Ссылки для упрощенного доступа

Великая держава на Малой земле




Недавно - не далее как в четверг 3 июня - я был поражен одним сюжетом в новостной программе российского телевидения "Вести". Речь шла об актуальном событии - празднествах 60-летия со дня высадки союзников в Нормандии. То, что было по этому поводу сказано, заставляет задуматься о нынешней ситуации в России; сузим тему: о психологии нынешних россиян.

Начнем как бы с мелочи. День 6 июня упорно назывался в передаче открытием второго фронта. Это далеко не так. Второй фронт в действительности был всегда, война и началась на Западе. А в 43-м году союзники одержали ряд побед, серьезно подорвавших положение нацистской Германии. В самом начале 43-го немцы потерпели очень серьезное поражение в Африке, при Эль-Аламейне. Это была операция, сопоставимая со Сталинградской битвой. Потери немцев - 300 тысяч человек. Второе большое событие 43-го года на Западном фронте - высадка в Италии, приведшая к выходу из войны этого союзника фашистской Германии. Даже Сталин в одном тогдашнем интервью сказал, что эти события можно считать - его словами - "чем-то вроде второго фронта".

Но не будем останавливаться на этих деталях. Важнее было другое. В сюжете о 6-м июня было сказано, что высадка в Нормандии захлебнулась и грозила обернуться полным провалом, если б не русские партизаны, ударившие в тыл немцам. Партизаны были, конечно, французскими, но главную роль играли в них русские, сбежавшие из немецкого плена и чуть ли не возглавившие движение французского Сопротивления - так следовало из передачи. Тут же показывались дожившие до наших лет бывшие русские участники этих событий, среди них человек по имени Олег Озеров, украшенный многими французскими орденами. Глухо было сказано о нем: потом было возвращение на родину и репрессии. Эту деталь надо было бы, конечно, развернуть и не убояться подробностей: таких людей судили за "измену родине с оружием в руках". Но - опять же не будем придираться к мелочам. А это действительно мелочи по сравнению с той бесстыдной ложью, которая лежала в основе сюжета, подытоженного такими словами: опять эти русские спасли Запад.

Я сказал: бесстыдная ложь. Это еще вполне парламентарное выражение. Выданное программой "Вести" 3 июня заслуживает другой хорошо знакомой русским характеристики: параша. В ней не было ни складу, ни ладу. Начать с того: существуют ли партизанские соединения в тридцать тысяч человек? Не знаю, может быть, у Ковпака такое и было, но во Франции точно не было. И потом: как эти партизаны могли появиться в местах действия операции Оверлорд (таково было кодовое название высадки в Нормандии)? Французские партизаны действовали далеко от Нормандии, в горах на юго-востоке Франции. Недаром их называли "маки" - словечко, в свое время означавшее корсиканских разбойников, прятавшихся в горах (Корсика - место горное, вроде Чечни). Это то, что известно, в общем, всем. Но вот специфические подробности, вычитанные мной в Британской Энциклопедии: за полгода до нормандской высадки во Франции началась самая настоящая гражданская война. Это была война сил свободной Франции с колаборационистским режимом Виши. Особых военных формирований у вишистов не было, немцы на это дело тоже не очень отвлекались, и против французских партизан сражались в основном власовцы. Так что "эти русские" действительно кругом поспели.

Главная "параша" в том, что нормандской операции грозил провал. На самом деле, она развернулась блестяще и навсегда останется в истории военного искусства как пример великого успеха на поле боя. Успех операции Оверлорд был обусловлен смелым стратегическим решением, которое не разгадали немцы. Они ждали высадки в самом узком месте Ламаншского пролива - Па де Кале, и тут выстроили основную оборону. А союзники высадились значительно западнее, на нормандских пляжах: тут и оборонительные сооружения были слабее, и численность немецких войск менее значительна, чем у Па де Кале. Успех операции определился уже к вечеру первого дня.

