова: Американская политика состоит из двух частей – правой и левой. А как Ваш эксперимент сработал бы в многопартийной системе?

Профессор Дрю Уэстен: Для большинства в Америке другие политические системы не очень понятны, потому что наши средства массовой информации освещают в основном нашу собственную политическую жизнь. Американская демократия отличается от западно-европейской и других демократий тем, что она более простая, но нельзя сказать, что более совершенная. В парламентской демократии личность политика и его платформа гораздо четче обозначается. Поэтому мне кажется, что в век массовых коммуникаций сложная, многопартийная парламентская система представляется более действенной, чем наша двухпартийная.

Ирина Савинова: Давайте подведем итог нашей беседе. Как формируется партийная лояльность, и способна ли она меняться?

Профессор Дрю Уэстен: Как ученый-психолог я скажу, что партийная лояльность начинает формироваться в семье: как правило, вы следуете политическим взглядам, разделяемыми вашими родителями. То есть, все начинается с лояльности родителям. На это место позднее приходит лояльность группам, членом которых вы становитесь: религиозным, спортивным, профессиональным. Так, многие годы рабочие у нас голосовали за демократов, потому что у демократических профсоюзов были программа: "мы разделяем ваши интересы и боремся за них, а республиканцы - нет", которая импонировала простым американцам. После 11-го сентября все изменилось.

В Америке есть пословица, она пришла, кажется, из Англии: «Кто консерватор в молодости, у того нет сердца, кто либерал в старости, у того нет мозгов». То есть, смысл в том, что чем вы моложе, тем с большим энтузиазмом вы приветствуете перемены. А чем старше вы становитесь, тем больше вас привлекает стабильность, то есть становитесь консерватором. Взгляды, как правило, меняются в тяжелые времена. Так было в годы депрессии, Второй мировой войны. Люди становятся более консервативными. Так произошло и после 11-го сентября: и те американцы, кто отрицательно относился к республиканцам и Бушу, все же проголосовали за него.

Александр Генис: В антиутопическом романе Роберта Феррино «Молитва за убийцу» описана некая «орвелловская» страна, расположенная на той территории, где недавно (всего 30 лет назад) находились Соединенные Штаты Америки. В новой стране городов Нью-Йорк и Вашингтон уже нет - они сметены атомным взрывом. Гора Рашмор с профилями американских президентов сравнена с землей. Авианосец «Рональд Рэйган» переименован в «Бин Ладен»…

О том, как это произошло в мрачном фантастическом романе Роберто Феррино, рассказывает ведущая «Книжного обозрения» «Американского часа» Марина Ефимова.

Марина Ефимова: Роман представляет собой триллер с довольно банальными сюжетными ходами и персонажами. При этом идея и историко-социальная часть романа - очень интересная и волнующая, во всяком случае, для современного читателя. В этом смысле книга напоминает аксеновский «Остров Крым». И так же, как в романе Аксенова, книга Феррино полна ярких деталей. Эту красочную ткань романа так описывает рецензент газеты «Нью-Йорк Таймс» Джанет Маслин:

Диктор: «Автор с жутковатой реалистичностью и убедительностью продумал антураж Америки, ставшей мусульманской страной: поп-музыка осталась, но каждая песня полна моральных нравоучений. В развлекательных парках продают детские имитации поясов со взрывчаткой, которыми обвязывались террористы-самоубийцы. Главный напиток в стране - «Джихад-кола», но его никто не любит, и народ покупает на черном рынке контрабандную «Кока-колу». Голливуд стал не просто мусульманским, но, как все неофиты, яростно мусульманским. И единственным не сдавшимся оплотом христианства в новой Америке автор оставляет тот регион страны, который сейчас служит предметом вечных насмешек интеллектуалов за свою туповатую религиозность – так называемая «зона Библии», « Bible Belt ».

Марина Ефимова: На протяжении всего романа Феррино мастерски и часто смешно вживляет реалии исламского мира в американский образ жизни. Например, новый Диснейлэнд стал фирмой, сдающей в аренду жён, то есть, там можно жениться на очень короткое время, а потом за день оформить развод. Таких находок в романе не счесть. Обидно, что оригинальность романа ослаблена многими клише, характерными для средней руки триллера.

