“Полюс!” - Амундсен и Скотт в Музее естественной истории
Александр Генис: Нынешний год – юбилейный для полярников. Сто лет назад был впервые достигнут Южный полюс. Этому достижению, однако, сопутствовал один из самых драматических – и трагических – эпизодов за всю историю полярных экспедиций: гонка к полюсу норвежца Руаля Амундсена и англичанина Роберта Скотта, закончившаяся гибелью последнего. Нью-йоркский музей естественной истории отмечает 100-летие этой эпопеи особой экспозицией , о которой мы расскажем в сегодняшнем выпуске нашей традиционной рубрики “Картинки с выставки”.
Будь моя воля, я бы объявил эту выставку обязательной для посещения всеми школьниками. Дело в том, что полярные экспедиции дают бесценный опыт героизма – никак не связанного с войной. Впрочем, детей в музее и без того много. И это значит, что аромат полярной романтики не окончательно выветрился за прошедшие сто лет. Нас по-прежнему трогает эта эпопея, рассказывающая, как Роберт Скотт дошел до полюса, лишь для того, чтобы убедиться: норвежцы пришли сюда первыми. И уж совсем трудно без слез читать последние записи в дневнике замерзающего Скотта, окончившего вместе со всеми спутниками свои дни всего в нескольких километрах от склада провизии, которая могла бы спасти злосчастную экспедицию. Но именно гибель принесла англичанам славу: их хоронила вся империя.
Чтобы оживить эту давно известную трагедию, Музей естественной истории, знаменитый изобретательными выставками, втягивает посетителя в повседневную жизнь двух экспедиций. Нас подробно знакомят с каждым участником. Мы видим их портреты, публикации (дневники вели абсолютно все герои антарктического похода). Мы видим, как они были одеты. Знаем их рацион (в два-три раза более калорийный обычного). Кураторы реконструировали жилище полярников, выставили норвежскую скрипку, которая помогала справлять праздники. Здесь есть и нарты, и настоящие – очень громоздкие по нынешним меркам – лыжи. И, конечно, макеты, карты, маршруты, фотографии Полюса. Наконец, изучив дотошную экспозицию, разглядывая которую я провел весь короткий зимний день, посетителю предлагают психологический тест, определяющий, годитесь ли вы в полярники.
Я его, признаюсь, не прошел. Но это не мешает мне страстно любить все, что связано с полярными исследованиями.
Всем временам года я предпочитаю холодное, любым осадкам – снег, ибо он проявляет жизнь, обнаруживая ее следы. Однажды я увязался в горы за профессиональным следопытом. За деньги он работал в ФБР, для души – ходил за зверьми. Пока мы карабкались на снегоступах к вершине, он лаконично исправлял мои ошибки.
- Кот?
- Енот.
- Лошадь?
- Олень.
- Собака?
- Койот. Ну как ты не видишь?! Дикий зверь идет целеустремленно, не разбрасываясь. И прыгает, как балерина, точно зная, куда приземлиться.
К вечеру, когда снег познакомил нас со всеми горными жителями, кроме троллей, я окончательно окоченел, но на это мне никогда не приходило в голову жаловаться. Холод, по-моему, сам себя всегда оправдывает - этически, эстетически, метафизически. Он пробирает до слез, как музыка, и действует, как лунный свет: меняет реальность, ни до чего не дотрагиваясь.
“Зима - говорил Бродский, - честное время года”.
И холод, - добавлю я, - обостряет переживание всего остального, начиная со времени: чем сильнее мороз, тем дольше тянется минута. Достигнув летального предела, искусство становится искусством выживания. Поэтому быт высоких широт придает каждой детали скудного обихода забытую нами красоту необходимого: костяные солнечные очки, надетый на себя водонепроницаемый каяк, мороженое из китового сала, средство от цинги, которым служит мясо живого тюленя. Живя в окрестностях небытия и ощущая трепет от его близости, люди становятся молчаливы и сосредоточены.
Беда в том, что за последние полвека полярные шапки сократились вдвое: ушанка стала тюбетейкой.
В принципе, это как раз тот катаклизм, о котором мечтали юные мичуринцы всех стран и народов. Охваченные утилитарным зудом, мы рады принести ему в жертву другие полярные резервы – запасы пустоты, спрятанной под вечными льдами.
Чистый излишек пространства, как высокие потолки или тонкая рифма, - необязательная роскошь, придающая жилью достоинство, а стихам оправдание. Где-то я читал, что мысля, мы используем свой мозг лишь на несколько процентов. Остальное, видимо, уходит просто на то, чтобы быть человеком.
Раньше мы лучше умели пользоваться Полюсами. Они было не дорогой, не рудником, не скважиной, а храмом, лишенным деловитого предназначения. Сто лет назад люди рвались к Полюсу лишь потому, что он был: географическая абстракция, напрочь занесенная снегом.
Стыдясь мальчишества, я до сих пор испытываю восторг, вспоминая приключения полярников. В лучших из них воплотились черты того прекраснодушного идеализма, которые традиция с куда меньшими основаниями приписывает рыцарям, революционерам и паломникам: фантазия, самоотверженность, благочестие. Тогда, сто лет назад, это была религия атеистов, и Полюс слыл их Граалем.
Зимняя музыка
Наш холодный выпуск “Картинок с выставки” продолжит беседа с Соломоном Волковым, который проиллюстрируют полярный сюжет зимней музыкой.
Соломон, а теперь наша зимняя тема - в ваших руках. Что значит “зимняя музыка”?
