Международная организация ЮНЕСКО признала французскую кухню "общечеловеческим культурным наследием". Теперь, наряду с Кремлем и Парфеноном, она подлежит любовному сбережению и тщательной охране. Мудрость этого решения неоспорима, и можно надеяться, что оно – только первое в ряду ему подобных. Я уже вижу тот счастливый день, когда к шедеврам мировой культуры вполне официально приобщат украинский борщ, русские щи и грузинское застолье. Но начинать надо с верхнего до, и тут у французы, если не считать разве что китайцев, не знают конкуренции. Однако говорить о французской кухне в целом так же опасно, как обсуждать сразу всю поэзию: легко сорваться в нарядные пошлости. Поэтому умы ЮНЕСКО разумно выбрали не рецепты, а кулинарный опыт в его целостности и неприкосновенности: обед по-французски.
Культура французской трапезы включает искусно составленное меню, всегда оставляющее место для десерта, бесконечный, но функциональный набор утвари, где есть даже длинная ложка для костного мозга, тщательный распорядок блюд, привязанных к сезону, гармонический союз вина с едой и умение вести за столом беседу о смешном и прекрасном, исключающую сплетни о власти. Такой обед – балет языка и литургия вкуса, продуманная до последней солонки (ее нет, потому что повар лучше знает, как и что солить).
Проблема в том, что французский обед, как дорогие вина, плохо подается перевозке и лучше всего себя чувствует дома. Но и тут надо уметь его найти и опознать. В Париже мне повезло с первого раза, когда 30 лет назад Леша Хвостенко открыл нам тайну лукового супа. Это случилось в еще не снесенном "Чреве Парижа", в таверне, у дверей которой жил симпатичный поросенок Оскар. Суп полагалось есть под утро - чтобы протрезветь, и мы весь день пили красное под стейки из конины, которая в Париже ценится больше невыразительной говядины. Лишь перед рассветом все наконец уселись за выскобленный стол, разделив его с другими подозрительными типами.
- Компания, как у Вийона, - одобрил Хвост и заказал всем суп.
В нем все было грубое: миски, черный крестьянский хлеб, бегло накромсанный лук и крепкое, шибающее в нос варево. За окном хрюкал Оскар, рядом шептались сутенеры, у стойки выпивали грузчики-тушеноши, и я чувствовал себя Ремарком.
Такое бывает только в молодости, и теперь, попав во Францию, я предпочитаю есть в провинции. Чтобы выбрать правильный ресторан, надо забраться подальше в глушь. Чем скучнее жизнь, тем она вкуснее. Это и в России работало - вспомним Гоголя.
Найдя городок, название которого не можешь произнести, с порога отвернись от того заведения, куда хочется. Старинный кабачок с темными балками, винными бочками и сомнительным гербом хозяина - приманка для легковерного туриста, начитавшегося "Трех мушкетеров". Иди туда, куда ходят местные - с немолодыми женами, взрослыми детьми или старыми родителями. Свет тут горит ясно, и официанты знают лишь французский. Что даже лучше, потому что обсуждать с ними нечего. Никогда не спорь с меню - пусть кормят, как в гостях, комплексным обедом, приуроченным к месту, времени и темпераменту - хорошо бы седого - повара.
Похоже, что именно тут обедают вожди ЮНЕСКО, позаботившиеся о том, чтобы чудо французского обеда дошло до наших потомков.
Культура французской трапезы включает искусно составленное меню, всегда оставляющее место для десерта, бесконечный, но функциональный набор утвари, где есть даже длинная ложка для костного мозга, тщательный распорядок блюд, привязанных к сезону, гармонический союз вина с едой и умение вести за столом беседу о смешном и прекрасном, исключающую сплетни о власти. Такой обед – балет языка и литургия вкуса, продуманная до последней солонки (ее нет, потому что повар лучше знает, как и что солить).
Проблема в том, что французский обед, как дорогие вина, плохо подается перевозке и лучше всего себя чувствует дома. Но и тут надо уметь его найти и опознать. В Париже мне повезло с первого раза, когда 30 лет назад Леша Хвостенко открыл нам тайну лукового супа. Это случилось в еще не снесенном "Чреве Парижа", в таверне, у дверей которой жил симпатичный поросенок Оскар. Суп полагалось есть под утро - чтобы протрезветь, и мы весь день пили красное под стейки из конины, которая в Париже ценится больше невыразительной говядины. Лишь перед рассветом все наконец уселись за выскобленный стол, разделив его с другими подозрительными типами.
- Компания, как у Вийона, - одобрил Хвост и заказал всем суп.
В нем все было грубое: миски, черный крестьянский хлеб, бегло накромсанный лук и крепкое, шибающее в нос варево. За окном хрюкал Оскар, рядом шептались сутенеры, у стойки выпивали грузчики-тушеноши, и я чувствовал себя Ремарком.
Такое бывает только в молодости, и теперь, попав во Францию, я предпочитаю есть в провинции. Чтобы выбрать правильный ресторан, надо забраться подальше в глушь. Чем скучнее жизнь, тем она вкуснее. Это и в России работало - вспомним Гоголя.
Найдя городок, название которого не можешь произнести, с порога отвернись от того заведения, куда хочется. Старинный кабачок с темными балками, винными бочками и сомнительным гербом хозяина - приманка для легковерного туриста, начитавшегося "Трех мушкетеров". Иди туда, куда ходят местные - с немолодыми женами, взрослыми детьми или старыми родителями. Свет тут горит ясно, и официанты знают лишь французский. Что даже лучше, потому что обсуждать с ними нечего. Никогда не спорь с меню - пусть кормят, как в гостях, комплексным обедом, приуроченным к месту, времени и темпераменту - хорошо бы седого - повара.
Похоже, что именно тут обедают вожди ЮНЕСКО, позаботившиеся о том, чтобы чудо французского обеда дошло до наших потомков.