Очевидно, что Роберт Феррино писал роман «Молитвы за убийцу», имея перед собой ясную цель. Эта цель – предостережение. И доносит ее до читателя героиня романа – историк Сэра Дуган. Официальная историческая наука в новой стране утверждает, что ужасный атомный взрыв 2015 года и последовавший за ним политический хаос в Америке были результатом сионистского заговора. После принятия такой трактовки все американские евреи иммигрировали (кто в Канаду, кто в Россию), а Израиль был уничтожен. И вот героиня романа - Сэра Дуган – с опасностью для жизни подвергает сомнению эту версию исторических событий.

Читаем в рецензии Джанет Маслин:

Диктор: «Героиня романа считает (а с ней и автор книги), что разрушительные тенденции закладывались в самом американском обществе, причем уже с середины 20-го века: культ успеха и «звезд», безудержное распространение порнографии, декадентство во всех сферах жизни. «Они были так свободны, - говорит один из персонажей романа, - так не обременены моралью, что просто напрашивались на цепи».

Марина Ефимова: «Ядерный взрыв уничтожил уже сгнившее дерево», - заявляет другой персонаж романа. И хотя этот персонаж – злодей, автор явно выносит теорию «гнилого дерева» на обсуждение.

Любопытно, что в романе «Молитвы за убийцу» успех мусульман, захвативших власть в Америке, объясняется автором (думаю, что неосознанно), почти так же, как многие историки объясняли успех большевиков в России: «Мусульмане, - говорит Феррино устами своего героя, - были единственной политической силой с ясным планом, с твердыми убеждениями, с готовностью умирать, убивать и во что бы то ни стало восстановить порядок из хаоса. К тому же: все люди равны в глазах Аллаха... Во всяком случае, они так говорили».

При этом, Роман Феррино никак нельзя назвать «анти-мусульманским». Рецензент Джанет Маслин пишет об этом аспекте книги:

Диктор: «Несмотря на то, что в романе зловещие «черные халаты» безжалостно проводят в жизнь законы Ислама, автор явно не собирался идти на самоубийственную акцию (как некоторые другие писатели) и критиковать мусульман, а тем более – Ислам. Поэтому в романе множество мусульман показаны людьми разумными, прогрессивными и терпимыми».

Марина Ефимова: Но, однако, в триллере «Молитвы за убийцу», где описано новое государство «Исламские Штаты Америки» в 2040 году, достаточно оригинального и яркого материала, чтобы вызвать у читателя неподдельный ужас перед таким вариантом будущего.

Александр Генис: У каждой эпохи свои исторические кошмары, но, воплотившись в романы, все они разыгрывают одну и ту же литературную ситуацию: «а что, если…?».

В этом отношении, книга Феррино напоминает мне знаменитый (теперь уже и в России), роман "Человек в высоком замке" американского фантаста Филиппа Дика (кстати сказать, строгий Станислав Лем только его, Урсулу Ле Гуин и наших Стругацких признавал настоящими фантастами). Этот роман, принесший Дику премию "Хьюго" в 1963 году, рассказывает о том, по какому пути могла бы пойти история, если бы фашистская Германия и Япония одержали победу во Второй мировой войне. Как всегда в таких случаях, самое интересное – детали. Победившие японцы с благоговением собирают в оккупированной ими Америке «бесценные» артефакты - бейсбольные кепки, дверные коврики, голливудские афиши и часы с Микки Маусом….

Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.

