Вероника Боде: Международный день защиты детей отмечался на минувшей неделе. И я решила посвятить эту программу отношению к детям в России: в семье и в обществе в целом.
В передаче принимают участие: социолог Наталья Зоркая, ведущий научный сотрудник Левада-центра, кандидат психологических наук Ольга Маховская, автор книг по детской психологии, и Наталья Московкина, психолог Центра социальной помощи семье и детям «Семья».
Наташа, судя по данным социологических опросов, что можно сказать об отношении в стране к детям?
Наталья Зоркая: Люди говорят, что самое важное для них – это семья и дети, причем за последние 10 лет эта тенденция усилилась. Эти ценности стоят на первом месте, по сравнению со всем остальным. И в наших опросах, посвященных отношениям с детьми, возникает благостная картина. Когда мы спрашиваем «какие отношения у вас с родителями?» (или у родителей с детьми), то порядка половины говорят, что отношения теплые, доверительные, хорошие, что люди находят способ решать те или иные конфликтные проблемы и так далее. Людей, которые говорят о том, что есть какие-то противоречия в семье, какие-то конфликты, оказывается меньшинство. И чаще об этом говорят не более благополучные семьи – городские, обеспеченные, полные и так далее, а «социальная периферия», где какие-то аномичные явления присутствуют, - вот там конфликтность упоминается гораздо чаще, в том числе, ее разные формы, такие, например, как насилие, агрессия в семье.
Но, как мне кажется, за последние 20 лет в обществе произошло так много (и выросло совершенное новое поколение, причем выросло в абсолютно новых условиях), что предполагать, что отношения в семье безоблачные, сложно. И мы можем это при анализе данных вытащить. Это конфликты, скорее, вытесняемые, скрытые. И главное, что наиболее проблемными семейные отношения считают как раз молодые. То есть 18-20-летние гораздо чаще дают такие ответы, что они очень часто конфликтуют со своими родителями. А если это сопоставить с данными примерно поколения их родителей, то мы видим, что родители, скорее, квалифицируют свои отношения с детьми подросшими, подрастающими как бесконфликтные. Здесь есть какой-то диссонанс. За ним стоит довольно сильно выраженное ощущение - и это мы видим по молодежным опросам - разрыва взаимопонимания. Для молодых, недавних подростков, самое важное – это отсутствие взаимопонимания и уважения к их мнению, к их собственным представлениям в семье. При этом сохраняется сильная ориентация на... нельзя сказать, что это авторитарное воспитание, но, по крайней мере, воспитание, ориентированное на контроль, на подавление. Значительная часть людей, порядка 30%, толерантно относятся к физическим наказаниям подростков, к полному контролю общения, поведения, вплоть до проверки переписки или выворачивания карманов. Эти люди также очень нетерпимы к тому, что подростки могут отказываться выполнять какие-то распоряжения родителей, то есть могут иметь свое мнение.
Нельзя сказать, что это конфликт поколений, но это какой-то внутренний, не выговоренный конфликт, который является следствием все-таки подавления значительного в семье детей и подростков, и их последующей неудовлетворенности, что видно в их дальнейшем отдалении от родителей, потому что с возрастом отношения охлаждаются.
Вероника Боде: Ольга, какие проблемы видятся вам в этой сфере? Настолько ли благостна картина хороших отношений с детьми, о которых говорят россияне?
Ольга Маховская: Мне кажется, что картина не одномерная. Очень много показателей, в том числе и социологических, что последние три поколения контрастируют. Получается, что межпоколенческий разрыв уже передается практически по наследству. Вот есть поколение коллективистки настроенных, идеологически заряженных, патриотически настроенных бабушек и дедушек (а это поколение войны), у них появились дети. Вершиной айсберга этого поколения являются «шестидесятники», ориентированные на свободу, высоко несущие ценности творчества, образования и так далее. И вдруг приходит поколение индивидуалистов, «перестроечное» поколение, которое довольно равнодушно относится ко всем групповым ценностям и под индивидуальным успехом понимает не прорыв в творчестве, а независимость экономическую, прежде всего. В этом мы нередко упрекаем своих детей – в их равнодушии, наплевательстве, пофигизме. И у них есть названия - «поколение «перестройки», «поколение пофигистов». Здесь конфликт заложен объективно – разница ценностей. Он может не проявляться в горячих формах, потому что родители образованные, а дети не реагируют в силу своего пофигизма, конфликта яркого не получается, с откровенным мордобоем. Но это не значит, что его нет.
И еще одна проблема. Поколение родителей, когда они вырастали, они уходили из дома в поисках образования, работы, понимая, что их малообразованные родители не могут им дать шанс, а нынешнее поколение не торопится получать образование, часто от него отказывается и при всем своем стремлении к экономической независимости остается дома, оно не торопится психологически отделиться и настроено, с точки зрения родителей, паразитически. Это мягкое паразитирование, без активного предъявления претензий, поскольку откровенный конфликт привел бы к быстрому разводу детей и родителей.
Вероника Боде: Наталья Николаевна, какие проблемы видятся вам в этой сфере? Я бы хотела сместить вопрос в плоскость отношений именно к маленьким, еще не подросшим детям.
