Александр Генис: Сегодня в эфире всего второй выпуск нашей новой рубрики, поэтому нужно напомнить о ее замысле и устройстве.
В этом – 2011-м - году весь мир отметит важнейший юбилей – 20-летие новой России. Провал путча в августе 1991 года и роспуск СССР – эти события привели к завершению безумную и трагическую эпоху, связанную с титаническим противостоянием двух режимов, двух миров, двух политических систем, двух идеологий.
Тогда же, в 1991 году, началась новая эра в истории России, внезапно оказавшейся одной из самых молодых стран Европы. Теперь это государство стало взрослым. Ему исполняется 20 лет – возраст самосознания и ответственных решений. Конечно, у истории другие – нечеловеческие - сроки, но не стоит забывать, как часто самые главные события в истории человечества укладывались в несколько десятилетий. 20-летие, уместившееся между 1991-м и 2011-м годами, тоже наполнено глубоким культурным, историческим и геополитическим содержанием. Чтобы лучше понять накопленный за этот период опыт, мы с Соломоном Волковым подготовили растянутый на весь год цикл передач, подводящих предварительные итоги. Надеясь выделить главные, как теперь говорят, знаковые феномены Новой России, мы придумали правила, на которые указывает называние этих программ: ''Вехи Новой России. 2+2''.
Для каждой передачи мы выбрали двух героев, олицетворяющих самые радикальные перемены в жизни новой России, - и двух музыкантов, которые помогут нам, так сказать, озвучить отечественную историю этих судьбоносных двадцати лет.

В сегодняшнем выпуске новой рубрики, мы представим двух режиссеров – Алексея Германа и Никиту Михалкова, которые сделали больше всех для того, чтобы создать кинематографический портрет отечественной истории. О том, как это важно, нам всем сказал Анджей Вайда, представляя свой фильм ''Катынь''. ''История, - по его словам, - становится часть национального сознания лишь тогда, когда о ней снимают хороший фильм''.
И Герман, и Михалков в 90-е годы сняли по очень важному фильму, которые рассказывают об одной и той же сталинской эпохе. Конечно, это очень разные фильмы.
Картина 1998-го года ''Хрусталев, машину!'' стала эпохальным событием в истории кино, потому что она вышла за его, кино, пределы. Я бы сравнил этот фильм с непереводимым ни на один человеческий язык романом ''Поминки по Финнегану'' Джойса. Сама природа изображения у Германа такова, что фильм не может втиснуться в неизбежно суживающую панораму сюжетную линию. Поэтому и говорить тут можно только о тотальном опыте, погружающем тебя внутрь не художественного, а бытийного пространства. Герман исследует не психологию, а онтологию советского бытия. Главное ее свойство - теснота. Запертое в клаустрофобическом пространстве месиво тел пульсирует одной коммунальной массой. Этике тут не развернуться - слишком тесно. Враги и друзья народа не перемешались, а срослись. Так, что уже и Богу не отделить одних от других.

(Звуковая цитата из фильма ''Хрусталев, машину!'')

Чтобы говорить о вчерашнем Никите Михалкове, надо отвлечься от Михалкова сегодняшнего, а, значит, и от той роли просвещенного или непросвещенного консерватора, которую он сейчас взялся играть. В начале 90-х ситуация была иной. Фильм ''Утомленные солнцем'' был бесспорным блокбастером новой России. Его смотрели все – как футбол. И, как в футболе, у каждого тут было свое мнение. Я – не исключение. По-моему, в этой картине все главное – на обочине сюжета. Лучшее в ней любовно воссозданная специфически русская, я бы даже сказал специфически дачная жизнь. И никакие зловещие приключения фабулы не мешают зрителю наслаждаться красотой и прелестью этой русской фактуры. Этакая утопия дяди Степы, которую отнюдь не перечеркивают ужасы сталинских репрессий. В этом, а в не идеологических конструкциях, талант Михалкова. Он умел показывать то, что любил. А любовь – болезнь заразная.

(Звуковая цитата из фильма ''Утомленные солнцем'')

Теперь, Соломон, представьте пару музыкантов, которые помогут нам озвучить этот период в истории новой России.

Соломон Волков: Композитор Родион Щедрин - ведущий шестидесятник в музыке, ближайший друг и соратник Андрея Вознесенского, с которым его роднит блестящее дарование, огромное мастерство, общественный темперамент и редкое умение находить русские национальные корни в любом современном приеме. Щедрин впервые прославился тем, что вывел в люди и одел в современные одежды русскую частушку.