Григорий Эйдинов: Отметил свое 20-летие один из самых влиятельных музыкальных фестивалей в мире - "На Юг через Юго-Запад" ( South by Southwest ). Проходящее каждый год в столице штата Техаса - Остине, это мега-событие стало отправной точкой карьеры множества звезд, которых с каждым годом становится всё больше и больше. На этот раз более 1400 коллективов и исполнителей выступали на подмостках, разбросанных по всему городу. Не меньше в Остине было и представителей студий звукозаписи, которые надеются отыскать здесь новых "Битлз", "Секс Пистолз" или " U 2". Лично я ещё не пробрался и через одну десятую фестивальных групп, но как только найду, сразу сообщу. Пока же хочу представить новый альбом ветеранов «Новой волны» - "Спаркс". Дует братьев Маел, известный своими бесконечными экспериментами с поп-культурой, никогда не был эталоном коммерческого успеха. Идя, скорее, от обратного, из родной Калифорнии братья довольно рано переехали в Англию, и с тех пор варят то тут, то там очень интересную кашу из поп-музыки, классической традиции, иронии и чёрного юмора. Их новый альбом под название "Привет, молодые влюблённые", может служить образцом их своеобразной манеры.

Как и фестиваль "На Юг через Юго-Запад", 20-й по счёту альбом группы звучит одновременно и как авангард, и как поп. Скорее - одно в поисках другого. Впрочем, судите сами. Новая композиция неугасающих искр "Спаркс": "Водонепроницаемый" ( Waterproof ).

Александр Генис: В последние десятилетия ХХ века в американских университетах началась шумная война с литературным каноном. Это была одиозная баталия с книгами Мертвых Белых Мужчин, которые, якобы, мешали изучению опусов, созданных представителями всевозможных национальных, половых и сексуальных меньшинств. Подробности, часто потешные, этих сражений хорошо известны. Но надо понять, с кем и с чем боролись рыцари политической корректности в Академии. Что такое, собственно говоря, сам канон? Как и кем он составляется, сохраняется и обновляется? На эти вопросы я попросил найти ответы Владимира Гандельсмана, который начал с того, что раздобыл книгу, которая с полным на то основанием может считаться образцовым литературным каноном.

Володя, расскажите нам о ней.

Владимир Гандельсман: «Антология английской литературы», вышедшая в издательстве Нортона в 1962 году, продержалась в Америке без изменений в своей основе около 40 лет. Эта книга во всех ее изданиях разошлась общим тиражом в шесть миллионов экземпляров.

Александр Генис: Феноменальная цифра!

Владимир Гандельсман: Еще бы! Непререкаемый авторитет, создатель и главный редактор антологии, - господин Абрамс, которому нынче за 90. Он ведущий специалист по литературе Романтизма, неутомимый преподаватель, проработавший в Корнельском университете полвека и написавший несколько классических работ, в частности, книгу «Зеркало и лампа».

Нынче работу по созданию литературного канона возглавил Стивен Гринблат, профессор Гарварда, шекспировед. Антология представляет собой том в 6000 страниц на папиросной бумаге и охватывает литературу с 13-го столетия до наших дней. Канон каноном, но Абрамс говорит, что это «игра с нулевой суммой», другими словами, это не монумент, воздвигнутый раз и навсегда и пребывающий в неизменности и абсолютном покое. Что-то дополняется со временем, что-то отбрасывается. Живой изменяющийся организм.

Немаловажно, я думаю, то, что и сам господин Абрамс – человек живой и остроумный. Начиная свою карьеру, страшно подумать, в пору Великой Депрессии, он полагал, что быть профессором литературы дело не прибыльное, но сказал себе так: «Я буду голодать, но, по крайней мере, делая то, что мне доставляет удовольствие». Ну что ж, может быть, голодание – залог долгожительства. После Гарварда Абрамс учился в Кембридже, прекрасно знает школу «Нового Критицизма» с ее упором на чтение текста, но всегда оставался сторонником изучения и биографии автора, и культурного контекста, в котором тот или иной писатель работал. После войны его студентами были ныне знаменитый прозаик Томас Пинчон (он был и студентом Набокова в том же Корнеле) и не менее знаменитый критик Гарольд Блум, тоже своего рода канонизатор и законодатель литературных вкусов в Америке.

Александр Генис: Забавно, но давайте перейдем к главному.