Наталья Московкина: По роду своей деятельности мне приходится заниматься детьми разных возрастов. Мы очень часто проводим исследования в начальной школе, в средней школе. Если говорить о маленьких детях, то внешне они все ухоженные, хорошенькие, внешне благополучные. Но когда мы начинаем проводить игровую диагностику, что-то рисуем, то очень часто выявляются случаи небрежения интересами детей со стороны родителей. Внешне благополучный ребенок на самом деле одинок. Он накормлен, он одет, у него все есть, но нет теплоты душевной со стороны родителей. И если мы это обнаруживаем достаточно рано, мы имеем возможность поговорить с родителями, подсказать им, как изменить свое поведение, чтобы последствия происходившего в семье не наложили отрицательный отпечаток на будущее ребенка. Очень часто выявляются скрытые случаи насилия. И в России вообще насилие очень распространено в отношении детей и не считается насилием. Но случаев явного насилия достаточно много. Вплоть до того, что приходится обращаться в прокуратуру, например.
Маленькие дети, по сравнению с прошлыми поколениями, уже другие, они менее дети. Процесс взросления слишком быстро наступает. И интересы у маленьких детей отнюдь не такие, как были у детей предыдущих поколений. Эти дети уже в начальной школе очень прагматичны, и их эмоциональный мир гораздо беднее, чем мог бы быть. И это грустно, конечно. Но все это связано с тем, что дети в значительной мере предоставлены самим себе и вещам, их окружающим. А вклад родителей в развитие личности значительно меньше стал, по сравнению с тем, как было несколько поколений назад.
Наталья Зоркая: Мне кажется, что просматриваются типовые конфликты. Маленькие городские дети уже с довольно небольшого возраста предоставлены... все больше становится нянь в семьях, то есть родители работают, нагрузка огромная. По сравнению с нашими данными начала 90-ых, когда был огромный всплеск людей, которые считали, что ребенок должен воспитываться дома, с обоими родителями, с бабушкой, теперь это все перекладывается на каких-то внешних акторов – детские сады, няню, - для тех, кто может себе это позволить. И ощущение заброшенности и дефицита теплоты и внимания, конечно, есть среди детей, и ощущается потом среди подростков. А о чем говорят в семье, о чем говорят родители с детьми? Сфера разговоров крайне сужена. То есть о каких-то вещах, которые волнуют молодого человека – вкусы, музыка, пристрастия, кино, друзья, об этом с родителями говорится крайне редко. Главный фокус контроля родительского, по нашим данным, направлен на то, чтобы ребенок вписался в социум: учеба, отношение к быту, к своим обязанностям, внешний вид. А то, что у него творится в душе, это вытеснено на задний план. (А это может носить у ребенка всякие формы проявления дефицита внимания.) Но, как мне кажется, опыт работы с этим и квалификация агрессивных состояний, особенно в подростковом возрасте, у родителей не развиты пока.
То, что говорила Ольга, я хотела бы поддержать. Но другое явление, которое, как мне кажется, тоже говорит об осложненном отношении детей и родителей, это то, что дети все чаще довольно потребительски относятся к своим родителям. Очень велика доля молодых людей, 25-39-летних, которые считают, что они должны жить с родителями. И главная причина, почему они хотят с ними жизнь и считают, что так нужно, - это то, что они не в состоянии тянуть быт, организовывать свою жизнь, и они в этом полагаются на родителей. И тут много сложных проблем. Они полагаются на родителей в смысле денег, оплаты обучения. И огромная нагрузка на поколение родителей, за это время усилившаяся, детьми не очень-то ценится. Хотя само поколение детей ориентировано на заработки, рано начинают работать, порядка 30% студентов работают, но в основном это не те деньги, которые осознаются или воспринимаются как помощь родителям, как вкладывание в семейный бюджет, а это какие-то собственные карманные деньги, которые нужны для того, чтобы вписаться в очень соблазнительный, особенно в городах, мир новый, который требует очень много денег. Хотя, вроде бы, ничего особенного – ходить в кино, в кафе, куда-то ездить и так далее. Но это деньги для себя. И в этом смысле опыт родителей 90-ых годов, которые, в основном, осознавали и оценивали свою жизнь как выживание, во многом вытеснили свои собственные амбиции и претензии и перенесли все свои надежды на детей, - они скорее, ждали лучшего будущего для детей, уже не ожидая каких-то особых перемен для себя, то есть приносили какие-то жертвы, и они сейчас оказываются в ситуации, когда такого рода жертвы не оцениваются детьми.
Вероника Боде: Я спросила слушателей на форуме в Интернете: «В чем должна, по вашему мнению, выражаться любовь к детям?».
Никив из Гагарина пишет: «Я так думаю, в искренности нравоучений, личным примером подтвержденных, и в умении их слушать, помня, что тоже когда-то был ребенком. Ну а после 14-ти не особо жалеть их взрослыми выводами».
Фиона пишет: «В понимании. В честности, в общении. Вспоминать свое детство, делать как можно больше вместе, семьей. Быть всегда для них, когда им нужны помощь, поддержка, просто поговорить. Во многом - отказ от себя. В подготовке их к жизни. Поэтому - в умении говорить «нет». Ах, да, почаще им говорить, как я их люблю».
Кузьмич из Московской области: «Настоящая любовь к детям может быть только у людей, живущих в нормальной, здоровой обстановке, а главное, удовлетворенных своей собственной жизнью. Поскольку в нашей стране этих условий у большинства населения нет, мы и имеем злых подростков и орды неграмотных и порой беспризорных детей».
