Этот разговор я записал в 1993 году. С тех пор миллионы россиян побывали за границей. Многие работают за границей или просто живут, при этом оставаясь гражданами России. Изменилась ли оптика приезжего? Что из разговора семнадцатилетней давности осталось в силе? Разговор о загранице можно продолжить. You are welcome!

УЧАСТНИКИ РАЗГОВОРА: Т. Литвинова (художница); В. Бейлис (этнограф); Д. Рейфилд (филолог); Д. Рубинштейн (литератор); А. Леонов (космонавт).

Заграница. Что означает это слово и что стоит за этим словом? Почему в английском языке, в отличие от русского, нет выражения "низкопоклонство перед Западом" или "преклоняться перед заграницей"? Было когда-то такое слово "заграничник". Слово пренебрежительное. Так называли праздных посетителей чужих краёв. В этом разговоре принимают участие сразу несколько "заграничников." Но никого из них я не рискнул бы назвать праздным. У британской художницы Татьяны Максимовны Литвиновой отношения с заграницей складывались необычно, поскольку она родилась в семье советского дипломата и английской писательницы.

- Слово "заграница" грамматическая нелепость, понятие - метафизический абсурд. Англичане говорят overseas, то есть "за морями", или abroad, что включает в себя образ широкого мира.

Я родилась в Англии. С точки зрения анкетной - за границей, но я была дома. Впрочем, первые пять лет моей жизни я провела в европейских поездах. Когда пришла пора говорить, я заговорила по-датски. Следующая оседлость - в Эстонии. Там, кроме материнского английского, говорили по-немецки. И, наконец, в пять лет я очутилась в Москве, о которой к тому времени мы с братом уже страстно мечтали, как чеховские сестры. Это была самая длительная оседлость в моей жизни - полвека. Правда, первые десять лет нашего московского сидения мы еще выезжали с родителями - отец был дипломат - "за границу," как с завистью говорили подруги. Я помню ощущение, когда мы возвращались из блистательного Парижа через статный Гамбург и несколько зашарпанную Варшаву в Москву,заплёванную подсолнечной шелухой, с нищими на улицах и беспризорниками, жмущимися к огромным котлам, где варился асфальт. Мне это казалось спуском по ступеням. Бог весть куда.

К середине 30-х годов для нас, уже подростков, кончились эти вольности советского дворянства. Мы стали невыездными. И появилось понятие "заграница". Оно усугублялось тем, что приходилось в анкетах писать место рождения: Лондон; родственники за границей: есть; и так далее. И вот я семнадцать лет снова в Англии. Где же я? На родине или на чужбине? Не знаю, только не за границей. Я живу здесь в Брайтоне, на берегу моря, небогато, но чрезвычайно благополучно: устроенный быт, покойно, местные политические страсти меня не волнуют, есть и друзья. И всё-таки для меня Англия "заграница" в негативном понимании этого термина. И по письмам из России, и по впечатлениям от моей поездки в Москву, и по встречам с приезжими соотечественниками, я поняла чего мне не хватает в моем прекрасно далеке - нет заграницей, если судить по Англии, того электричества, что ли, заряда отчаянности, которого сами носители этого заряда, измученные тяжело повседневностью, быть может, в себе и не замечают.

***

У эмигрантов особое отношение к загранице. По крайней мере для некоторых эмигрантов заграница может стать домом. Московский этнограф Виктор Бейлис переехал в Германию в 92-ом году. Тогда же эмигрант Бейлис стал объектом наблюдений этнографа Бейлиса.

- О переходе за границу как о смерти я задумался давно. Когда начались первые отъезды. Проводы во всем напоминали похороны. Могут сказать: это всё большевики устроили. В какой-то мере оно так. Да только всё вышло по уже готовым стереотипам. Или лучше сказать мифологическим архетипам. Как фольклористу, мне всё на проводах было понятно. И я мог указать к какому месту волшебной сказки восходит тот или иной эпизод перехода через границу: от укладывания чемоданов - снаряжения героя в путь, вот эти туфли (им сносу нет) - железные башмаки, до беседы в ОВИРе и на таможне - фу, русским, то есть, пардон, еврейским духом пахнет.