Владимир Гандельсман: Давайте. Я рассказываю все это потому, что, мне кажется, российским ученым, студентам и просто слушателям стоит знать об опыте создания Литературного Канона в Америке для того, чтобы подумать об аналогичном издании: об антологии русской литературы и – неизбежно - об антологии литератур, влиявших на русскую.

Независимо от того, что в этой области уже сделано, - я знаю, например, что существует собрание русской литературы на CD - ROM : свыше 100 авторов, свыше 2000 произведений, с биографиями и портретами авторов. От Нестора до Булгакова.
Но, во-первых, это компьютерные дела, далеко не всем доступные, во-вторых, трудно себе представить, как читать «Войну и мир» с экрана, в-третьих, это не антология, но просто копированные собрания сочинений: 200-300 томов общим объемом свыше 80 тысяч страниц. Что делать с таким объемом школьникам и студентам? Просто испугаться и отложить в сторону, - благо, это всего лишь диск.

Александр Генис: Конечно, Канон – это не библиотека. Это – квалифицированный отбор.

Владимир Гандельсман: Конечно. Поэтому важно присмотреться к тому, как устроен процесс успешной канонизации. В создании Нортоновской антологии, скажем, участвовала большая группа ученых, которую собрал Абрамс в 1956 году. Работа длилась около 6 лет. Принципы – широта охвата и доступность, - и – очень важно - непривязанность к какой-то определенной теории критики. Эти факторы сделали антологию в мгновение ока хитом. Антология переиздается каждые 6 лет, и каждые 6 лет несколько сотен профессоров консультируют издательство, предоставляя сведения о том, что востребовано в изучении более, что менее. В зависимости от этого вносятся коррективы.

Александр Генис: Конечно, тут немедленно возникает вопрос, какого автора следует признать каноническим, каковы критерии отбора?

Владимир Гандельсман: Вопрос сложный, очень сложный. Послушаем, что говорит тот же Блум о Шекспире. Вот как он объясняет центральный статус барда в каноне.

Диктор: «Шекспир, самый великий писатель из всех известных нам, часто создает противоположное впечатление: он как бы помогает нам почувствовать самих себя в своей тарелке вне дома, и наоборот: делает нас как бы иностранцами в привычной нам среде».

Владимир Гандельсман: По мнению Блума, гению и законодателю моды и вкусов общества, то есть создателю канона, свойственна странность.

Александр Генис: Ну, хорошо, с Шекспиром ясно. Но как эти принципы отбора соотносятся с отечественным каноном?

Владимир Гандельсман: Россия – страна политизированная, и принципы, выдвигаемые «западным каноном»: аполитичность и имморализм, - едва ли вызовут единодушное одобрение. И Блуму тоже досталось от по-своему весьма политизированных американцев, - от феминисток, афро-американцев, представителей сексуальных меньшинств и прочих. Аргумент – гегемония белых европейцев и европейской культурной традиции. Все это Блум называет кратко: «школой неприязни».

Александр Генис: И, все-таки: что делает автора каноническим?

Владимир Гандельсман: Блум отвечает: сам автор и делает. Другой исследователь, несогласный с Блумом, говорит, что канонизация производится не самим автором, в силу его оригинальности, а тем, кто приходит после него и подвергает его текст множеству интерпретаций. Именно поэтому канонизация – дело не самого автора, а определенной группы художников и критиков. Я не знаю, этот спор может длиться бесконечно. А что делать с современными текстами, с текстами, написанными сравнительно недавно? Как определить их каноничность?

Александр Генис: Ну, да, скажем, сегодня зачастую можно услышать мнение, что «Мастер и Маргарита» шедевр не литературы, а – масскульта, что «Доктор Живаго» - плохой роман…

Владимир Гандельсман: Да, слышим это все время. Ну, мнения могут быть разными. На мой взгляд, это книги с судьбой, которая (если вы не хотите отнести их достоинства к достоинствам прозы как таковой), определила жизнь двух-трех поколений. Я знаю людей из своего круга, которые смотрели только что вышедший сериал «Мастера» и «подсказывали» текст артистам, то есть – знали его наизусть. Это ли не свидетельство того, что книга вошла в плоть и кровь читателя?