Владимир Георгиевич из Москвы: «Если вы хотите стандартизировать любовь к детям, то лично я против: вот вы правильно любите, а вот вы - неправильно. Если любовь на улицу, на показ, то негоже это, никуда не годится. А поговорить, конечно, можно. Любовь выражается любовью. Помощь, забота, переживания. Но не повязывание, которое может принимать тот или иной вид. Дети - это чудо, такое же, как и вы сами. И вашего здесь нисколько нет».
Психологи, прокомментируйте, пожалуйста, мнения слушателей.
Ольга Маховская: Приятно, когда рассуждают про любовь. Мне кажется, что мы настолько виртуализировались, что у нас все понятия, включая понятие любви, стали какими-то дистантными, как дистантное управление. Родители не меньше любят детей, но гораздо меньше проявляют это. Неслучайно одна из тривиальных подсказок психологов состоит в том, чтобы прикасаться к детям, обнимать их, тактильно показывать свои чувства хотя бы 7-8 раз в день. Такая подсказка была совершенно немыслима в прежние времена, когда дети «кочевали» по рукам, когда они были окружены взрослыми, и это было естественно. А сейчас этому приходится учить. Если мы любим детей «в уме» и думаем, что они и так это понимают, то в этом наша большая ошибка. И не исключено, что они вырастут и начнут нас упрекать в том, что мы их не любили. Самая невероятная претензия, потому что кажется, что все родители любят детей.
Вероника Боде: То есть нужно еще и говорить им о том, что мы их любим, видимо?
Ольга Маховская: У нас не принято было говорить. Это западная традиция – говорить. И тактильный контакт, и зрительный – теплый, нежный, любящий взгляд, - он больше демонстрирует эмоциональное внимание, чем если мы будем прямо долдонить с утра до вечера: «Я тебя люблю». Я вовсе не считаю, что это показатель интенсивности любви, когда «эсэмэсят» без конца «I love you», мне не кажется, что это убедительно.
Наталья Московкина: Обесценивается слово «любовь», если его бесконечно повторять.
Вероника Боде: Наталья Николаевна, в чем, на ваш взгляд, должна выражаться любовь к детям в семьях, в обществе?
Наталья Московкина: Мне кажется, что в настоящее время в очень многих семьях родители эмоционально дистанцированы от своих собственных детей и, в общем-то, не приближены к детям, не ощущают полностью их чувств, движения их души. И именно это не позволяет им стать родными, близкими и мешает любить. Ведь любовь – это помощь, сопереживание, сочувствие, это совместное бытие, житие, когда все движения души ребенка воспринимаются матерью и, перерабатываясь, воплощаются в какие-то определенные действия, которые способствуют нормальному развитию ребенка. А если ты далек от своего ребенка и не чувствуешь его души, не понимаешь его переживаний, то все твои воспитательные маневры идут только во вред. Поэтому мне бы хотелось призвать мамаш современных: прислушайтесь к своему ребенку, посмотрите на него, что он хочет, что он чувствует. Необязательно удовлетворять его желания, но понять его желания, поговорить с ним и помочь ему пойти по той тропе, которая приведет его к высотам развития личности. Вот к чему надо стремиться – развивать личность.
Ольга Маховская: К вопросу говорения про эмоции. Мы маленьким детям рекомендуем свои собственные состояния обозначать и называть, а взрослым - учить детей различать и называть эмоции. Потому что весь этот мир становится напряженным и тревожным, если ребенок не понимает, что происходит. Можно сказать «я немножко устала» или «давай обнимемся». То есть говорить про эмоции рекомендуется, но этот язык должен быть разнообразным и уместным.
Вероника Боде: А сейчас – рубрика «Новые исследования», короткий рассказ о результатах свежих опросов.
Диктор: Недавнее исследование Левада-центра показало, что к практике отмены вступительных экзаменов в вузы и поступления на основе единых госэкзаменов 41% россиян относятся отрицательно, а 36% - положительно, причем с течением времени число противников ЕГЭ увеличивается. Растет и число тех, кто полагает, что ЕГЭ хуже оценивает знания выпускников школы, по сравнению с обычными экзаменами – сейчас таких 43%, а в 2004 году было вдвое меньше (противоположного мнения сейчас придерживаются 15% опрошенных, а 25% не видят особой разницы). Почти треть респондентов считают, что с введением ЕГЭ возросло и количество взяток, блата и других злоупотреблений при окончании школы и поступлении в вузы. «Очевидно, что с течением времени россияне все больше разочаровываются в ЕГЭ, поскольку все чаще и больше проявляются его негативные стороны», - такой вывод делают социологи Левада-центра.
Вероника Боде: Наташа, как бы вы это исследование прокомментировали?
Наталья Зоркая: Непрозрачная, мне кажется, картина. Распределение мнений – 40 на 30, 40 на 40 - говорит о том, что плохо кто толком разбирается в том, насколько это хорошо, насколько это плохо. Что касается роста мнений о том, что это ведет к большей коррупции, не знаю. Я бы напрямую не связывала это с системой единого государственного экзамена. Это общий код восприятия всего. Люди считают, что коррумпировано все, в том числе перенос идет и на эту систему. Может быть, она как раз более прозрачна. Есть критики, есть сторонники. Но дело не в этом, как мне кажется.
