Я встречалась на Пушкинской под Пушкиным с одной дамой.
Дама запаздывала и на меня наткнулся фотограф из издания где я раньше работала. "Как- дела-и- Где -ты -теперь?" - и я ему, несколько смущаясь необычностью своих занятий, говорю, что собираю деньги для больных детей...
Почему-то мне до сих неловко говорить людям чем я собственно занимаюсь.
Пятнадцать лет я работала на вполне достойной работе, дизайнер – это звучит почти гордо. А теперь я непонятно кто: фандрайзер?
Нет, я, наверное все-таки не фандрайзер, - доброволец?- нет, сейчас я получаю деньги за свою работу… Как себя прилично назвать даже и не знаю. Но это ерунда, главное как люди начинают меня рассматривать! Как будто я признаюсь в том, что являюсь членом тоталитарной секты, по-меньшей мере. И, в самом деле, человек, профессионально занимающийся помощью, сам себе это выдумавший (а не нанятый), вызывает подозрения. Либо, думают, она юродивая, либо крадет она эти деньги и все. Скорее всего – крадет – психи непродуктивны, они обычно пишут письма президенту. Мало того, меня начинают сторониться: а вдруг деньги попросит?! А получилось все очень просто.
Два года назад мне позвонил мой папа и прочел письмо из Нижнего Новгорода. Это была просьба о помощи: маленькая Катя умирала и ее мама писала «…извините пожалуйста - не могу я описать словами все то, что происходит в моей душе, но одно я могу сказать - она плачет». Папу очевидно трясло, читал он мне очень медленно. И я подумала: я не я буду, а деньги для Катиной операции, найду. Решить это было делом минутным, а сделать оказалось не просто. Знакомые, друзья и родственники, абсолютно незнакомые люди, чьи телефоны дали мне их знакомые, все были вовлечены в сбор этих денег. Сумма была собрана буквально по копейкам. Мы спешили, так как операцию надо было делать срочно. Один мой хороший приятель, отец троих детей, дав мне деньги, спросил: «Ну, теперь скажи честно, зачем тебе это нужно?»…
Катя Кацапова здорова, ей даже подарили велосипед. До операции четырехлетняя девочка ездила в коляске потому что не было сил ходить.
С тех пор я некоторое время продолжала, дизайничая в журналах, искать деньги для следующих детишкисов, а потом, поняв, что надо выбирать, и что помогать мне интереснее, чем верстать, стала работать в фонде «Детские Сердца».
Теперь я уже кое-чему научилась, знаю, например, что существуют гранты, что с помощью радио-роликов можно помочь не одному, а шестерым детям. Знаю как разговаривать с журналами и газетами, и уже не так боюсь это делать. Технологии существуют как в попрошайничестве, так и в фандрайзинге. А, главное, люди! Какие хорошие! Редко-редко встречается уж совсем безнадежное говно. Даже те, которые говорят: «я благотворительностью не занимаюсь!» - стоит им сказать, а вы попробуйте, вам понравится – задумываются.
Так вот, парень, которого я два года подряд видела в одном и том же свитере не задумываясь спросил меня: "Тебе помочь?"
Чем?! Как?! Ясно, что ничем он помочь мне не может. Операции стоят от 5 до 10 тысяч долларов! Но какая здоровая нормальная реакция! Ведь, в самом деле, именно так должен реагировать любой взрослый мужчина. Ребенок в беде - значит надо помочь!
Только вовремя подошедшая дама помешала мне кинуться ему на шею. Он ушел, не догадываясь, какую бурю он поднял в моей душе.
Нормальные люди – добры. Это не значит, что каждый по дороге на работу оставляет всю свою наличность в шапках бездомных таджиков. Есть профессиональное нищенство, есть люди живущие за счет надавливания на нашу слезную железу. Они суют нам в метро детей, опоенных непонятной дрянью, отчего эти дети спят беспробудно, превращаясь в инвентарь.
Невозможно сопереживать каждой беде, которая смотрит на нас из телевизора.
Никакого сердца не хватит, поэтому существуют защитные механизмы. Мы начинаем воспринимать все это просто как «новости». Главное что бы эта «защита» не делала людей совершенно глухими и иногда давала сбои. Как сказал еще один мой любимый друг: «кожух пробило».
Когда к нормальным людям обращаешься с нормальными, живыми человеческими словами словами – они все, почти все, готовы помочь.
