События с 11 декабря 94-го до Рождества 95-го развивались так стремительно, что в растерянности были все - и политики, и журналисты, и военные. Хотя все, что происходило на Северном Кавказе, уже называлось страшным и пугающим словом "ВОЙНА".
В те дни откуда-то появилась информация о том, что в Твери готовится большая партия российских войск для отправки в Чечню. Решения тогда принимались быстро – два часа электричкой, и я в Твери.
Эту мотострелковую бригаду, как выяснилось, знал любой таксист. По дороге один из них рассказал, что перевозил туда с вокзала кучу родственников, получивших письма от ребят примерно такого содержания: "Нас куда-то переводят, ходят слухи, что на Кавказ…" Представляете себе состояние матери, получившей перед Новым годом такое письмо...
В часть, конечно, никто меня не пустил, правда, и от ворот не отгоняли. Все приехавшие родственники были тут же, за забором. Кучками под сильным снегом стояли у ворот, всматривались через эти проклятые ворота мокрыми от слез глазами в фигуры солдат. А в замерзших руках были зажаты письма от сыновей…
Я понял, что война идет не только на Кавказе – она уже и здесь, в Твери. В душе каждой матери, отца, брата. Война между простым человеческим желанием найти своего сына, забрать, выкрасть, спрятать, чтобы его никто больше не нашел, и чувством долга, которым всегда отличались простые русские люди. Но раз уж на войну, то перед этим - посмотреть в глаза, обнять, украдкой сунуть сверток с бутербродами, купленными там же, на Тверском вокзале. А потом отправить защищать Родину, не понимая - зачем и от кого.
В надежде они кидались на любого выходящего из части с одним вопросом – а вы не встречали там Сашу, Колю, Юру; сына моего из Саратова, Курска, Новгорода… И не получив ответа, опять всматривались в декабрьские сумерки в надежде увидеть родное лицо.
А сами пацаны, немного смущенные от такого внимания, все еще хорохорились. Они взрослые! Они едут на войну! Они еще не знали, что это такое, и искренне удивлялись, почему родители так волнуются за них.
Потом мне придется многое повидать - и жизни, и смерти, но глаза этих матерей я не забуду никогда. Посмотрите и вы на их войну.
В те дни откуда-то появилась информация о том, что в Твери готовится большая партия российских войск для отправки в Чечню. Решения тогда принимались быстро – два часа электричкой, и я в Твери.
Эту мотострелковую бригаду, как выяснилось, знал любой таксист. По дороге один из них рассказал, что перевозил туда с вокзала кучу родственников, получивших письма от ребят примерно такого содержания: "Нас куда-то переводят, ходят слухи, что на Кавказ…" Представляете себе состояние матери, получившей перед Новым годом такое письмо...
В часть, конечно, никто меня не пустил, правда, и от ворот не отгоняли. Все приехавшие родственники были тут же, за забором. Кучками под сильным снегом стояли у ворот, всматривались через эти проклятые ворота мокрыми от слез глазами в фигуры солдат. А в замерзших руках были зажаты письма от сыновей…
Я понял, что война идет не только на Кавказе – она уже и здесь, в Твери. В душе каждой матери, отца, брата. Война между простым человеческим желанием найти своего сына, забрать, выкрасть, спрятать, чтобы его никто больше не нашел, и чувством долга, которым всегда отличались простые русские люди. Но раз уж на войну, то перед этим - посмотреть в глаза, обнять, украдкой сунуть сверток с бутербродами, купленными там же, на Тверском вокзале. А потом отправить защищать Родину, не понимая - зачем и от кого.
В надежде они кидались на любого выходящего из части с одним вопросом – а вы не встречали там Сашу, Колю, Юру; сына моего из Саратова, Курска, Новгорода… И не получив ответа, опять всматривались в декабрьские сумерки в надежде увидеть родное лицо.
А сами пацаны, немного смущенные от такого внимания, все еще хорохорились. Они взрослые! Они едут на войну! Они еще не знали, что это такое, и искренне удивлялись, почему родители так волнуются за них.
Потом мне придется многое повидать - и жизни, и смерти, но глаза этих матерей я не забуду никогда. Посмотрите и вы на их войну.