Александр Генис: То есть, вошла в канон?

Владимир Гандельсман: Несомненно. И я убежден, что создание российского литературного канона, с учетом опыта тех, кто этим занимается давно и профессионально на Западе, совершенно необходимо.

Александр Генис: Вопрос, в том – возможен ли такой канон в нынешней России? С 19-м веком все понятно, его канон уже устоялся, с 20-м хуже, потому что такого канона никогда, в сущности, и не было. Создать его действительно трудная задача. Как объединить таких авторов, как Горький и Бунин, Фадеев и Булгаков, Пастернак и Твардовский, Бродский и … даже не знаю - кто.

Возможно, однако, что 21-й век решит эту задачу совсем иначе. Решусь предположить, что сегодня канон создается не в университете, как в Америке, и не в школе, как в России. Теперь, мне кажется, для этого есть другой институт: телевизор. Вот он и воссоздает канон, переводя литературу (пока – эпическую) на свой язык. Попросту говоря, сегодня классикой становится то, из чего можно сделать популярное теле-зрелище, способное привлечь большую аудиторию. Таким образом, отбор осуществляет не духовная аристократия, не политическая элита, а демократия – рядовой зритель: все решает рейтинг.

Не могу, конечно, сказать, что такая перспектива меня не пугает. Но и обнадеживает тоже. Хотя бы потому, что тиражи перенесенных на малый экран романов - таких, как «Идиот», «Мастер и Маргарита», «Золотой теленок», «В круге первом», - круто идут вверх. И это значит, что нашему канону обеспечено новое поколение читателей.

Александр Генис: Ну а теперь мы – уже на другом материале - вернемся к теме литературного канона. В его классической части центральное место занимает увесистый том Лоренса Стерна «Жизнь и мнение Тристрама Шенди, джентльмена». Когда в Европе 18-го века впервые появился этот шедевр английского юмора, просвещенная публика пришла в ажиотаж. Стерн открыл новый литературный принцип – писать ни о чем, постоянно издеваясь над читателем, иронизируя над его ожиданием. Правда, в самом начале своего псевдо-романа автор честно предупреждает нас:

Диктор: «Прошу у мистера Горация извинения, ибо в книге, к которой я приступил, я не намерен стеснять себя никакими правилами, будь то даже правила Горация».

Александр Генис: Действительно - у Стерна нет ни Горация, ни правил. Хотя бы потому, что даже к последнему – девятому – тому главному герою, чьи «мнения» нам обещали представить, все еще не исполнилось пяти лет…

Шутка удалась. Современники Стерна обожали и подражали. В том числе, (во всяком случае, по моему убеждению) и наш Радищев, который для своего «Путешествия из Москвы в Петербург» использовал матрицу другой стерновской книги – «Сентиментальное путешествие». Другое дело, что Радищев решил заполнить намеренно пустую форму Стерна патетическим и политическим содержанием. За смешение жанров Радищеву дали 10 лет…

Судьба самого Стерна в истории литературы пошла по другому пути. Он умер в расцвете славы, но сегодня произведения великого английского юмориста стали уже классикой – как говорил Марк Твен «почитаемой и не читаемой». В России, правда, Стерн пережил свое второе рождение в трудах лидера ОПОЯЗа Шкловского, но в англоязычном мире этого не произошло. Стерна все знают, и никто не открывает. Кроме – дерзкого режиссера-бунтаря Майкла Винтерботома, который осуществил невозможное. Он экранизировал «Тристрама Шенди», причем, в виде пародии – на него. Это крайне рискованное предприятие еще и потому, что очень трудно пародировать пародию. Но картина, все-таки, нашла свою пусть узкую, элитарную, но восприимчивую нью-йоркскую аудиторию, которая высоко оценила всю эту рискованную затею.

О фильме рассказывает ведущий «Кинообозрения» «Американского часа» Андрей Загданский.

