Юрий Жигалкин: В субботу исполнилось сто лет со дня рождения Андрея Громыко. Начавший дипломатическую карьеру в 1939 году, в 40-х и 50-х годах он был представителем Советского Союза в США, Великобритании и ООН. А в 60-70-х и начале 80-х, будучи министром иностранных дел, Громыко стал для мира, что называется лицом советской внешней политики, лицом неулыбчивым, суровым, известным как "Мистер "ноу" ("Господин "нет"). Кубинский ракетный кризис, эпоха разрядки, переговоры о контроле над вооружениями... Почти 30-летнее пребывание в кресле министра иностранных дел страны, добившейся статуса супердержавы, предопределило легендарный статус Андрея Громыко как одного из творцов советской внешней политики и выдающегося дипломата.
О роли Громыко во время кубинского кризиса, одного из ключевых событий второй половины ХХ века, я попросил рассказать профессора Университета Брауна Сергея Хрущева, сына Никиты Хрущева, назначившего Громыко на пост министра.
Сергей Хрущев: Громыко был, конечно, ключевым игроком во время этого кризиса, потому что он был министром иностранных дел, а это была дипломатическая торговля: вы не нападете на Кубу - мы заберем свои войска. Никита Сергеевич рассказал Громыко об этой идее первому - это мне Андрей Андреевич сам рассказал, о идее, что там надо поставить ракеты на Кубе и тем самым продемонстрировать американцам, что в случае нападения на Кубу наша реакция будет такой же, как американская, если мы нападем на Западный Берлин. Громыко сказал, что это прекрасная идея. Но после этого решение, естественно, принимал президиум ЦК, который несколько раз заседал. Со стороны Громыки, мы знаем, что Громыко на тот момент, когда ракеты уже стояли на Кубе, и он не знал, что Кеннеди об этом знает, выкручивался, как мог, когда был на приеме в Белом доме.
Юрий Жигалкин: Само решение отыграть было принято Хрущевым и, естественно, Кеннеди.
Сергей Хрущев: Решение отыграть было принято и Хрущевым, и Кеннеди, они еще в четверг поняли, что это слишком они еще в четверг поняли, что это слишком опасно, что ситуация может выйти из-под контроля, и начнется стрельба. И они пришли к тому, что надо совершить размен: мы не нападем на Кубу - вы выведете свои войска.
Юрий Жигалкин: Словом, он едва ли может претендовать на звание архитектора советской внешней политики?
Сергей Хрущев: Он был не архитектор, он был аранжировщик. И при Сталине, и при Хрущеве руководитель государства задавал разрядку. Никита Сергеевич провозгласил так называемое "мирное сосуществование", и это было утверждено на ХХ съезде. После, когда Хрущева сняли, то старый термин уже не нравился, и Брежнев его заменил термином "разрядка" или "детант". Но это тоже была позиция Брежнева, которую проводил Громыко. Но он никогда разрядку не предлагал. И при товарище Сталине он был таким же архитектором самой жесткой линии. Если бы эта жесткая линия сохранилась, то он бы ее и проводил. Способности у него были огромные. Он был человек высокообразованный, который умел вести переговоры и даже иногда хотел пошутить, хотя, в общем-то, он был человек достаточно мрачный. И это очень важно для дипломата. Он не был творцом этой дипломатии, скажем, в отличие от Максима Максимовича Литвинова, который без конца предлагал свою линию вопреки Сталину, более такую мягкую в отношении демократии. Андрей Андреевич себе этого не позволял. И вы поймите, что Громыко пришел во власть в самый разгар тех сталинских репрессий. Он был очень осторожный человек, он понимал, что тогда он не выживет, и он таким и остался. Он был испуган на всю жизнь.
Юрий Жигалкин: Эта закалка, судя по всему, и безошибочно выделяла советского министра иностранных дел в глазах западного человека. Какие ассоциации вызывает у вас имя Громыко, спросил я профессора Маршалла Голдмана, занимавшегося изучением Советского Союза с шестидесятых годов.
Маршалл Голдман: Господин "нет". Потому что он производил впечатление человека блокирующего любые попытки договориться. У него всегда было каменное лицо, с ним было трудно найти общий язык, он добавил имиджу СССР оттенков враждебности, негативизма.
Юрий Жигалкин: Тем не менее, в глазах поклонников, имя Громыко ассоциируется с успешной внешней политикой великого государства и выдающимися дипломатическими способностями.
Маршалл Голдман: Он конечно умел действовать в труднейших ситуациях, он был умным, профессиональным дипломатом. Но я бы не был столь безапелляционен в оценке советской внешней политики. Да, вы можете найти сегодня ее поклонников в третьем мире, но посмотрите на Восточную Европу, посмотрите на подавляющее большинство бывших социалистических стран, тех областей политики, где активно чувствовалось влияние Громыко. У Советского Союза и его политики нет поклонников. Сейчас трудно найти кого-то кто бы поминал добрыми чувствами эпоху, когда они жили под советским колпаком.