(Музыка)

Как и многим другим знаменитым шестидесятникам, Щедрину пришлось в более поздние годы выслушать множество упреков, тем более, что он, кстати, вслед за Шостаковичем с Свиридовым, был руководителем Союза композиторов РСФСР. Но на этом посту Щедрин никого не преследовал, не зажимал, наоборот, старался дать дорогу всему свежему и новаторскому. В качестве делегата Съезда народных депутатов в 1989 году Щедрин работал вместе с Сахаровым и Ельциным, закладывая фундамент новой России. При этом открыто политических сочинений у него немного - одним из редких примеров является так называемый ''Сталин-коктейль'', сочиненный в 1992 году. Для меня этот опус звучит как замечательная музыкальная параллель к фильму Германа ''Хрусталев, машину!''.

(Музыка)

Знаменитому баритону Дмитрию Хворостовскому бог дал не только великолепный голос, но и потрясающую внешность - он высок, строен, красив, с феноменальной седой гривой (хотя он, родившись в 1962 году, еще мужчина, что называется, в соку), и с обаятельной улыбкой. Начав с русского репертуара, Хворостовский завоевал прочную репутацию одного их лучших исполнителей опер Джузеппе Вреди, то есть того фундамента, на котором и держится репертуар всех ведущих оперных сцен мира. Послушайте, каков Хворостовский в роли Риголетто.

(Музыка)

Хворостовский завоевал нешуточную популярность в современной России не столько как серьезный оперный певец или, скажем, исполнитель вокальной музыки Свиридова, но в той области, которую называют ''cross-over'', то есть в ''облегченном жанре''. Ничего зазорного в этом я не вижу, и хотя я не диком восторге от того, что Хворостовский принимает участие в концертах Игоря Крутого, но с удовольствием слушаю его в ностальгическом советском репертуаре. Скажем, он отлично поет потрясающую песню Соловьева-Седого еще сталинских времен ''Вечер на рейде''.

(Музыка)

Александр Генис: Соломон, как мы договорились, каждая пара в нашей программе, как у Плутарха, неизбежно провоцирует на сравнение. Михалков и Герман.

Соломон Волков: По-моему, Михалков с Германом являются такими же непримиримыми антагонистами, какими были герои нашей прошлой передачи - Горбачев и Ельцин.

Александр Генис: А, может, как Москва и Петербург.

Соломон Волков: Или как Толстой и Достоевский.

Александр Генис: Тут всегда пара антагонистов, которые преследуют каждую культуру. Но мне кажется, что эта ситуация осложнена тем, какую роль играют эти режиссеры в мире искусства, вообще в культурном мире. Дело в том, что Герман считается мировой фигурой, классиком, человеком, который изменил поэтику кинематографа, а Михалков - популярный режиссер. И это две очень разные концепции, правда?

Соломон Волков: С другой стороны, есть такой как бы неприложенный факт, против которого не поспоришь: Михалков получил “Оскара” за свой фильм “Утомленные солнцем”, а Герман даже не был никогда номинирован на эту премию.

Александр Генис: Судьба обоих режиссеров на Западе очень любопытна. Я помню, когда я приехал в Америку, всюду висели афиши фильма “Раба любви” - это один из очень немногих русских фильмов, который шел в течение нескольких месяцев просто в кинотеатрах, а не в специальных кинотеатрах. С другой стороны, когда Герман привез фильм “Хрусталев машину!”, должно было быть два сеанса, но на второй билеты не продали, и фильм посмотрело несколько человек. А рецензия на этот фильм вышла в газете “Нью-Йорк Пост” и написал ее не кинокритик, а спортивный критик, потому что кинокритик решил не ходить. Герман очень обиделся, огорчился и говорит: “Давай пойдем и набьем ему морду”. Я говорю: “Спортивный журналист, наверное, физически сильный, поэтому лучше не стоит”. Это, конечно, смертельно обидно, но это не значит, что история расставила все точки. Когда я смотрел “Хрусталев, машину!” с одним моим товарищем режиссером, он сказал, что этот фильм прямо отсюда отправится в Музей кино. И, может быть, так оно и произойдет, но это еще не значит, что последнее суждение муз вынесено. Джойса тоже не понимали, и тоже он не был популярным автором, пока не пришло его время и “Улисс” не признали лучшим романом ХХ-го века. Может именно это ждет и Германа, которого признают лучшим режиссером всего советского и постсоветского периода.