Андрей Загданский: Название новой картины Майкла Винтерботома «Тристам Шенди a Cock and Bull Story ». На русский язык это следует переводить дважды или даже трижды. Один раз, как «История петуха и быка». При этом нужно помнить, что Cock - первый по распространенности эвфемизм для обозначения мужского полового органа. И именно это значение подразумевает оригинал. И, наконец, третий перевод – «Небылица», чепуха, в которую никто не верит – ни рассказчик, ни слушатель.

Александр Генис: Можно, Андрей, предположить и четвертый вариант перевода, который использовал гениальный Франковский в русской версии романа, который, как выясняется на последней странице, был «Историей про белого бычка».

Андрей Загданский: Блестяще. Учтем. Итак, мы закончили с переводом и это, пожалуй, самая легкая часть в фильме-экранизации романа Лоуренса Стерна «Жизнь и мнение Тристрама Шенди, джентльмена». И здесь надо как-то обозначить содержательную часть романа, прежде чем перейти к самой экранизации. Но мне это очень трудно сделать, ибо я роман не читал, как не читал его никто или почти никто из актеров, занятых в фильме. И это принципиально. Что, между прочим, подчеркивают многие критики, в частности Роджер Ибер, который пишет о фильме, что он тоже не читал романа. То есть у меня есть книга, я знаю, что там есть та самая знаменитая совершенно черная страница с абсолютной точностью воспроизведенная на экране – черным экраном. Но мне не очень стыдно. Все-таки, книга написана в 18 веке на старом английском языке, и читать ее мне сейчас трудновато. Я знаю, что Пушкин восхищался Стерном, но во времена Пушкина и книг-то было написано поменьше.

Александр Генис: Знаете, Андрей, не убивайтесь. Я Стерна читал и перечитывал. Последний раз – вчера. Но пересказать содержание я тоже не могу, потому что его, содержания, там нет. Это невозможная книга – книга о том, почему ее нельзя написать. Именно за это обнажение приема Стерна превозносил основатель ОПОЯЗа Шкловский, который отказывался разговаривать с теми, кто не читал эту книгу.

Андрей Загданский: Я чувствую себя совершенно посрамленным, но вернемся к фильму. Темой его стала вот эта принципиальная невозможность рассказать историю. Любую историю, замечу. Потому что авторам мешает обилие важных побочных историй. И кто, вообще, может сказать, какая история главная, а какая - побочная. И все это совершенно замечательно и последовательно сделано в картине. Фильм состоит из случайного, то есть из того, что съемочная группа работает над этим фильмом, и что их отношения – актеров, режиссера, помощников – постоянно вмешиваются в сюжетную ткань самого фильма, который никак не может начаться. Собственно говоря, как не может начаться и сам роман. Я прав, Саша?

Александр Генис: Совершенно верно. Поэтому я и считаю, что картина совершенно адекватно передает роман. Отсутствующий фильм об отсутствующем романе. Говоря на современном постмодернистском жаргоне - симулякр о симулякре.

Андрей Загданский: Несмотря на это фильм по настоящему смешной. Каким смешным и может быть только подлинно английский фильм. Никто не хохочет, но все, кто в состоянии в него «въехать», уходят из зала с улыбками. Нелепости, человеческая глупость, конкуренция между актерами, смешные эпизоды из самого романа, которые отражаются, как во многих зеркалах, в жизни актеров и съемочной группы. Все это очень тонко, обаятельно и смешно.

Александр Генис: Но все это не такая уж новость – кино о кино.

Андрей Загданский: Да, не такая новость. Но фильм напоминает мне, как минимум, две картины и обе ссылки, совершенно сознательно, подчеркнуты авторами. Первый – «Восемь с половиной», где Феллини препарирует жизнь автора и режиссера фильма, которого играет Мастрояни, и который, якобы, работает над фильмом, который мы никогда не увидим и где, якобы, новая реальность вытесняет этот, якобы, искусный, мир. Таким образом, эта новая реальность претендует на большую реальность, чем «обычная» кинореальность. История, как нечто целое, имеющее начало и конец, у Феллини не рассказана. Но, кажется, теперь ясно, что впервые такую сложную игру с реальностью затеял не Феллини, а Лоуренс Стерн в своем знаменитом романе, об экранизации которого мы с Вами сейчас и говорим. Его реальность тоже говорит: я более реальна, я ближе к истине, чем все те искусственные построения, которые вы читаете и которые вы видите в других романах-фильмах.