Дело в состоянии самой средней школы: что там происходит, каков уровень подготовки школьников, а он, судя по всему, критически падает. Главное, что говорят родители о своих детях. Если их спрашиваешь, какие проблемы школы самые важные, то отсутствие интереса к учебе стоит на первом месте. То есть большинство родителей считают, что самое главное – это то, что детям неинтересно учиться в школе. Они не испытывают интереса к обучению. Сложившая традиционная школьная система общеобразовательная, она же очень старая, с 30-ых годов, и она очень устарела. Какие-то попытки сейчас ее модернизировать, как мне кажется, - это сумасшедшая конструкция: вроде бы, делать какие-то правильные шаги при полной неподготовленности ни учительской, ни самой школьной среды к этому. Так что здесь огромная куча проблем. И сами по себе эти данные, скорее, отражают тревожное отношение родителей к тому, что происходит с современной школой.
Вероника Боде: Наталья Николаевна, как вы относитесь к системе ЕГЭ?
Наталья Московкина: Дело в том, что слепое копирование западного опыта, мне кажется, ошибочно. Мы иные, мы – другой этнос, другая нация, мы обладаем своими собственными особенностями – особенностями личности, мышления. А взять и скопировать чужой опыт – это все равно, что надеть чужую одежду, она не всегда будет впору. И мне кажется, что это тестирование учитывает уровень конкретных знаний, уровень зубрежки и абсолютно нивелирует креативность ребенка, его способность к творческому мышлению, к нетривиальному решению задач. Таким образом, наиболее талантливые и перспективные дети пролетают в рамках единой государственной аттестации, они могут не получать тех желаемых, положительных оценок именно потому, что их пути решения нетривиальны. Таким образом, введение единого государственного экзамена, на мой взгляд, приводит к отбору серых, способных к ограниченному, канализованному мышлению людей и снижает вероятность успеха для творческих детей, для тех, кто способен к высоким достижениям в определенных условиях.
Вероника Боде: Ольга, ваш взгляд на проблему.
Ольга Маховская: ЕГЭ вызывает тревогу не только у родителей, но и у детей. Это один из самых стрессогенных периодов, когда дети падают в обмороки, есть случаи самоубийств детей из-за плохих результатов. Это же факты! Сама по себе процедура экзамена не такая страшная, а наши страхи связаны с тем, что у нас нет в системах образования преемственности. 10 или 11 лет мы учим детей по одной системе, фактически их компетенцию оценивает жюри педагогов. Педагоги, поскольку 10 лет мы учимся у одних и тех же педагогов, про детей знают все – их способности, их таланты, может быть, их неустойчивые результаты и так далее. А западная система абсолютно безличная. Там дети могут менять курсы два раза в год, пользуются этим. Поэтому система тестирования им кажется не только легкой, а обычной, единственно возможной. Потеря преемственности мне кажется нечестной, и в этом безобразие.
И Наталья Московкина совершенно права, когда говорит о том, что мы другие. Но это не этническое своеобразие, а это своеобразие нашей системы образования, напомню, очень хорошей, оправдавшей себя в советские времена. Претензия к советской системе образования у меня лично, как у психолога, состояла бы в том, что все-таки она рассчитана на очень сильных учеников. А западная система – на очень слабых. Есть какой-то промежуточный вариант. То есть нужно было очень много уделять внимания учебе, и часто за счет ресурсов личности. Но выходили действительно сильные ученики, а главное, получали образование все. При нашей системе ЕГЭ не все получают образование, и более того, у нас ЕГЭ можно пересдать один или два раза, а дальше ты вылетаешь в тираж, ты никогда не получишь высшего образования. Этого нет в западной системе – сдачи тестов. Человек и в 30 лет может их сдать, всякие могут быть обстоятельства. Поэтому, конечно, наша система ЕГЭ на сегодняшний день уродлива, травматична. Я присоединяюсь к лагерю критиков.
Вероника Боде: Яков из Москвы, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Вы говорили по поводу отношений поколений. Когда мне было под 50, я написал вот такие стихи:
«Нам никогда их не понять,
Те, кто родился на изломе,
Для них уже Россия – мать,
Для нас – Союз, тоска о доме.
Нет красных галстуков, значков,
Знакомых профилей чеканных,
Нет очень многих нужных слов,
Но на устах так много бранных.
Они свободными росли,
Отнюдь не чувствуя морали
Святынь, извалянных в пыли.
Но будут счастливы? Едва ли».
У меня очень пессимистическое отношение к нынешнему поколению. Я их не то что их боюсь, их очень жалко, они лишены очень многих фундаментальных ценностей. Когда я смотрю «За семью печатями» на канале «Культура», мне становится страшно. Это обычные, нормальные дети, это не умники и умницы, специально отобранные. Но в финал попали очень сильные ребята, которые действительно очень многие вещи знают.
Наталья Зоркая: Это очень характерная конструкция, которую мы в опросах наблюдаем, что сосредоточенность круга своей ответственности и круга своих забот на семье – это очень сильно видно. Человек отвечает только за семью, а за все остальное он не отвечает. И такое гипертрофированное внимание к своим детям, которое имеет оборотные стороны, сочетается с очень негативным образом молодежи. То есть все плохое находится за пределами семьи, притом, что эта молодежь, к которой ты так агрессивно и со страхом относишься, - это и есть твои дети. Мне кажется, что это перенос собственных страхов родительских вовне. И растет доля людей, которые считают, что своих детей надо ограждать от плохих, темных сторон жизни: защищать, охранять, изолировать.