Юрий Жигалкин: Такие эмоции вызывает столетняя годовщина Андрея Громыко у Маршалла Голдмана и Сергея Никитича Хрущева.
О роли Громыко во время кубинского кризиса, одного из ключевых событий второй половины ХХ века, я попросил рассказать профессора Университета Брауна Сергея Хрущева, сына Никиты Хрущева, назначившего Громыко на пост министра.
Сергей Хрущев: Громыко был, конечно, ключевым игроком во время этого кризиса, потому что он был министром иностранных дел, а это была дипломатическая торговля: вы не нападете на Кубу - мы заберем свои войска. Никита Сергеевич рассказал Громыко об этой идее первому - это мне Андрей Андреевич сам рассказал, о идее, что там надо поставить ракеты на Кубе и тем самым продемонстрировать американцам, что в случае нападения на Кубу наша реакция будет такой же, как американская, если мы нападем на Западный Берлин. Громыко сказал, что это прекрасная идея. Но после этого решение, естественно, принимал президиум ЦК, который несколько раз заседал. Со стороны Громыки, мы знаем, что Громыко на тот момент, когда ракеты уже стояли на Кубе, и он не знал, что Кеннеди об этом знает, выкручивался, как мог, когда был на приеме в Белом доме.
Юрий Жигалкин: Само решение отыграть было принято Хрущевым и, естественно, Кеннеди.
Сергей Хрущев: Решение отыграть было принято и Хрущевым, и Кеннеди, они еще в четверг поняли, что это слишком они еще в четверг поняли, что это слишком опасно, что ситуация может выйти из-под контроля, и начнется стрельба. И они пришли к тому, что надо совершить размен: мы не нападем на Кубу - вы выведете свои войска.
Юрий Жигалкин: Словом, он едва ли может претендовать на звание архитектора советской внешней политики?
Сергей Хрущев: Он был не архитектор, он был аранжировщик. И при Сталине, и при Хрущеве руководитель государства задавал разрядку. Никита Сергеевич провозгласил так называемое "мирное сосуществование", и это было утверждено на ХХ съезде. После, когда Хрущева сняли, то старый термин уже не нравился, и Брежнев его заменил термином "разрядка" или "детант". Но это тоже была позиция Брежнева, которую проводил Громыко. Но он никогда разрядку не предлагал. И при товарище Сталине он был таким же архитектором самой жесткой линии. Если бы эта жесткая линия сохранилась, то он бы ее и проводил. Способности у него были огромные. Он был человек высокообразованный, который умел вести переговоры и даже иногда хотел пошутить, хотя, в общем-то, он был человек достаточно мрачный. И это очень важно для дипломата. Он не был творцом этой дипломатии, скажем, в отличие от Максима Максимовича Литвинова, который без конца предлагал свою линию вопреки Сталину, более такую мягкую в отношении демократии. Андрей Андреевич себе этого не позволял. И вы поймите, что Громыко пришел во власть в самый разгар тех сталинских репрессий. Он был очень осторожный человек, он понимал, что тогда он не выживет, и он таким и остался. Он был испуган на всю жизнь.
Юрий Жигалкин: Эта закалка, судя по всему, и безошибочно выделяла советского министра иностранных дел в глазах западного человека. Какие ассоциации вызывает у вас имя Громыко, спросил я профессора Маршалла Голдмана, занимавшегося изучением Советского Союза с шестидесятых годов.
Маршалл Голдман: Господин "нет". Потому что он производил впечатление человека блокирующего любые попытки договориться. У него всегда было каменное лицо, с ним было трудно найти общий язык, он добавил имиджу СССР оттенков враждебности, негативизма.
Юрий Жигалкин: Тем не менее, в глазах поклонников, имя Громыко ассоциируется с успешной внешней политикой великого государства и выдающимися дипломатическими способностями.
Маршалл Голдман: Он конечно умел действовать в труднейших ситуациях, он был умным, профессиональным дипломатом. Но я бы не был столь безапелляционен в оценке советской внешней политики. Да, вы можете найти сегодня ее поклонников в третьем мире, но посмотрите на Восточную Европу, посмотрите на подавляющее большинство бывших социалистических стран, тех областей политики, где активно чувствовалось влияние Громыко. У Советского Союза и его политики нет поклонников. Сейчас трудно найти кого-то кто бы поминал добрыми чувствами эпоху, когда они жили под советским колпаком.
Юрий Жигалкин: Такие эмоции вызывает столетняя годовщина Андрея Громыко у Маршалла Голдмана и Сергея Никитича Хрущева.