Александр Генис: Кстати, не случайно Винтерботом дважды использует в картине такую узнаваемую и такую феллиниевскую музыку Нино Ротта.

Андрей Загданский: Да, абсолютно узнаваемая, мгновенно отсылающая зрителя к оригиналу, к фильму Феллини. И еще один источник, обыгранный в картине, это «Американская ночь» Франсуа Трюффо. Но в той, сделанной чуть попозже, чем шедевр Феллини, картине история все же имеет завершение. То есть не царство хаоса, а сюжет с началом, серединой и концом. Как нас учили писать Аристотель и школьные сочинения.

Александр Генис: Как напоминает своим читателям балетный критик «Нью-Йорк Таймс» Джон Рокуэлл, «начиная с 1930-х годов в американском сознании балет тесно связан с Россией. И никакие исторические катаклизмы, никакие политические и экономические перемены не смогли разорвать эти счастливые узы».

Об их крепости свидетельствует и представление «Звёзды балета 21-го века», состоявшегося в нью-йоркском Линкольн центре и ставшиго значительным событием в культурной жизни города. Особенность этого международного концерта заключалась в том, что его организаторами стали выходцы из России, живущие в Канаде, а финансовую поддержку обеспечили русские бизнесмены.

У микрофона специальный корреспондент «Американского часа» Михаил Гуткин.

Михаил Гуткин: Надя Веселова начинала свою карьеру в Кировском театре, потом танцевала в Вильнюсе, а сейчас возглавляет Канадский балетный театр. В 1995-м году, вместе со своим супругом Соломоном Тенсером, она провела в Торонто вечер памяти Рудольфа Нуреева с участием международных звёзд балета. Так родилась идея гала-концертов «Звёзды балета 21-го века», которые вот уже 10 лет ежегодно проходят не только в Торонто, но и в Париже, и в Нью-Йорке. За это время спектакли под этим названием стали престижными, и, по словам Нади Веселовой-Тенсер, ценители балета ждут их с нетерпением:

Надя Веселова-Тенсер: Каждый год мы привозим новых актёров, новый талант, новых звезд. Может быть, они не знают имена, но они уже, на сегодняшний день, нам верят. За это время были открыты очень многие и большие имена. Скажем, Диана Вишнева. Ей было 17 лет. Когда мы ее пригласили, она еще была в школе. Это было никому неизвестное имя. И тут же в Торонто написали, что эта молодая балерина - это сенсация балета, что это незабываемое впечатление. И на сегодняшний день Диана Вишнева - это большая мировая звезда. Американская балерина Палома Херреро начала с нами в 16 лет. На сегодняшний день это мировая звезда. Я могу назвать много таких имен. То есть мы каждый сезон, каждый спектакль что-то выбираем и привозим что-то необычное. Скажем, в этот раз у нас есть прекрасная пара из Большого театра - Светлана Лункина и Сергей Филин. Это лицо Большого театра.

Михаил Гуткин: Лункина и Филин сорвали бурные аплодисменты в Линкольн-центре. К своему выступлению в Нью-Йорке артисты подошли ответственно и с определённым трепетом.

Светлана Лункина: Мы долго думали, что именно показать здесь в Нью-Йорке. Очень тяжело, конечно, когда публика все знает. Она видела все. И чем-то удивить такую публику очень сложно.

Михаил Гуткин: Светлана и Сергей остановили свой выбор на необыкновенно сложном номере на музыку Рахманинова.