Вероника Боде: Владимир из Новороссийска, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Недавно мы все были свидетелями приема в Кремле, когда отмечали День защиты детей. Но ведь это такая показуха, согласитесь со мной. Нас за дураков держат! Народ просто смеется над этой показухой. Наберите в Интернете «Дневник Кубани. Семья Кузьминых». Об этой семье «Российская газета» писала еще в 2010 году. Никаких сдвигов. 11 детей живут впроголодь. И это в то время, когда на сочинском побережье строят виллы стоимостью в миллионы долларов.
Вероника Боде: Действительно, есть, наверное, такая проблема: очень много говорится о том, что дети – это главное, что многое делается для детей…
Ольга Маховская: Это же известный демагогический прием. Всякий подпишется под лозунгом «Все лучшее – детям!». И в опросах россияне заявляют о том, что на первом месте семья, дети, и это все ожидаемые декларации во многом. Но мне хочется верить, что нам наши дети все-таки ближе и дороже, чем государству, потому что иначе они никому не будут нужны. Проводятся бесконечные акции – Год ребенка, Год семьи, безумное количество общественных организаций, психологов детских, которые получают гранты, очень много пышных собраний, есть, вроде бы, чем отчитаться. Мне иногда кажется, что людей, которые занимаются детьми, больше, чем самих детей. Если математически все сложить, то получится, что действительно ресурс-то огромный, но он не задействован. Что-то мы не то делаем.
Я думаю, что все мы боимся наших детей, мы не хотим знать, какие они. За исключением массовых опросов, есть еще другие методы. И вообще дети не попадают в число опрашиваемых, они не определяют общественное мнение. А потом у нас появляются неожиданные фракции детей на Манежной, и мы вообще не понимаем, откуда они взялись, потому что никто их не прогнозировал: кто они, что они. А первое, что приходит в голову: их пересажать, родителей оштрафовать - и закрыть эту тему навсегда.
Вероника Боде: Ну да, это же социальное явление.
Ольга Маховская: Так это наши дети! После этого появилась срочно какая-то программа по изучению? Мы с тех пор поняли, что произошло, или нет? Немедленно должна проводиться оперативная экспертиза с привлечением лучших специалистов. Что, книга какая-то появилась, какое-то исследование? Нет. Все заболтано, я совершенно согласна. На уровне политики по отношению к детям у нас преобладает традиционная демагогия или всегда предлагаются меры карательного плана. Как только что-то происходит мощное - сразу всех пересажать, арестовать, принять меры и после этого все опять так, как всегда.
Вероника Боде: Хочу, чтобы еще одно мнение прозвучало – это мнение священника, его взгляд на отношение в России к детям. Слово Михаилу Ардову, протоирею Русской православной автономной церкви.
Михаил Ардов: Для того чтобы по-христиански взглянуть на любую проблему, прежде всего следует обратиться к святому Евангелию. И оно нам повествует о том, сколь заботлив по отношению к детям был Господь наш Иисус Христос. Ученики приступили к Иисусу и сказали: «Кто больше в Царствии небесном?». Иисус призвал дитя, поставил его посреди них и сказал: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство небесное. И так, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царствии небесном. И кто примет одно такое дитя во имя мое, тот меня принимает. А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в меня, тому лучше бы было, если бы повесили мельничный жернов на шею и потопили бы его в глубине морской». (Матфей, глава 18.)
Ну а теперь в свете этих слов взглянем на нашу несчастную страну. Здесь матери оставляют младенцев в родильных домах. Здесь практически нет детских садов. Здесь родители вовсе не занимаются воспитанием детей, полагая, что это прямая обязанность школы. Здесь учителя влачат жалкое существование. Здесь впроголодь живут обитатели детских домов и интернатов. Здесь по улицам и дворам шныряют педофилы. Здесь тысячи и тысячи беспризорников. И притом пропагандисты из Московской патриархии имеют наглость утверждать, будто современная Россия – страна православная.
Вероника Боде: А теперь хочу предложить вашему вниманию уличный опрос Радио Свобода. «Чем отличается выпускник школы 2011 года от выпускника 1991 года?», - с таким вопросом обратился корреспондент Радио Свобода к жителям Оренбурга.
- То же самое - неустроенность, отсутствие каких-либо программ занятости. Может быть, немножко отличаются. Продвинутые, по сравнению с предыдущим поколением.
- Сложнее стало для школьников. По крайней мере, раньше учителя помогали, дополнительно занимались, а сейчас все только за деньги.
- Наверное, грамотнее из-за того, что информации больше.
- Гораздо сложнее сдать экзамены в 2011-ом, чем в прошлом веке, я думаю. Потому что сейчас всякие ЕГЭ и все остальное.
- Наверное, тем, что в наше время у молодого человека больше возможностей для достижения поставленных целей, больше вариантов. Конечно, трудно, но больше перспектив.
- Я думаю, что он больше замучен после сдачи ЕГЭ. Тогда было намного проще. Тогда экзамен – это было что-то торжественное, но никак не пытка.
- Мне кажется, тогда выпускники были в наибольшей степени определены, куда они пойду, они уже имели четкую цель, сложили определенные представления насчет того, кем они будут, какая профессия у них должна быть. Мне кажется, все более четко и лаконично, чем у наших выпускников, которые до последнего даже не знают, какие экзамены им сдавать по ЕГЭ.
- Наверное, интеллектом, уровнем развития. Молодежь сегодня другого уровня совершенно. Мы воспитаны были идеями.
- Мне кажется, ничем не отличаются в целом. Так же есть «двоечники», есть «отличники», есть среднее звено, есть и целеустремленные личности, и безалаберные. Появились новые технологии, компьютеры и так далее. Книги читать, мне кажется, меньше стали. Многие вылезают за счет Интернета. А в целом, я думаю, все то же самое.