Вот герой сказки подходит к границе своего царства, то есть этого и того света. Граница на опушке перед лесом. Почему Иванушка не может просто войти в лес? Почему нарывается на неприятности и просит избушку на курьих ножках повернуться к нему передом, а к лесу задом? Ему через таможню надо пройти. Баба Яга, встречающая героя, очень сомневается в его праве. Не тем пахнет. Но герой, доказавший свои права, уже не входит в лес, а перелетает через него в тридесятое царство на подаренном ему коне. А там уже напьётся человек воды забвения и забудет откуда пришел, а не напьется - затоскует, завоет, да разве примут его теперь обратно? Видел то, что не должно, о чём рассказывать станет. На границе тучи ходят хмуро. Вот сейчас промыли загаженное окно Петра. А дверь, простую дверь скоро ли откроют? Вот я за бугром, вы, мои родные, слышите ли меня? Здесь всё не так и всё так же, уверяю вас. Здесь можно ругаться матом, и есть с кем выпить. Здесь есть кому дать по морде и на кого молиться. Здесь пишут хорошие стихи и любят музыку. И я здесь живой и могу жить и читать книги. О Русская земля, всё ещё за шеломянем еси!

***

Как видит заграницу представитель империи, бывшей Британской империи? Имперский взгляд на заграницу профессора Лондонского университета Доналда Рейфилда.

- Даже когда я путешествую, я очень редко чувствую себя заграницей. Всюду влияние Британской империи. Я сталкиваюсь с остатками этой империи и удивляюсь,почему они со временем не стушёвываются?

Самое яркое воспоминание - это неделя на острове Пенанг в Малайе. Пока мы целую неделю ждали парома в Индию, мы жили в доме отдыха бывших британских правителей и их секретарей. Уже двадцать лет прошло с тех пор, как последний британский губернатор прихлёбывал свой отвратительный виндзорский суп и ел тошнотворный пудинг из говяжьего жира и сиропа. Теперь в городе Пенанг подают в любом придорожном ресторане перлы малайской и китайской кухни со свежими фруктами, рыбой, ароматными кореньями, а в доме отдыха малайские официанты подавали малайским бюрократам тот же виндзорский суп, облюбованный овдовевшей королевой Викторией за то, что в нём много уксуса.

Потом нам подали ростбиф с жареной картошкой, и если бы мы остались чуть подольше, подали бы тот сытный рождественский пудинг, который своими калориями заменяет англичанам центральное отопление. Температура стояла неимоверная - 40 градусов, с максимальной влажностью - даже с ящериц, которые ползали по потолку, капал пот. Малайские бюрократы- ревизоры спокойно сидели в галстуках и пиджаках и как будто без усилий ели имперскую еду. Британская империя, видимо, хотела, чтобы всё было точно как дома.

Когда я попал в Австралию, меня удивил тот факт, что хотя можно было охотиться на кенгуру, англичане везли для своей охоты лисиц. Так что теперь ночью парки Сиднея или Мельбурна так же кишат наглыми бродячими лисицами, как парки Лондона.

Только в Новой Зеландии женщины до сих пор надевают белые перчатки, чтобы сходить в магазин. И только в Австралии жена профссора требует, чтобы жена доцента носила ее сумку. Империя строго соблюдает сословные границы. А в самой Англии всё уже перемешано. Так что среднего профессора трудно отличить от среднего бомжа. Ну, конечно, для путешествующего англичанина-моноглота самое дорогое наследство нашей империи - это всеобщее знание английского языка. Без нашего языка Индия
разорвалась бы на части от национальных распрей. И до сих пор индусы-буржуи говорят на таком хорошо сохранившемся английском, какого в Лондоне уже не услышишь. Так что когда я хочу по-настоящему побывать заграницей, я еду не в Палестину, не в Малайю, а в Россию.

***

И еще один взгляд на заграницу. Для молодого израильского литератора и фотохудожника Даниила Рубинштейна, выходца из России, самым большим заграничным потрясением стала Индия. Почему?

- Я очень много узнал о себе. Это была такая игра: приехать на новое место, где ты никого не знаешь, и создать какой-то микроклимат, окружение, в котором ты чувствуешь себя хорошо, в котором есть люди, с которыми можно вступить во взаимосвязь. То, что я это смог сделать, дало мне какую-то уверенность в себе, а кроме того, меня потрясло то, что весь этот мир, вся эта Индия живет по совсем другой психологии, с совсем другим подходом к смерти. Это очень хорошо можно проиллюстрировать на примере дорог в Индии. Там никто не заботится о жизни пассажира. Ты едешь, а вокруг валяются разбитые автобусы, грузовики и машины. На каждом километре. Это воспринимается как что-то естественное. О твоей жизни никто не заботится, нет ни у кого формальной обязанности тебя подстраховывать. А на Западе, мне кажется, что у нас всегда есть такая иллюзия, что о тебе кто-то заботится, что ты живешь под каким-то зонтом.

- А вам ближе индийское понимание смерти и отношение к ней?