Можно, однако, догадаться, за какое реальное событие уцепились московские телевизионщики, складывая свою смоляную кобылу, о каких русских вне Красной Армии можно говорить в связи с событиями последнего этапа войны. Думаю, что наводкой послужила история с освобождением Праги. Известно - впрочем, далеко не всем в России, - что Прагу освободили власовцы, еще до прибытия Красной Армии. Это им, однако, не помогло, и в полном составе они отправились в сибирские лагеря - вместе с французским франтирером Олегом Озеровым.

Почему передача программы "Вести" произвела такое тяжелое впечатление? Мало ли на телевидении врут? Но эта ложь была как-то особенно постыдна. Она еще раз продемонстрировала, в какой плохой форме находится российское общественное сознание, как отягощена психология нынешних русских. Это настоящий и тяжелый комплекс неполноценности, - он и вызывает такой бесстыдный и одновременно беспомощный антиамериканизм. Нынешние россияне, похоже, стараются убедить если не других, то самих себя в том, что они по-прежнему живут в великой державе и вообще лучше всех. Отсюда, кстати, и бесконечные военные сюжеты буквально в каждой передаче программы "Вести": мы, мол, остаемся великой военной силой. Такое подавленное настроение и вызываемые им попытки символической компенсации можно понять, но замалчивать проблему ни в коем случае нельзя - нельзя оставлять без критики создаваемые на этой основе - вернее, безосновности - мифы и просто ложь. Промотав страну, незачем ссылаться на великое прошлое.

Да в этом прошлом можно ведь и действительно лестную правду найти. Что бы напомнить в связи с 6-м июня, что на Восточном фронте воевали три четверти войск фашистской Германии? Вот это и был бы краткий, но исчерпывающий комментарий к одному из событий Второй мировой войны. Нет, надо было придумать каких-то русских вождей французского Сопротивления.

Это равносильно тому, как в годы застоя пытались сделать главным героем войны начальника политотдела 18-й армии полковника Брежнева, а главным ее событием - не Сталинград и не Курск, а действия этой армии на так называемой Малой земле - некоем полуострове около Новороссийска, кажется. Это воспоминание, действительно, дает подходящую модель для понимания и характеристики нынешней ситуации в России: великая держава, оказавшаяся на малой земле. Так ведь большую-то землю не отнимал у вас никакой дядя Сэм: сами профукали.

Принято считать, что такие настроения потенциально опасны: настроения подданных недавно могучей страны, которая как-то враз потеряла свое могущество. Самый расхожий пример такой опасности - история Германии после поражения ее в Первой мировой войне. Параллель ее с нынешней Россией кажется тем более уместной, что тогдашняя Германия (как и сегодняшняя Россия), в сущности, не была в этой войне разбита. То есть поражение, конечно, было, сама же Германия и запросила мира; но, в отличие от второй войны, не было поражения как разгрома, краха, катастрофы. Армия германская тогда в принципе осталась не разбитой, а только оттесненной к границам самой Германии; просто сама страна не могла больше вести войну, она истощила свои ресурсы. Поэтому всё последующее воспринималось немцами не как закономерное последствие проигранной войны, а как предательство, измена, навязанное извне унижение. Таким унижением был Версальский мир - и в самом деле несправедливый, главное - ненужный, как выяснилось, самим победителям, чреватый шансом новой войны, которая, как всем известно, и воспоследовала. Как ни старался американский президент-идеалист Вудро Вильсон умерить рвение союзников по коалиции, но его обошли; прежде всего французский радикальный премьер-министр Жорж Клемансо, этот, как его называли, тигр Франции. Историки давно уже пришли к заключению, что Версальский мир был одной из самых крупных, если не крупнейшей, дипломатической катастрофой в истории человечества. Забыли завет Бисмарка, который учил, что побежденного соперника нужно не добивать, а привлечь на свою сторону, начав по возможности мягким миром. Может быть, потому и не вспомнили Бисмарка, что он был немец?