Соломон Волков: Я сошлюсь просто на свой маленький личный опыт. В доме, в котором я живу, у председателя совета директоров нашего кооператива большая фирма по прокату кинофильмов. Соответственно, он выпускает DVD с этими фильмами. Он мне показал свой последний каталог - там большая подборка Михалкова, большая подборка Тарковского, солидная подборка Сокурова, но Германом даже и не пахнет. Я сказал ему про Германа - он никогда о Германе не слышал, хотя и о Михалкове, и о Тарковском, и о Сокурове он очень высокого мнения.

Александр Генис: Вы знаете, это, конечно, скандал, что Герман не дошел до американского зрителя. Он не сразу пришел и в Европу, но сейчас уже там к Герману относятся иначе, и фильм “Хрусталев, машину!” сравнивается со средневековой живописью, с Босхом, то есть он нашел другие параллели. Германа необычайно высоко ценят в Японии, где его очень хорошо понимают. Фильм “Хрусталев, машину!” шел в лучших кинотеатрах Токио в течение нескольких месяцев, люди ломились на этот странный и пугающий фильм. Я думаю, что поэтика Германа просто не пришлась Америке. С другой стороны, Михалков это то, что иностранцы хотят знать о России.

Соломон Волков: Это экзотика, причем, легкодоступная экзотика.

Александр Генис: Доступная и, надо сказать, сделанная часто необычайно тонко. Например, фильм “Урга”, который получил главный приз Венецианского фестиваля. Почему-то о нем редко вспоминают. На мой взгляд, это лучшая картина Михалкова, в которой как раз и проявилось его чутье к фактуре жизни, его умение тонко и мягко показать природу, людей, необычные нравы. Это то, что легко и приятно смотреть. Германа смотреть неприятно, но с его фильмами приходится жить.

(Музыка)

Наши персонажи 20 лет спустя. Какую эволюцию они проделали, как они выглядят сегодня.

Соломон Волков: К сожалению, как вы уже справедливо отметили, Михалков не удержался на той высоте, которую он захватил своими фильмами раннего и среднего периода и, пожалуй, что его художественным пиком даже на сегодняшний момент остается фильм “Утомленные солнцем”. С другой стороны, Герман оказался чрезвычайно малопроизводительным режиссером. Так тоже не может быть. Я знаю замечательных авторов и вы, надеюсь, поймете, кого я имею в виду, которые пишут, по-моему, великолепные стихи, но очень мало, по одному-два стихотворения в год. Это очень хорошо может быть для человека, который ищет самородки, вдруг откопать самородок раз в пять лет на пять килограмм, но для создания наследства несколько фильмов это очень мало.

Александр Генис: Вы знаете, я не согласен с вами, вернее, согласен наполовину. Михалков действительно сошел с дистанции, а Герман выходит к финишу. Все зависит от того, каким появится его новый фильм по книге Стругацких “Трудно быть богом” - мы все ждем этой картины много лет. И, в общем, я понимаю, почему. Потому что Герман создает иного рода ''густоту'', эта работа требует неограниченного количества времени, и кто мы такие, чтобы ему говорить, как ему работать. Что касается того, сколько нужно для культуры, давайте возьмем Веничку Ерофеева, который написал сто страниц, но эти сто страниц изменили жизнь целого поколения.

Соломон Волков: Но эта книга стала всенародно популярной и создала совершенно новое мифическое пространство и нового культурного героя. Разве можно такое сказать о гениальном, на мой взгляд, я совершенно согласен, фильме “Хрусталев, машину!”?

Александр Генис: Я согласен с вами, что этот фильм никогда не будет популярен, он не должен быть популярен. И, как говорил Бродский про Платонова: “Несчастье тому народу, которому будет понятен Платонов”. Это действительно так, и в то же время этот фильм изменил состояние кино, изменил его историю, его прошлое и будущее, и с этим нужно считаться. Именно поэтому я считаю что 20 лет для Германа - не срок.

Соломон Волков: А мы с вами, Саша, будем вспоминать о ранних фильмах и Германа, и Михалкова, и при этом, может быть, нам в голову придет мелодия Пахмутовой “Как молоды мы были” в исполнении Дмитрия Хворостовского.

(Музыка)