Ушедшая из жизни 28 мая актриса и кинопродюсер Ольга Конская жила в Германии и последние 10 лет работала с режиссером Андреем Некрасовым. Она окончила школу-студию МХАТ, снялась во многих фильмах, в том числе в "Чеховских мотивах" Киры Муратовой. 24 июля Ольге Конской исполнилось бы 45 лет.
Оказавшись во Франкфурте в 1992 году, Ольга стала поначалу играть в Международном театре, утвердив в нем свой театр на русском языке. Там я впервые и увидел ее в спектакле Бориса Щедрина по письмам Чехова и Лики Мизиновой, которую и играла Ольга.
Казалось, что Ольге Конской суждена роль русского культуртрегера в эмиграции. К ней приезжали и с ней сотрудничали Сергей Юрский, Олег Басилашвили, Александр Филиппенко.
Многое изменилось, когда в ее жизни появился Андрей Некрасов. После успеха первого большого игрового фильма Андрея Некрасова с Ольгой Конской в главной роли "Любовь и другие кошмары", за который в 2001 году Ольга получила приз за лучшую женскую роль на "Кинотавре", Ольга и Андрей сделали несколько документальных картин, темами которых были вторая чеченская война, взрывы домов в Москве, убийство Александра Литвиненко.
Их последней совместной работой стала картина "Уроки русского" о войне в Грузии. В этом фильме Ольга Конская выступила и в качестве сорежиссера. Работу над фильмом завершает сейчас Андрей Некрасов.
С Андреем Некрасовым мы беседовали на днях во дворе берлинской студии, где он работает над картиной "Уроки русского". Почти в самом начале этого фильма Ольга Конская читает стихотворение Юнны Мориц:
"На Мцхету падает звезда,
Крошатся огненные волосы,
Кричу нечеловечьим голосом -
На Мцхету падает звезда!..
Кто разрешил ее казнить,
Кто это право дал кретину
Совать звезду под гильотину?
Кто разрешил ее казнить,
И смерть на август назначал,
И округлял печатью подпись?
Казнить звезду - какая подлость!
Кто смерть на август назначал?
Рассказывает Андрей Некрасов:
- Ольга давно интересовалась Кавказом. Она порвала с российским культурным истеблишментом, в котором вполне успешно работала – ей, как многим, как Политковской, ужас нашего империализма открылся во время второй чеченской войны. В 1990-х годах как-то было все еще неясно, акценты были не расставлены. Оля даже раньше меня стала бить тревогу: что же происходит в Чечне?! И мы стали заниматься документалистикой после игрового совместного фильма, и вплотную стали заниматься Чечней, поехали туда.
И я бы так сказал: Оля была очень совестливым человеком, ей было элементарно стыдно за те вещи, которые совершались от ее имени, от имени ее народа. Вот эта эмоция, этот импульс был в основе того, что можно назвать политикой. Но это не была политика в чистом виде, холодном, это было чувство стыда, чувство человеческой солидарности и любовь. Любовь к людям, любовь к детям.
Мы сняли фильм о чеченских детях "Детские истории о Чечне", потом фильм "Недоверие" о взрывах домов. Опять же, ее возмущало, что в этом обвиняют чеченцев. И вот на этих человеческих импульсах строился ее интерес к политике, к истории.
Когда началась война с Грузией, она мне сказала, что тут что-то неладно. Во-первых, вся интеллигенция говорила все лето о том, что будет война, а потом все вдруг об этом забыли, а война началась ровно восьмого августа с агрессии Саакашвили против Южной Осетии. Хотя было очевидно, что война нужна была российскому руководству, и Оля об этом честно и открыто говорила. И, поехав туда, мы увидели, что разрушен каждый грузинский дом по дороге в Цхинвали. Это был просто какой-то кошмар, это была этническая чистка. Мы наблюдали это, когда все еще горело и дымилось. Оля просто плакала, и мы решили делать фильм о Грузии. Опять же, фильм, который может считаться политическим, но это фильм о людях, и через сопереживание конкретным людям мы приходим к политическим выводам.
Во время работы над фильмом она знала о своей болезни. Этот страшный диагноз был поставлен примерно четыре года назад. Знаете, принято говорить об ушедших в красочных тонах, но я просто свидетель того, как героически Ольга работала. То есть она умерла, как солдат. За три дня до смерти мы еще монтировали, причем монтировали ночью, она очень хотела увидеть этот фильм на экране и торопилась, она говорила: “Я должна работать за двоих”.