Всё-таки на Западе на этом уроке кое-чему научились, и после второй войны именно так, по-бисмарковски и повели себя победители, сумев интегрировать Германию (Западную) и Японию в собственную систему, сделать их своими союзниками. Да и Советский Союз, как можно судить, повел себя соответствующим образом по отношению к Восточной Германии, сделав из нее в октябре 1949 года, то есть всего через четыре с половиной года после войны, так называемую Германскую Демократическую Республику и введя ее равноправным членом в пресловутый социалистический лагерь.

Повторим еще раз: несомненно, все победители во второй мировой войне усвоили уроки предыдущей победы, уроки злосчастного Версальского мира. Но тогда, сразу после подписания этого мира, ситуация была прямо противоположной. С немцами никто не считался, Германию действительно унижали с каким-то сладострастием. Достаточно вспомнить оккупацию Рейнской области французами, причем не сразу после войны, а некоторое время спустя, по какому-то сейчас уже забытому поводу. Тогда-то не забывали дать понять немцам, что они - второго сорта люди, не стоящие дипломатических церемоний.

Вот свидетельство зоркого современника: цитирую немецкие главы из книги Ильи Эренбурга "Виза времени" (будем помнить, что речь идет о событиях после первой мировой войны):

"Здесь (...) ничего нет. Старое ушло. Офицеры из "Контрольной комиссии" своими руками разбивали превосходные прожекторы. Осколки валялись на земле. Новое не явилось. Наступила вокзальная жизнь. (...)

Я вспоминаю узловую станцию Жмеринку времен немецкой оккупации. Загаженный беженцами зал. В углу столик, покрытый чистой скатеркой, как будто перенесенный сюда из мифического ресторана. На столе карточка: "Только для гг. германских офицеров". Такой столик существует, конечно, и в Берлине, - это витрины хороших магазинов, плакаты курортов, театры, автомобили и прочее. На них значатся цифры, но в переводе на немецкий язык эти цифры читаются: "Только для гг. иностранцев". (...)

Я помню красавца негра, он кричал: "С немецкими паспортами назад!.." У него были белые зубы и власть полубога. Он улыбался, как младенец. Прошло семь лет. Улыбка негра не забыта. На нее ответили рык песен, вой труб и звякание разбитых стекол".



"Семь лет", упомянутые здесь, - те, что прошли со времени французской оккупации Рейнской области, когда туда вернулась немецкая администрация. Войска немецкие туда вошли несколько позднее - уже при Гитлере.

Сравнение посткоммунистической России с Веймарской Германией - тема далеко не новая. Есть даже специалисты, которые ничего другого и придумать в этой связи не могут - а только высчитывают, когда же в России появится местный Гитлер. Сам-то я считаю, что так далеко заходить не надо, но отрицать некоторый параллелизм этих двух отрезков немецкой и российской истории тоже, конечно, не следует.

Главная параллель, главное сходство: то же самое ощущение предательства, измены, какого-то коварного заговора, в одночасье превратившего в общем-то сильную страну Советский Союз в нечто ранее невообразимое. Собственно говоря, Советский Союз вообще исчез, распался. Этот распад даже и не сравнить с территориальными потерями Германии после 1918 года. Германия тогда потеряла Эльзас и Лотарингию - очень спорные в смысле немецкой принадлежности области, давно уже офранцуженные; какой-то кусок отошел к вновь образованной Польше, какой-то к Чехословакии (немецконаселенные Судеты, через двадцать лет ох как сказавшиеся!). Бесспорное преимущество тогдашней Германии над нынешней Россией в том еще состояло, что немецкая экономика отнюдь не была разрушена. Платили одно время репарации, достаточно обременительные, но постепенно, со всеми этими планами Дауэса и Юнга, вопрос решился ко всеобщему удовлетворению. Вообще с 1925 года (с момента заключения соглашений в Локарно) Германия снова - равноправная часть Европы, к тому же, как раз в это время переживающая экономический бум, что и продолжался до 29-го года, когда рухнуло всё и везде. Ситуация послевоенного лихолетья восстановилась в Германии в худшем еще варианте. Тогда Гитлер и получил свои шансы.