Светлана Лункина, солистка Большого Театра: Это то, что не танцуется вообще нигде – это на замечательную музыку Рахманинова «Рапсодия» на тему Паганини. Достаточно просто сидеть в зале, и – как я всегда – просто включаешь диск, и даже если не поставлена хореография, ноги сами начинают что-то делать. Мы долго об этом думали, и мне показалось, что публике должно это понравиться – вот они сидят в зале, и эта аура, эта атмосфера, ещё в сочетании с танцем…

Михаил Гуткин: Светлана Лункина не ошиблась, и на следующий день газета «Нью-Йорк Таймс» назвала артистов Большого театра самыми убедительными исполнителями из всех участников гала-представления «Звёзды балета 21-го века». Конечно, балет – это не соревнование, но, всё же, такая оценка критиков представляется ещё более впечатляющей на фоне списка других участников, в который вошли солисты Американского Театра Балета Ирина Дворовенко и Максим Белоцерковский, Люсия Лакарра и Сирил Пьер из Мюнхенского Балета, Софьен Сильви из Нью-йоркского Городского Балета и Андриан Фадеев из Кировского театра. Удивительно ещё и то, что всех этих звёзд удалось собрать на одной сцене Соломону Тенсеру и Наде Веселовой, которые - что уже совсем неслыханно в наше время - работают без профессиональных менеджеров.

Надя Веселова-Тенсер, художественный руководитель, Звёзды балета 21-го века: Мы всех этих артистов знаем напрямую…Мы это не видим как бизнес, мы это делаем от любви, а когда человек любит то, что делает, это превращается в искусство.

Михаил Гуткин: Искусство балета, однако, нуждается в финансовой поддержке. По словам Соломона Тэнсера, антреприза «Звёзды балета 21-го века» вряд ли существовала бы без помощи со стороны предпринимателя Владислава Москалёва, с которым они познакомились, когда бизнесмен привёл свою дочь в балетную школу Нади Веселовой-Тэнсер в Торонто. Тогда господин Москалёв жил в Канаде, но 5 лет назад он ещё более крепко связал свою жизнь с балетом, женившись на Светлане Лункиной, и с тех пор, по его словам, живёт и в Торонто, и в Москве.

Владислав Москалёв, предприниматель: Я считаю себя бизнесменом-космополитом. Потому что много времени провожу в Канаде, меньше – в Америке, в России, много времени в Европе. У меня интересы по всему миру, поэтому я не считаю себя русским бизнесменом. Считаю себя бизнесменом.

Михаил Гуткин: …Что вполне в духе времени. Однако международное гала-представление в Нью-Йорке проходило явно с русским акцентом, напоминает Надя Веселова-Тенсер:

Надя Веселова-Тенсер, художественный руководитель, Звёзды балета 21-го века: Так как я сама русская, моя душа, безусловно, лежит к русской школе, к русскому балету, я их обожаю.

Михаил Гуткин: То, что русская школа балета не утратила свои позиции в мире, подтверждает и Светлана Лункина:

Светлана Лункина, солистка Большого Театра: Куда мы ни приезжаем, во всех труппах мира везде присутствуют русские педагоги. И они нужны везде и повсюду, потому что русские педагоги знают просто все. Что ни спроси. Особенно в том, что касается классики, русский педагог может репетировать со всеми и все. Это все очень ценят, это ценится повсюду, и мы тоже это очень хорошо знаем, поэтому мы у себя в театре очень бережем, очень любим своих педагогов, учителей, которые танцевали. Я ученица Екатерины Сергеевны Максимовой, и я оберегаю все то, что она делала, все чем она дорожит, и стараюсь продолжать это делать. Когда я танцую с другими труппами, все равно, ее частичка во мне присутствует – я помню все замечания, которые она мне делала.

Михаил Гуткин: Одним из спонсоров гала-концерта в Нью-Йорке стала российская компания «Парламент», производящая водку, к продвижению которой на американский рынок был привлечён даже бывший министр иностранных дел России Андрей Козырев.

Андрей Козырев, бывший министр иностранных дел России: Пусть пьют американцы и знают, что это хорошая российская водка. И вообще, у нас задача. По крайней мере, я так ее вижу, чтобы выводить российских производителей или изобретателей, российские компании под общую рубрику «Звезды 21 века». Вот наши балетные звезды, вот наша новая водка. Сама Россия - звезда 21 века.