Ссылки для упрощенного доступа

Ветка в сторону


Обшитая дубом гимназия, самая старая в Сербии, куда я приехал на фестиваль прозы, больше походила на Оксфорд, чем на среднюю школу. В такой мог учиться Булгаков и учить "человек в футляре". На стене актового зала висел Карагеоргиевич в алом галифе. За спиной с темного портрета на меня глядел первый попечитель Сава Вукович в меховом жупане. Гимназии было триста лет, ее зданию – двести, ученикам – восемнадцать.

- Какова цель вашего творчества? – спросили они.

Первые 10 минут коллега из Македонии, усатый автор сенсационного романа "Лесбиянка, погруженная в Пруста", отвечал на вопрос сидя. Следующие 15 – стоя. Наконец, он сел, но за рояль, и угомонился только тогда, когда у него отобрали микрофон, чтобы сунуть его мне.

- Нет у меня цели, - солгал я, чтобы не быть похожим на предыдущего оратора, - а у творчества и подавно.

Но не тут-то было. С искренней бесцеремонностью гимназисты хотели знать, зачем пришли, и продолжали свои расспросы. Мне надо было что-то ответить – быстро и нескромно, поэтому я выпалил то, что всегда думал.

- Мне хотелось бы привить еще одну космополитическую ветку к древу русской словесности.

Не то чтобы оно без меня было голым, но сегодня отечественная культура все чаще довольствуется сама собой, не оглядываясь по сторонам и игнорируя соседей. Российская реальность кажется исчерпывающей, а значит - исключающей любую другую. Мне самому знаком этот феномен, которому трудно найти рациональное объяснение. Знаю только, что каждый раз, когда я приезжаю в Россию, она кажется мне единственно возможной, более того - вообще единственно существующей.

- Дело не в том, - объяснял мне живущий в Москве иностранец, - что заграницы для русских нет. Дело в том, что в нее тут никто не верит. Эта страна – всепоглощающая воронка, в нее легко соскользнуть, чтобы никогда не выбраться.

Раньше такого никогда не было – ни в Золотой век, ни в Серебрянный, тем более – при советской власти. Вглядываясь в свою юность, Бродский писал: "Мы-то и были настоящими, а может быть, и единственными западными людьми". Железный занавес считался не столько препятствием, сколько вызовом. Преодолеть его было делом чести, повседневным и всеобщим. Советский интеллигент, которого Солженицын назвал "образованцем", живя в условиях тупой цензуры, знал все лучшее об окружающем мире и ценил его, пожалуй, больше тех, кто вырос на свободе и потерял к ней интерес. Посмотреть только, как зачах любимый журнал прежних лет – "Иностранная литература". Волнуясь лишь за свое, обиженная на других, зациклившаяся на себе культура становится легкой жертвой провинциализма, который выражается в преувеличенном ощущении собственной значимости. Надуваясь от важности, мы все теряем ощущение масштаба, и низкорослые люди становятся смешными только тогда, когда стоят на цыпочках. Угроза провинциализма тем опаснее, что изнутри ее трудно заметить. Но для того чтобы стать гражданином мира, недостаточно обходиться сплетнями международного масскульта.

Я, впрочем, слышал, что "космополит" сегодня вновь стало бранным словом, и западники вышли из моды. И тем не менее, нельзя представить более патриотического идеала, чем тот, который сформулировал Егор Гайдар.

- О чем вы мечтаете? - спросил его американский, кажется, интервьюер.

- Жить в Европе, не покидая России, - ответил Гайдар.
XS
SM
MD
LG