Соломон Волков: Зимняя музыка, Саша, может быть самой разнообразной: она может быть зимней по названию, она может быть зимней по сюжету, она может быть зимней по настроению, и она также может быть разнообразной в плане эстетическом. Я хочу показать два фрагмента, связанных с Полюсом, именно в плане противопоставления идейного в музыке и абсолютно, совершенно безидейного. Идейным произведением в данном случае будет являться песня под названием “Северный полюс”. Написал ее, кстати, композитор Валентин Кручинин, которого я встречал в коридорах Ленинградского Союза композиторов. Он был автором очень большого количества песен, в том числе многих популярных песен военной поры. Но самой знаменитой песней Кручинина являлась та, которую он даже не написал сам, он ее обработал всего-навсего, но под его пером она завоевала в свое время всероссийскую и всесоюзную популярность. Это знаменитые, легендарные “Кирпичики”, о которых мы до сих пор можем прочесть в художественной литературе. А песня, которую я покажу, к “Кирпичикам” никакого отношения не имеет, она называется “Северный полюс”, и в ней два популярных и, должен заметить, совсем неплохих поэта-песенника сталинского времени - Болотин и Сикорская - такие строчки предложили Кручинину (а, может быть, они озвучили, как это часто бывает, уже существовавшую мелодию): “Сегодня мы подняли сталинский стяг у самого края земли…”.
Александр Генис: Интересно, что сегодня, в наши дни, эта тема имеет свое продолжение, потому что недавно, как известно, российские власти установили российский флаг на дне моря, под Северным полюсом. Таким образом, вот эта идея экспансии на Север по-прежнему продолжается.
Соломон Волков: То есть они “подняли путинский стяг у самого края земли”.
(Звучит песня “Северный полюс”)
А вот пример абсолютно безидейного подхода к теме холода, к теме зимы. Это опус Антонио Вивальди “Времена года”, где есть часть “Зима”. Каждая часть, посвященная времени года, в свою очередь, трехчастна и имеет подробнейшую поэтическую программу, в которой детальным образом описывается, что, собственно, хотел озвучить Вивальди. Так вот, в том отрывочке, который я покажу, описывается медленное передвижение по льду - сначала осторожное, потом более смелое, со многими скольжениями и падениями. И все это происходит под аккомпанемент воинственных ветров.
Александр Генис: Надо сказать, что Вивальди писал с натуры. Конечно, Италия не представляется холодной страной, но в Венеции бывает холодно. Я не раз бывал в Венеции в январе, и даже видел там снег - что, по-моему, самое красивое зрелище в мире. Бродский сказал, что это его представление о Рае. Но я никогда не видел главного - застывшей лагуны. Однако, во времена Вивальди, в 18-м веке, бывали такие холодные зимы, что вся лагуна замерзала, и люди катались по ней на коньках. Эти живописные сцены запечатлел венецианский художник 18-го века и их можно до сих пор увидеть в Музее Академии. То есть Вивальди знал, что описывал, когда он сочинял свою “Зиму”.
Соломон Волков: Итак, звучит взгляд Вивальди на итальянскую зиму, преданный нам “Виртуозами Москвы” под управлением Владимира Спивакова.
(Музыка)
А теперь - еще два музыкальных фрагмента, связанных с зимой, которые можно объединить под единой вывеской, хотя, разумеется, их авторы были совершенно разными людьми. Это оркестровое вступление к опере Римского-Корсакова “Снегурочка”, сочинение 1882 года. В этой своей опере Римский-Корсаков погрузился в мир славянской мифологии, как никогда раньше, и этот мир его чрезвычайно увлек, можно сказать, утащил к себе, прижал его к своей груди. И Римский-Корсаков для нас навсегда останется, с одной стороны, певцом русской истории, а, с другой стороны, певцом исконной русской мифологии.
Александр Генис: Соломон, вы говорили всегда о том, что эта опера, “Снегурочка”, должна была играть ту роль, которою сейчас играет “Щелкунчик” на американской сцене.
Соломон Волков: Да. И ведь пьеса Островского, по которой эта опера создана, она тоже основополагающая для русского национального мышления. Но, к сожалению, тот класс, который должен был подхватить и пьесы Островского, и музыку Римского-Корсакова, а это, в первую очередь, русское купечество и нарождающаяся русская буржуазия, этот класс был, как мы знаем, уничтожен с наступлением революции. Поэтому ни Римский-Корсаков, ни Островский не стали теми классиками русской национальной культуры, они не заняли того места, на которое они рассчитывали и которое они, конечно, заслужили. И то, что мы потеряли, мы можем услышать в этом вступлении Римского-Корсакова к “Снегурочке”, где великолепно, изумительно, незабываемо изображена последняя зимняя ночь.
(Музыка)
А вот другой пример гораздо более успешного, в плане национального признания, композитора, который очень много задумывался над передачей в музыке национальных моментов, национального самосознания. Это Ян Сибелиус, финский композитор, который родился в 1865 и умер 1957 году. В 1897 году финское правительство, оценив его заслуги перед национальной музыкой, назначило ему пожизненную пенсию, которая позволила Сибелиусу отойти полностью ото всех забот, связанных с зарабатыванием денег, и полностью отдаться композиции. И он уже в 1899 году, по-моему, полностью эту пенсию вперед на сто лет оправдал, сочинив опус под названием “Финляндия”, который стал просто музыкальной визитной карточкой Финляндии, и который для меня также олицетворяет и идею холода.
Александр Генис: Финны знают толк в холоде.
Соломон Волков: Это некий автопортрет Финляндии, и автопортрет ее холодного, величественного пейзажа.
(Музыка)