Вероника Боде: Голоса жителей Оренбурга записала корреспондент Радио Свобода Елена Стрельникова.
Наталья Николаевна, что вы думаете по этому поводу? Насколько за 20 лет изменились дети, школьники?
Наталья Московкина: Я думаю, что изменения очень чувствительные. Прежде всего, изменилась система ценностей. Конечно, это произошло вследствие того, что изменилась система ценностей в стране, у населения, у родителей. И изменилась она у детей не в лучшую сторону. Мы видим, что общество давит на ребенка, на подростка, воспитывая из него человека-потребителя, и это давление успешно. Действительно, ребенок меняется. Мы провели небольшую игру с учениками 8-ых классов, мы говорили о том, кто о чем мечтает. В результате можно было сделать вывод о том, что мечтают все только о вещах. Они еще не выпускники, 8-ый класс, но уже сейчас они мечтают о машине, о радио, о роликах, о скейте. Но практически ни разу не прозвучало, что «я мечтаю стать капитаном (космонавтом, врачом)» – этого нет, и это страшно. Они ведомые. Если говорить о выпускниках 11-го класса, они не обрели способность свое мнение отстаивать. Они очень легко ведутся на поводу у кого-либо – у общественного мнения, у рекламы. И это тоже грустно, потому что они – готовый материал для использования кем-то или чем-то. Это могут быть наркотики, может быть общество потребления. Они в меньшей степени борцы. Они могут бороться и хотят бороться за свое собственное, личное финансовое благополучие, которое каждый потом будет использовать в меру своего развития. А развитие, простите, отстает. И формирование собственного представления о себе и о мире у современных выпускников школы значительно беднее, чем у представителей 20-летней давности.
Вероника Боде: Наташа, что изменилось за 20 лет в детях, в молодежи?
Наталья Зоркая: Я принадлежу к поколению 50-летних, и когда учились мы, все было – и понижающий трансформатор, и прагматичное отношение к учебе: «это мне надо, это мне не надо» - это все существовало, и существовало в университетском образовании тоже. Но ценность образования была очень важна, потому что она воспринималась как будущий свернутый ресурс для твоего индивидуального усилия, профессионального становления и так далее. И это рождало мечты, запросы, цели и так далее. То, что теперь дети больше думают о вещах, - наверное, надо вспомнить о том, что как только начали расти доходы у населения, то бум потребительский начался не с детей, а с родителей. И это естественное преодоление фазы жуткой нищеты и бедности, охота обустроить свой дом и быт, но это, конечно, влияло и на детей тоже. Ведь на протяжении всех 20 лет 70% населения говорят, что самая главная проблема в их семье – это материальное положение, недостаток средств. Как мне кажется, за этим стоят очень разные вещи. Ведь не 70% населения у нас живут в бедности. Значит, какое-то очень суженное, упрощенное представление господствует в обществе о том, что деньги могут решить очень многое, и за счет этого можно приобрести очень многое. И это упрощение и сужение ценностного горизонта в обществе, который видим на наших детях.
Вероника Боде: Ольга, что меняется? Изменились ли дети?
Ольга Маховская: Изменились. Они выросли, они стали такими красивыми. Но мы говорим все-таки о выпускниках и их шансах. Конечно, они изменились, потому что у выпускников тех был, безусловно, выше уровень оптимизма. Это было время реформ, когда мы все рассчитывали, что завтра будет лучше, чем сегодня. А эти живут с ощущением, что завтра может быть еще хуже, чем сегодня, поэтому перспектива очень короткая. И вещи – это как цепляние за этот мир, в котором надо успеть ухватить немножко радости, потому что завтра может не быть ничего. И мы не понимаем, с каким страхом они живут перед жизнью. И насчет бедности. Все-таки 70% не только декларируют то, что им не хватает, я думаю, что реальные дефициты примерно такие же.
В передаче принимают участие: социолог Наталья Зоркая, ведущий научный сотрудник Левада-центра, кандидат психологических наук Ольга Маховская, автор книг по детской психологии, и Наталья Московкина, психолог Центра социальной помощи семье и детям «Семья».
Наташа, судя по данным социологических опросов, что можно сказать об отношении в стране к детям?
Наталья Зоркая: Люди говорят, что самое важное для них – это семья и дети, причем за последние 10 лет эта тенденция усилилась. Эти ценности стоят на первом месте, по сравнению со всем остальным. И в наших опросах, посвященных отношениям с детьми, возникает благостная картина. Когда мы спрашиваем «какие отношения у вас с родителями?» (или у родителей с детьми), то порядка половины говорят, что отношения теплые, доверительные, хорошие, что люди находят способ решать те или иные конфликтные проблемы и так далее. Людей, которые говорят о том, что есть какие-то противоречия в семье, какие-то конфликты, оказывается меньшинство. И чаще об этом говорят не более благополучные семьи – городские, обеспеченные, полные и так далее, а «социальная периферия», где какие-то аномичные явления присутствуют, - вот там конфликтность упоминается гораздо чаще, в том числе, ее разные формы, такие, например, как насилие, агрессия в семье.
