Русская культура и гуманитарная мысль потеряла важного своего участника, современника драматических событий советской и постсоветской истории, деятеля и делателя. Умер Лев Самойлович Осповат – старейший московский историк литературы и культуры, переводчик-испанист, мемуарист.
Лев Самойлович Осповат родился в 1922 году в городе Кунгуре. Воевал, учился на историческом факультете Московского университета, учительствовал в Калужской области и Москве. Более полувека занимался изучением литературы Испании и Латинской Америки. Автор, среди прочего, книг "Гарсия Лорка" и "Диего Ривера", вышедших в серии ЖЗЛ. Переводил стихи Пабло Неруды, написал о нем книгу, составил его четырехтомник. Помимо этого, Лев Самойлович занимался пушкинистикой. Осповат – автор замечательной мемуарной книги "Как вспомнилось". Льва Самойловича Осповата вспоминает московский филолог Валентина Мордерер:
- Умер Лев Самойлович Осповат. И вот коротенькое слово о нем совершенно запрещенным приемом. Небывалость такого "некролога" в том, что этот текст был известен покойному, нравился ему, он смеялся - такая вот своеобразно "завизированная" эпитафия. Это цитата из рецензии, опубликованной Самуилом Лурье, на последнюю книгу Льва Самойловича "Как вспомнилось" (2007): "Восхищаюсь и завидую. На девятом, извините, десятке напечатать книгу, какой еще не бывало, — пустить в ход прием, на который никто (ну — почти никто) не осмеливался, — это, знаете ли, надо у судьбы заслужить. Вообще, удивительное существо человек: в реальности абсолютно абсурдной — собственно, в антимире — отдельные представители этого вида сохраняют способность предпочитать злу добро (в традиционном, в нормальном, так сказать, смысле этих понятий) и даже чувствовать смешное. Это подтверждено экспериментально. И вот вам еще один наглядный пример. Лев Осповат принадлежит к поколению, над которым работали особенно долго и усердно. Он просто не мог не сделаться человеком и писателем советским. Но при этом почему-то не лишился ума и таланта. Остался морально жив. Понятия не имею — почему. Такое бывало: известны и другие подобные случаи. Хотя как это вообще было возможно. Однако это не наше дело, а факт есть факт. Вот книжечка мини-мемуаров: детство—юность—фронт—послевоенный сталинизм—литературная среда. Или, если угодно, коллекция автобиографических анекдотов. Иногда необыкновенно грустных, почти всегда прелестных. Занимательных. А то и значительных. Но пересказать ни одного нельзя, и вот почему. Эти воспоминания записаны самым экономным на свете способом: в столбик. Не сказать — верлибром. А просто в речи настолько живой, естественной, стремительной и легкой ритм проявляется сам собой. Просто синтаксис делится на скорость без остатка. И пауза работает как фигура стиля".
Пауза настигла, но нам достался длящийся и небывалый по стойкости человеческий стиль…
Лев Самойлович Осповат родился в 1922 году в городе Кунгуре. Воевал, учился на историческом факультете Московского университета, учительствовал в Калужской области и Москве. Более полувека занимался изучением литературы Испании и Латинской Америки. Автор, среди прочего, книг "Гарсия Лорка" и "Диего Ривера", вышедших в серии ЖЗЛ. Переводил стихи Пабло Неруды, написал о нем книгу, составил его четырехтомник. Помимо этого, Лев Самойлович занимался пушкинистикой. Осповат – автор замечательной мемуарной книги "Как вспомнилось". Льва Самойловича Осповата вспоминает московский филолог Валентина Мордерер:
- Умер Лев Самойлович Осповат. И вот коротенькое слово о нем совершенно запрещенным приемом. Небывалость такого "некролога" в том, что этот текст был известен покойному, нравился ему, он смеялся - такая вот своеобразно "завизированная" эпитафия. Это цитата из рецензии, опубликованной Самуилом Лурье, на последнюю книгу Льва Самойловича "Как вспомнилось" (2007): "Восхищаюсь и завидую. На девятом, извините, десятке напечатать книгу, какой еще не бывало, — пустить в ход прием, на который никто (ну — почти никто) не осмеливался, — это, знаете ли, надо у судьбы заслужить. Вообще, удивительное существо человек: в реальности абсолютно абсурдной — собственно, в антимире — отдельные представители этого вида сохраняют способность предпочитать злу добро (в традиционном, в нормальном, так сказать, смысле этих понятий) и даже чувствовать смешное. Это подтверждено экспериментально. И вот вам еще один наглядный пример. Лев Осповат принадлежит к поколению, над которым работали особенно долго и усердно. Он просто не мог не сделаться человеком и писателем советским. Но при этом почему-то не лишился ума и таланта. Остался морально жив. Понятия не имею — почему. Такое бывало: известны и другие подобные случаи. Хотя как это вообще было возможно. Однако это не наше дело, а факт есть факт. Вот книжечка мини-мемуаров: детство—юность—фронт—послевоенный сталинизм—литературная среда. Или, если угодно, коллекция автобиографических анекдотов. Иногда необыкновенно грустных, почти всегда прелестных. Занимательных. А то и значительных. Но пересказать ни одного нельзя, и вот почему. Эти воспоминания записаны самым экономным на свете способом: в столбик. Не сказать — верлибром. А просто в речи настолько живой, естественной, стремительной и легкой ритм проявляется сам собой. Просто синтаксис делится на скорость без остатка. И пауза работает как фигура стиля".
Пауза настигла, но нам достался длящийся и небывалый по стойкости человеческий стиль…