- Да. Мне кажется, что индусы в гораздо большей степени, чем мы живут с сознанием смерти. Мы пытаемся всё время представить, что смерти как бы нет. Смерть для нас это всегда какой-то несчастный случай, как будто что-то неожиданное произошло, и человек умер. У индусов это не так. У индусов смерть очень обыденная, она входит в ежедневную жизнь. Люди все время умирают на глазах. Похоронные процессии проходят через весь город. Я жил в Тель-Авиве и в Европе, но ни разу не видел похорон под окном.В Индии - всё время, и это придает другой смысл жизни. И другую ценность.

- Даниил, вы говорите об индийском восприятии смерти, о том, что оно отличается от западного. А восприятие жизни, индийское восприятие жизни, отличается от того, что вы называете западным?

- Жить вот в эту секунду, вот в этот момент - у индусов это видно на любом уровне. Их умение наслаждаться и воспринимать мир таким, какой он есть. Иногда проходишь мимо какой то новостройки... там строительство очень, очень примитивное, носят камни в мешках, женщины и мужчины работают с утра до вечера с кирками. Но в час заката люди прекращают работу, усаживаются и в течение часа все сидят и наблюдают закат.

- Вы не скучали по европейскому комфорту, по итальянскому кофе с круассаном?

- По кофе я скучал. Но всё остальное... я был поражен, как вопиюще это не нужно и как без этого легко. Я всё время в Индии мылся из ковшика и ведра холодной водой. Или стирка. Когда набирается грязное бельё, то я собираю его в тюк и иду, как индийские женщины, из деревни к ручью, и там стираю. На стирку двух штанов и рубашек уходит полдня. Но это отличные полдня! Для меня, человека воспитанного в западном комфорте, это было действительно почти откровением.

- Даниил, на какие деньги вы жили в Индии? Вы их скопили или подрабатывали в Индии?

- В Индии тяжело подрабатывать, потому что там уровень жизни очень низкий. Есть такая закономерность, что в богатых странах легко заработать, но трудно прожить, а в бедных - легко прожить, но почти негде заработать. Я поехал в Индию на деньги, которые скопил в Израиле, пока работал в университете, но вообще-то нужно было не так много денег: одной моей университетской зарплаты в Израиле хватает на 9 месяцев жизни в Индии.

- А вы не хотите, чтобы Индия стала для вас не заграницей, а домом?

- Я плохо себе представляю это разделение на заграницу и дом. Я вырос в двух культурах сразу, из- за того что в 9 лет родители увезли меня из России в Израиль. Я тогда понял, подсознательно, конечно, что понятие "дом" очень относительно. Первые 9 лет я и не подозревал, что может быть какой-то другой дом, кроме России, и я, насколько это возможно, детским умом и детским сердцем, любил, и принимал, и считал себя частью России, а потом переехали в Израиль и всё началось заново: новый дом, новая родина, только что семья не новая.

***

Кажется, пора разомкнуть пространство. Едва ли не первой заграницей Алексея Леонова стал космос.

- Когда я впервые взял в руки учебник географии, то там была интересная картинка, на которую я долго смотрел и размышлял. Путник на краю земли. Дальше - уже граница чего-то неизведанного, и за ней колесницы, громовержцы и прочее, и прочее. Солнце в виде человеческого облика. Мне очень хотелось всё это узнать, попасть за эту границу. И вот я попал. У меня в жизни много было интересных впечатлений от разных событий, но то, что я увидел - описать невозможно. Сколько ни говори человеку, что земля круглая и голубая - он не будет верить, пока сам не увидит. Я увидел своими глазами.

Земля, как гигантский голубой шар, развёртывалась передо мной. Я это видел не через иллюминатор, а парил над этим шаром, и было неизвестно: я над шаром или шар надо мной. Что взять за точку отсчёта? Конечно, шар, а я - над шаром. Чёрное море - оно действительно чёрное. Волга большой лентой где-то терялась в облаках. Посмотрел влево - увидел Грецию, еще дальше, на краю - Италия, поднял голову - Балтийское море, и всё это можно было видеть в одну секунду. С высоты 500 километров я видел Землю радиусом почти что 3 тысячи километров, всё, что в этот радиус вписывалось, я видел. Была необыкновенная тишина в этом заграничье.

Я слышал собственное сердце, как оно бьётся, и собственное дыхание, что невозможно в обычных условиях. Я видел много звёзд, они были гораздо ярче, чем на земле, и их было гораздо больше. Около солнца они терялись, а солнце казалось вколоченным в черноту неба. Небо действительно аспидно-чёрное. И только у края земли оно было голубым, тонкой-тонкой полоской, и переходило в голубой шар. Земля была безмятежная, чистая, тихая.