Но, как мне кажется, за последние 20 лет в обществе произошло так много (и выросло совершенное новое поколение, причем выросло в абсолютно новых условиях), что предполагать, что отношения в семье безоблачные, сложно. И мы можем это при анализе данных вытащить. Это конфликты, скорее, вытесняемые, скрытые. И главное, что наиболее проблемными семейные отношения считают как раз молодые. То есть 18-20-летние гораздо чаще дают такие ответы, что они очень часто конфликтуют со своими родителями. А если это сопоставить с данными примерно поколения их родителей, то мы видим, что родители, скорее, квалифицируют свои отношения с детьми подросшими, подрастающими как бесконфликтные. Здесь есть какой-то диссонанс. За ним стоит довольно сильно выраженное ощущение - и это мы видим по молодежным опросам - разрыва взаимопонимания. Для молодых, недавних подростков, самое важное – это отсутствие взаимопонимания и уважения к их мнению, к их собственным представлениям в семье. При этом сохраняется сильная ориентация на... нельзя сказать, что это авторитарное воспитание, но, по крайней мере, воспитание, ориентированное на контроль, на подавление. Значительная часть людей, порядка 30%, толерантно относятся к физическим наказаниям подростков, к полному контролю общения, поведения, вплоть до проверки переписки или выворачивания карманов. Эти люди также очень нетерпимы к тому, что подростки могут отказываться выполнять какие-то распоряжения родителей, то есть могут иметь свое мнение.
Нельзя сказать, что это конфликт поколений, но это какой-то внутренний, не выговоренный конфликт, который является следствием все-таки подавления значительного в семье детей и подростков, и их последующей неудовлетворенности, что видно в их дальнейшем отдалении от родителей, потому что с возрастом отношения охлаждаются.
Вероника Боде: Ольга, какие проблемы видятся вам в этой сфере? Настолько ли благостна картина хороших отношений с детьми, о которых говорят россияне?
Ольга Маховская: Мне кажется, что картина не одномерная. Очень много показателей, в том числе и социологических, что последние три поколения контрастируют. Получается, что межпоколенческий разрыв уже передается практически по наследству. Вот есть поколение коллективистки настроенных, идеологически заряженных, патриотически настроенных бабушек и дедушек (а это поколение войны), у них появились дети. Вершиной айсберга этого поколения являются «шестидесятники», ориентированные на свободу, высоко несущие ценности творчества, образования и так далее. И вдруг приходит поколение индивидуалистов, «перестроечное» поколение, которое довольно равнодушно относится ко всем групповым ценностям и под индивидуальным успехом понимает не прорыв в творчестве, а независимость экономическую, прежде всего. В этом мы нередко упрекаем своих детей – в их равнодушии, наплевательстве, пофигизме. И у них есть названия - «поколение «перестройки», «поколение пофигистов». Здесь конфликт заложен объективно – разница ценностей. Он может не проявляться в горячих формах, потому что родители образованные, а дети не реагируют в силу своего пофигизма, конфликта яркого не получается, с откровенным мордобоем. Но это не значит, что его нет.
И еще одна проблема. Поколение родителей, когда они вырастали, они уходили из дома в поисках образования, работы, понимая, что их малообразованные родители не могут им дать шанс, а нынешнее поколение не торопится получать образование, часто от него отказывается и при всем своем стремлении к экономической независимости остается дома, оно не торопится психологически отделиться и настроено, с точки зрения родителей, паразитически. Это мягкое паразитирование, без активного предъявления претензий, поскольку откровенный конфликт привел бы к быстрому разводу детей и родителей.
Вероника Боде: Наталья Николаевна, какие проблемы видятся вам в этой сфере? Я бы хотела сместить вопрос в плоскость отношений именно к маленьким, еще не подросшим детям.
Наталья Московкина: По роду своей деятельности мне приходится заниматься детьми разных возрастов. Мы очень часто проводим исследования в начальной школе, в средней школе. Если говорить о маленьких детях, то внешне они все ухоженные, хорошенькие, внешне благополучные. Но когда мы начинаем проводить игровую диагностику, что-то рисуем, то очень часто выявляются случаи небрежения интересами детей со стороны родителей. Внешне благополучный ребенок на самом деле одинок. Он накормлен, он одет, у него все есть, но нет теплоты душевной со стороны родителей. И если мы это обнаруживаем достаточно рано, мы имеем возможность поговорить с родителями, подсказать им, как изменить свое поведение, чтобы последствия происходившего в семье не наложили отрицательный отпечаток на будущее ребенка. Очень часто выявляются скрытые случаи насилия. И в России вообще насилие очень распространено в отношении детей и не считается насилием. Но случаев явного насилия достаточно много. Вплоть до того, что приходится обращаться в прокуратуру, например.
Маленькие дети, по сравнению с прошлыми поколениями, уже другие, они менее дети. Процесс взросления слишком быстро наступает. И интересы у маленьких детей отнюдь не такие, как были у детей предыдущих поколений. Эти дети уже в начальной школе очень прагматичны, и их эмоциональный мир гораздо беднее, чем мог бы быть. И это грустно, конечно. Но все это связано с тем, что дети в значительной мере предоставлены самим себе и вещам, их окружающим. А вклад родителей в развитие личности значительно меньше стал, по сравнению с тем, как было несколько поколений назад.
