Известный литературный критик Марк Львович Слоним выступает с размышлениями о развлекательной литературе. Эфир 17 июля 1970 года.
Марк Слоним: В ноябре 1968 года в советской печати появилось множество писем и телеграмм по случаю 150-летия со дня рождения Тургенева. Я обратил внимание на приветственное послание участникам юбилейного собрания в Москве экипажем морозильного траулера "Тургенев" с далеких берегов Ньюфаундленда. "Книги Тургенева, - писали моряки, - помогают нам в тяжелом рыболовном труде, прививают чувство любви к Родине".
Конечно, похвально, что "труженики моря", как назвал бы их Гюго, отзываются на творчество автора "Дворянского гнезда" и "Первой любви", но и в этом, как и во многих подобных случаях, типична попытка как бы оправдать такое непрофессиональное занятие, как чтение романов и рассказов, и подчеркнуть его практическую роль – помощь в рыболовстве, и его моральную пользу - развитие любви к родине.
Лучше и искренне было бы сказать, читая Тургенева: я забываю и о работе, и о патриотизме, и вовлечен в чуждый мне по нравам, далекий по времени, мир героев и героинь, созданных писателем. Но нет, миллионы людей так воспитаны или, как выражается современная социология, так "детерминированы", что они никак не могут признаться в удовольствии, которое им доставляет чтение, и постоянно желают его замаскировать, убеждая и себя, и других в получении некоей литературной прибыли, весьма ощутимой. Этот камуфляж выступает особенно явственно, когда речь заходит о так называемом занимательном романе, в котором упор на фабулу, на игру событий и столкновений. Многие читатели скрывают, что их захватывают загадки детективного жанра или острая напряженность романа приключений. Ведь критика отводит такого рода произведениям малопочетное место на задворках литературы, и с пренебрежением говорит о них, как о ненужных безделушках. Справедлива ли такая высокомерность и неужели развлечение - грех или нарушение общественных обязанностей? Почему сознательному гражданину не полагается забавляться и читать на досуге развлекательную повесть без флагов и лозунгов, и без цитат из Ленина и Энгельса?
Впрочем, если средний читатель в Советском Союзе предпочитает "Графа Монте-Кристо" Александра Дюма унылой прозе лауреатов Государственных премий, то это потому, что он устал от нравоучительных хроник, доказывающих необходимость ничем не омраченного социального оптимизма. Ему так надоели безупречные кочетовские секретари обкомов и восторженные колхозники Бубенного, все это выпячивание отрадных фактов и мнимое разоблачение мелких недостатков механизма, что он ищет спасения и освежения, главным образом, в иностранных произведениях, зачастую невысокого качества, но, по крайней мере, не претендующих на руководство и партийную добродетель.
Любопытно, что некоторые советские авторы отдают себе отчет в этом положении и сами пытаются писать занимательно. Но шпионский роман "Меч и щит" превращается у Кожевникова в дурную мелодраму и в учебник для комсомола, а у Кочетова - в политический памфлет, вызывающий смех за его грубость, примитивизм и неправдоподобие.
В московской печати часто встречается утверждение, что увлекательный роман объективно способствует бегству от социальных проблем и от серьезного отношения к жизни, удаляет от действительности, и в этом его вредность. Такое обвинение выдвигают также пуританские и реакционные круги на Западе. Они постоянно указывают, что развлекательная литература, особенно детективы, фантастика и роман приключений, не расширяют умственного горизонта и познание мира, не развивают положительных чувств, не возвышают духа, и поэтому на них не стоит тратить времени.
Несогласные с этим защитники легкого жанра обращаются за помощью к психологии. Поиски развлечений, игры, использование досуга для забав, - говорят они, - исконная потребность человеческой природы. За людьми должно быть признано естественное и неотъемлемое право на развлечение вне всяких ограничительных мерил полезности, партийности, спасения душ, идеологической сосредоточенности и других абстрактных принципов. Ведь мы играем в шашки или карты - и вовсе не для приобретения каких-либо ценностей, и не во имя высоких идей. Недаром крик "Хлеба и зрелищ!" раздавался еще и в древнем Риме, как требование масс.
Между прочим, суровые религиозные и социальные догматики всегда клеймили легкомыслие, забавы и увеселения. В эпоху итальянского Ренессанса Савонарола требовал, чтобы на костре всяческой судьбы были сожжены и женские ожерелья, и ботичеллиевские изображения полунагих красавиц, и книги в стиле "Декамерона", уводящие, по его мнению, наши помыслы от Бога. Ему по духу близки нынешние фанатические служители иных богов и кумиров.
Писание и чтение являются симметричными актами временного ухода от окружающей действительности или самозамыканием. Причем, для художника это необходимо, чтобы полностью погрузиться в мир вымысла, а для читателя - чтобы войти в этот мир, забыв обо всем остальном. Историки литературы добавят к этому, что великие творения прошлого прельщали современников именно своей занимательностью: военными подвигами и интригами богов в "Илиаде", морскими и любовными приключениями в "Одиссее".
"Тысяча и одна ночь" - неумирающий пример литературного развлечения. И такими же были "Сатирикон" Петрония, "Золотой осел" Апулея, и новеллы итальянских рассказчиков эпохи Возрождения, у которых Шекспир заимствовал потом свои увлекательные драмы и комедии. Нет никакого сомнения в том, что "вечные спутники", как назвал великих писателей Мережковский, часто предлагают богатство идей и образов в форме или детективного романа, как Достоевский, или сюжетного романа приключений, как Диккенс. Конечно, ни тот, ни другой не писали с целью развлечения - занимательность была не основным, а вторичным признаком творчества, лишь средством выражения. Но они, несомненно, пользовались техникой и структурой развлекательной литературы их эпохи, как и Бальзак, и многие другие.