При этом боли были совершенно адские, она глотала морфий и весь этот коктейль лекарств, и работала как вол. Так что я даже уставал, а она вот работала по ночам. И я буквально рано утром в понедельник отвез ее в больницу, а в четверг утром ее уже не стало. Она знала, что эта болезнь - это приговор, но она надеялась, что будет еще несколько недель просто созерцать и прощаться с миром. Ольга стояла до конца, как солдат, и поэтому этого периода не случилось. Хотя мы все понимали, что происходит, сам конец произошел неожиданно, потому что она ради работы перенесла болезнь на ногах.
У нас с Олей так сложилась жизнь, что мы встречали настоящих героев. Она считала настоящим героем Сашу Литвиненко, героем - Михаила Трепашкина. Но она сама, с моей точки зрения, является героем. Да, есть, конечно, громкие истории - увы, мы живем в таком мире, и Россия такая страна, что у нас есть герои, которые гибнут за то, во что они верят. Но в Олиной жизни была та же самая вера. Она - может быть, странное сравнение, но она как ранние христиане, у нее было абсолютно четкое знание, что добро есть, четкое отрицание моральной относительности, цинизма. И человек сгорел, буквально, служа добру. Это может звучать помпезно, но есть добрые люди, а есть люди, которые верят в торжество добра, и все. На самом деле это гораздо сложнее, чем звучит, потому что она эту веру материализовала в этот страшный труд, в служение. То есть она как бы доказывала это. Я считаю, что она прожила короткую, но героическую жизнь.
Именно поэтому-то и заметили ее творчество. Оно такое же ее, как и мое. Например, наш фильм о Литвиненко был в Каннах. Попробуйте русский документальный фильм провести по каннской красной дорожке, где вокруг сплошной гламур, звезды и так далее. То есть, что-то в этих политических фильмах было такое, что выходило за рамки политики, телевидения, репортажности. А я скажу, что была любовь, сострадание к людям, которые подавляются. То есть, в центре - страдание, несправедливость, которыми она была возмущена. Вот это возмущение никакого отношения к политике в таком холодном, циничном смысле не имеет.
В нашей работе, в нашем тандеме она была чистым элементом в моральном и каком-то даже химическом смысле. Я не считаю себя отъявленным циником, но я всегда понимал, что у каждого явления есть обратная сторона. Я был диалектиком, релятивистом, что, может быть, в практическом смысле в творчестве тоже нужно. А она была таким зондом, который посылают из каких-то чистых сфер в этот мир, который насквозь циничен. И иногда было страшно за нее, мне хотелось ее защитить. Она была очень уязвимой, на самом деле, несмотря на внешнюю организованность и жесткость. И героизм, на самом деле, не в обстоятельствах, которые иногда могут привести к тому, что вас приканчивают, а в той готовности, с который человек идет в опасность, идет на риск.
Она была стопроцентно готова пожертвовать собой. Это звучит очень помпезно, но есть такие дела, которые нельзя делать, не будучи готовым в любую минуту умереть. Вот если вы не готовы к этому, то ничего не будет. Наверное, это величие. Кто-то становится великим лидером, кто-то просто делает свою работу. Но есть такие работы, есть такие жизни, есть такие дела, где без этой самоотверженности просто ничего не получится. И много ли она сделала, мало ли (а формально она сделала довольно много), но я абсолютно уверен, что не только во мне, но в этом уникальном деле сопротивления несправедливости в России ее дело, ее имя, ее душа будет иметь продолжение.
Два года назад в интервью со мной Ольга Конская сказала:
- В свое время мне в руки попалась статья с названием “Время без героя”. Я прочитала эту статью и поняла, что она требует ответа. Нашим ответом был фильм о Михаиле Ивановиче Трепашкине с названием “Герой нашего времени”. Я считаю, что слепо и безответственно сегодня со стороны деятелей культуры не видеть, что наше время, как давно никакое другое в России, богато героями. Этих героев ловят, их пытаются выгнать на окраины общественного сознания, их называют маргиналами, их посылают в тюрьмы, они сидят как политические заключенные. Количество политических заключенных в России растет с невероятной прогрессией во времени, и молчать об этом нельзя. И безнравственно говорить, что наше сегодняшнее время - это время без героя. Они есть. Их не так много. Но история каждой страны совершается героями и антигероями. И я думаю, что настоящее противостояние тех и других у нас впереди, и в очень близком будущем.
Я бы сказала, что я документалист поневоле. Потому что игровой фильм ты сделал, прожил, и делаешь следующий. А когда снимаешь документальное кино, становишься обязанным вот этим персонажам из документальных фильмов. И я фактически чувствую, что у меня такая семья большая, что она расширяется.