Очень важно то, что кризис в Германии был не только политический, а позднее экономический, но и культурный. Немцы не могли примириться с республикой, установленной после поражения 18-го года и революцией, сместившей кайзера, ликвидировавшей монархию вообще. (Немецкая республика получила название "Веймарской", потому что в этом городе была принята ее конституция.) Тут много было разных нюансов. Приведу кое-что из книги Иоахима Феста о Гитлере (на мой взгляд, очень компетентное исследование):

"Комплекс множества традиционных установок помогает понять упорное сопротивление немцев новоустановленной демократической республике и к роли, которую была теперь призвана играть Германия в Версальской системе. До сих пор захваченные их антицивилизационной философией, они не могли видеть республику и Версальскую систему как просто аспект новой политической ситуации. Для них всё это было лишением благодати, метафизическим предательством и глубокой изменой истинной немецкости. Только предательство могло привести Германию, романтическую, философствующую, аполитичную Германию, к служению идее Версальской цивилизации, угрожавшей самой сути Германии".


Вот об этих "установках" надо поговорить подробнее. И особенно, конечно, о том, что немецкий автор назвал антицивилизационной философией. Это, можно сказать, почти уже и русская тема.

В свое время, читая "Размышления аполитичного" Томаса Манна, я был поражен твердым убеждением автора, что Германия - не западная страна. Тогда даже для немцев Запад начинался за Рейном. Это вот и было то, что потом стали называть противостоянием культуры и цивилизации. Запад - это цивилизация: демократические институты в политике, поклонение техническому прогрессу и соответствующие успехи в этом движении, рационалистический капитализм, вообще прагматическая духовная установка. В общем, то, что нынче с большим, кажется, основанием называют Америкой, а тогда, во времена Томаса Манна, отождествляли скорее с Англией. Считалось, что Англия и Германия - антиподы. Угроза виделась в проникновении английского начала в немецкую душу. Последняя же считалась носителем культуры - в ее противопоставленности цивилизации. Культура, прежде всего, утонченно духовна, спиритуальна, ее модели - не научно-технические, а художественно-музыкальные. В политическом измерении культура не склоняется безвольно перед демократией, но ценит в социальных структурах органическую иерархию. Цивилизация либеральна, культура скорее консервативна.

И так далее, и тому подобное. Читайте Шпенглера, если хотите знать подробности: я не могу его здесь пересказывать. Добавить же необходимо как раз то, что Россия по своему традиционному духовному складу тяготела, конечно же, не к цивилизационному, но культурному началу. Недаром Бердяев в статье о книге Шпенглера сказал, что для русского он ничего не открыл, темы Шпенглера - русские темы. Уточним: по-русски это называлось славянофильством.

Ирония истории была в том, что такая разверстка цивилизации и культуры по странам, одна другой противоставшим в войне 14-го года, была чуть ли не чистой абстракцией. В действительности в Германии было сколько угодно цивилизационных элементов - хотя бы мощная тяжелая индустрия, развитая техническая наука, да, кстати сказать, и демократическая система, прикрытая, правда, сверху кайзеровской монархией. А что касается Англии, то в ней консервативная культура была укоренена даже не столько в духовном творчестве, сколько еще глубже - в строе жизни высших классов. Как говорил славянофил Хомяков, в Англии каждый могучий вековой дуб - тори, консерватор (потом я точно такую же мысль теми же словами выраженную нашел у англомана Карела Чапека). Да если уж на то пошло, то и монархия в Англии была и до сих пор существует, - тогда как в Германии от соответствующего института и воспоминаний не сохранилось.