Марк Слоним: В ноябре 1968 года в советской печати появилось множество писем и телеграмм по случаю 150-летия со дня рождения Тургенева. Я обратил внимание на приветственное послание участникам юбилейного собрания в Москве экипажем морозильного траулера "Тургенев" с далеких берегов Ньюфаундленда. "Книги Тургенева, - писали моряки, - помогают нам в тяжелом рыболовном труде, прививают чувство любви к Родине".
Конечно, похвально, что "труженики моря", как назвал бы их Гюго, отзываются на творчество автора "Дворянского гнезда" и "Первой любви", но и в этом, как и во многих подобных случаях, типична попытка как бы оправдать такое непрофессиональное занятие, как чтение романов и рассказов, и подчеркнуть его практическую роль – помощь в рыболовстве, и его моральную пользу - развитие любви к родине.
Лучше и искренне было бы сказать, читая Тургенева: я забываю и о работе, и о патриотизме, и вовлечен в чуждый мне по нравам, далекий по времени, мир героев и героинь, созданных писателем. Но нет, миллионы людей так воспитаны или, как выражается современная социология, так "детерминированы", что они никак не могут признаться в удовольствии, которое им доставляет чтение, и постоянно желают его замаскировать, убеждая и себя, и других в получении некоей литературной прибыли, весьма ощутимой. Этот камуфляж выступает особенно явственно, когда речь заходит о так называемом занимательном романе, в котором упор на фабулу, на игру событий и столкновений. Многие читатели скрывают, что их захватывают загадки детективного жанра или острая напряженность романа приключений. Ведь критика отводит такого рода произведениям малопочетное место на задворках литературы, и с пренебрежением говорит о них, как о ненужных безделушках. Справедлива ли такая высокомерность и неужели развлечение - грех или нарушение общественных обязанностей? Почему сознательному гражданину не полагается забавляться и читать на досуге развлекательную повесть без флагов и лозунгов, и без цитат из Ленина и Энгельса?
Впрочем, если средний читатель в Советском Союзе предпочитает "Графа Монте-Кристо" Александра Дюма унылой прозе лауреатов Государственных премий, то это потому, что он устал от нравоучительных хроник, доказывающих необходимость ничем не омраченного социального оптимизма. Ему так надоели безупречные кочетовские секретари обкомов и восторженные колхозники Бубенного, все это выпячивание отрадных фактов и мнимое разоблачение мелких недостатков механизма, что он ищет спасения и освежения, главным образом, в иностранных произведениях, зачастую невысокого качества, но, по крайней мере, не претендующих на руководство и партийную добродетель.
Любопытно, что некоторые советские авторы отдают себе отчет в этом положении и сами пытаются писать занимательно. Но шпионский роман "Меч и щит" превращается у Кожевникова в дурную мелодраму и в учебник для комсомола, а у Кочетова - в политический памфлет, вызывающий смех за его грубость, примитивизм и неправдоподобие.
В московской печати часто встречается утверждение, что увлекательный роман объективно способствует бегству от социальных проблем и от серьезного отношения к жизни, удаляет от действительности, и в этом его вредность. Такое обвинение выдвигают также пуританские и реакционные круги на Западе. Они постоянно указывают, что развлекательная литература, особенно детективы, фантастика и роман приключений, не расширяют умственного горизонта и познание мира, не развивают положительных чувств, не возвышают духа, и поэтому на них не стоит тратить времени.
Несогласные с этим защитники легкого жанра обращаются за помощью к психологии. Поиски развлечений, игры, использование досуга для забав, - говорят они, - исконная потребность человеческой природы. За людьми должно быть признано естественное и неотъемлемое право на развлечение вне всяких ограничительных мерил полезности, партийности, спасения душ, идеологической сосредоточенности и других абстрактных принципов. Ведь мы играем в шашки или карты - и вовсе не для приобретения каких-либо ценностей, и не во имя высоких идей. Недаром крик "Хлеба и зрелищ!" раздавался еще и в древнем Риме, как требование масс.
Между прочим, суровые религиозные и социальные догматики всегда клеймили легкомыслие, забавы и увеселения. В эпоху итальянского Ренессанса Савонарола требовал, чтобы на костре всяческой судьбы были сожжены и женские ожерелья, и ботичеллиевские изображения полунагих красавиц, и книги в стиле "Декамерона", уводящие, по его мнению, наши помыслы от Бога. Ему по духу близки нынешние фанатические служители иных богов и кумиров.
Писание и чтение являются симметричными актами временного ухода от окружающей действительности или самозамыканием. Причем, для художника это необходимо, чтобы полностью погрузиться в мир вымысла, а для читателя - чтобы войти в этот мир, забыв обо всем остальном. Историки литературы добавят к этому, что великие творения прошлого прельщали современников именно своей занимательностью: военными подвигами и интригами богов в "Илиаде", морскими и любовными приключениями в "Одиссее".
"Тысяча и одна ночь" - неумирающий пример литературного развлечения. И такими же были "Сатирикон" Петрония, "Золотой осел" Апулея, и новеллы итальянских рассказчиков эпохи Возрождения, у которых Шекспир заимствовал потом свои увлекательные драмы и комедии. Нет никакого сомнения в том, что "вечные спутники", как назвал великих писателей Мережковский, часто предлагают богатство идей и образов в форме или детективного романа, как Достоевский, или сюжетного романа приключений, как Диккенс. Конечно, ни тот, ни другой не писали с целью развлечения - занимательность была не основным, а вторичным признаком творчества, лишь средством выражения. Но они, несомненно, пользовались техникой и структурой развлекательной литературы их эпохи, как и Бальзак, и многие другие.