Но одно дело - реальная ситуация, а совсем другое - осознаваемые ментальные установки, приобретающие значение не истины уже, а мифа. В собственных глазах Германия была не такой страной, как ее противники в первой мировой войне (за исключением, крайне интересно, России, о выступлении которой на стороне Антанты тот же Томас Манн писал как о крайнем и роковом недоразумении: ей бы с Германией в союзе быть! Потом это начнет говорить Солженицын). Поэтому послевоенное выпадение в Версальскую систему воспринималось немцами не только как следствие военного поражения, но и как катастрофически-резкая смена культурной парадигмы, духовное падение. Страна Ницше, Вагнера, Якоба Бурхардта превратилась в страну театральных кабаре с подачей горячительных напитков, Берлин сделался Меккой международных педерастов, на киноэкранах буйствовал доктор Калигари, а в экономической жизни в первый ряд вылезли спекулянты вроде пресловутого Стинесса, сумевшего в период кошмарной послевоенной инфляции скупить за бесценок чуть ли не половину немецкой промышленности. Традиционный добрый немец, простоватый Михель почувствовал себя чужим в собственной стране.

Вот на всех этих струнах и сыграл Гитлер.

Иоахим Фест приводит в своей книге одно стихотворение Стефана Георге - поэта не просто элитного, но элитарнейшего. Я делаю русский перевод с английского перевода, но суть здесь не в поэтических красотах. Говорится о явлении некоего нового вождя. Вот послушайте:

Он отряхнет оковы, соберет горы обломков
В новое строение; бичуемых отщепенце
Вернет домой к вечной справедливости, где величие
Станет еще величественнее, Бог будет больше чем Богом,
Закон больше чем законом. Он приколет
Истинные знаки к знаменам расы.
Сквозь бурю и ужасающие трубные звуки
Багрового рассвета он поведет отряды подданных
К светлой работе созидания нового Рейха.


Стихи великого поэта звучат как гимн штурмовиков. Как будто это какой-нибудь "Хорст Вессель".

Я не хочу проводить здесь русские параллели, говорить о соответствующих явлениях в постсоветской России. Слушатели без труда сделают это сами. Мне важно другое: выяснить по возможности, дадут ли сходные причины схожий результат. То есть опять же: породит ли нынешняя "веймарская" Россия Гитлера?

В военных мемуарах Черчилля, в первом их томе, где описывается ситуация в Европе между двумя мировыми войнами, есть одна поразительная мысль: Черчилль пишет, что ошибкой союзников по Версальскому миру было согласие на ликвидацию монархии в Германии. Кайзера надо было оставить: не Вильгельма Второго, которого считали главным виновником войны 14-го года, а монархию как институцию - даже при значительном, скажем, на английский манер, ограничении власти монарха. Кайзер был бы важен как некий скрепляющий символ (выражение, встретившееся мне у Бердяева). Это был бы некий тормоз для правой реакции, для воинствующего консерватизма. Нацизм Гитлера, конечно, трудно считать таким уж консервативным движением, но мысль Черчилля ясна и понятна. Зачем народу цезарь, то есть в данном случае экстремальный харизматический лидер, когда существует легитимный монарх?

И если теперь обратиться к нынешней России, то мы как раз и увидим в ней - не то что кайзера, но легитимного главу государства, явно озабоченного восстановлением и поддержанием стабильности в глубоко кризисной стране. Путин оттянул на себя, впитал, растворил в себе реакционные антидемократические ожидания громадной части населения. Он не конденсировал эти грозовые разряды, а трансформировал их, перевел в меньшее напряжение. Гитлер не нужен, когда наличная власть сумела обуздать эксцессы молодой и неопытной российской демократии, сохранив при этом ее сакральные формы, скажем выборы.

Что касается неутихающих державнических амбиций, так откровенно просматривающихся в нынешнем российском антиамериканизме, то таковые трудно считать направлением верховной политики или подспудной тенденцией таковой. Это чисто вербальные комплименты жителям бывшей сверхдержавы со стороны не так уж официальных органов, вроде телевидения. Так что не будем принимать слишком всерьез такие выпады и ляпы, как передача программы "Вести" 3 июня.

XS
SM
MD
LG