Наталья Зоркая: Мне кажется, что просматриваются типовые конфликты. Маленькие городские дети уже с довольно небольшого возраста предоставлены... все больше становится нянь в семьях, то есть родители работают, нагрузка огромная. По сравнению с нашими данными начала 90-ых, когда был огромный всплеск людей, которые считали, что ребенок должен воспитываться дома, с обоими родителями, с бабушкой, теперь это все перекладывается на каких-то внешних акторов – детские сады, няню, - для тех, кто может себе это позволить. И ощущение заброшенности и дефицита теплоты и внимания, конечно, есть среди детей, и ощущается потом среди подростков. А о чем говорят в семье, о чем говорят родители с детьми? Сфера разговоров крайне сужена. То есть о каких-то вещах, которые волнуют молодого человека – вкусы, музыка, пристрастия, кино, друзья, об этом с родителями говорится крайне редко. Главный фокус контроля родительского, по нашим данным, направлен на то, чтобы ребенок вписался в социум: учеба, отношение к быту, к своим обязанностям, внешний вид. А то, что у него творится в душе, это вытеснено на задний план. (А это может носить у ребенка всякие формы проявления дефицита внимания.) Но, как мне кажется, опыт работы с этим и квалификация агрессивных состояний, особенно в подростковом возрасте, у родителей не развиты пока.
То, что говорила Ольга, я хотела бы поддержать. Но другое явление, которое, как мне кажется, тоже говорит об осложненном отношении детей и родителей, это то, что дети все чаще довольно потребительски относятся к своим родителям. Очень велика доля молодых людей, 25-39-летних, которые считают, что они должны жить с родителями. И главная причина, почему они хотят с ними жизнь и считают, что так нужно, - это то, что они не в состоянии тянуть быт, организовывать свою жизнь, и они в этом полагаются на родителей. И тут много сложных проблем. Они полагаются на родителей в смысле денег, оплаты обучения. И огромная нагрузка на поколение родителей, за это время усилившаяся, детьми не очень-то ценится. Хотя само поколение детей ориентировано на заработки, рано начинают работать, порядка 30% студентов работают, но в основном это не те деньги, которые осознаются или воспринимаются как помощь родителям, как вкладывание в семейный бюджет, а это какие-то собственные карманные деньги, которые нужны для того, чтобы вписаться в очень соблазнительный, особенно в городах, мир новый, который требует очень много денег. Хотя, вроде бы, ничего особенного – ходить в кино, в кафе, куда-то ездить и так далее. Но это деньги для себя. И в этом смысле опыт родителей 90-ых годов, которые, в основном, осознавали и оценивали свою жизнь как выживание, во многом вытеснили свои собственные амбиции и претензии и перенесли все свои надежды на детей, - они скорее, ждали лучшего будущего для детей, уже не ожидая каких-то особых перемен для себя, то есть приносили какие-то жертвы, и они сейчас оказываются в ситуации, когда такого рода жертвы не оцениваются детьми.
Вероника Боде: Я спросила слушателей на форуме в Интернете: «В чем должна, по вашему мнению, выражаться любовь к детям?».
Никив из Гагарина пишет: «Я так думаю, в искренности нравоучений, личным примером подтвержденных, и в умении их слушать, помня, что тоже когда-то был ребенком. Ну а после 14-ти не особо жалеть их взрослыми выводами».
Фиона пишет: «В понимании. В честности, в общении. Вспоминать свое детство, делать как можно больше вместе, семьей. Быть всегда для них, когда им нужны помощь, поддержка, просто поговорить. Во многом - отказ от себя. В подготовке их к жизни. Поэтому - в умении говорить «нет». Ах, да, почаще им говорить, как я их люблю».
Кузьмич из Московской области: «Настоящая любовь к детям может быть только у людей, живущих в нормальной, здоровой обстановке, а главное, удовлетворенных своей собственной жизнью. Поскольку в нашей стране этих условий у большинства населения нет, мы и имеем злых подростков и орды неграмотных и порой беспризорных детей».
Владимир Георгиевич из Москвы: «Если вы хотите стандартизировать любовь к детям, то лично я против: вот вы правильно любите, а вот вы - неправильно. Если любовь на улицу, на показ, то негоже это, никуда не годится. А поговорить, конечно, можно. Любовь выражается любовью. Помощь, забота, переживания. Но не повязывание, которое может принимать тот или иной вид. Дети - это чудо, такое же, как и вы сами. И вашего здесь нисколько нет».
Психологи, прокомментируйте, пожалуйста, мнения слушателей.
Ольга Маховская: Приятно, когда рассуждают про любовь. Мне кажется, что мы настолько виртуализировались, что у нас все понятия, включая понятие любви, стали какими-то дистантными, как дистантное управление. Родители не меньше любят детей, но гораздо меньше проявляют это. Неслучайно одна из тривиальных подсказок психологов состоит в том, чтобы прикасаться к детям, обнимать их, тактильно показывать свои чувства хотя бы 7-8 раз в день. Такая подсказка была совершенно немыслима в прежние времена, когда дети «кочевали» по рукам, когда они были окружены взрослыми, и это было естественно. А сейчас этому приходится учить. Если мы любим детей «в уме» и думаем, что они и так это понимают, то в этом наша большая ошибка. И не исключено, что они вырастут и начнут нас упрекать в том, что мы их не любили. Самая невероятная претензия, потому что кажется, что все родители любят детей.
Вероника Боде: То есть нужно еще и говорить им о том, что мы их любим, видимо?
Ольга Маховская: У нас не принято было говорить. Это западная традиция – говорить. И тактильный контакт, и зрительный – теплый, нежный, любящий взгляд, - он больше демонстрирует эмоциональное внимание, чем если мы будем прямо долдонить с утра до вечера: «Я тебя люблю». Я вовсе не считаю, что это показатель интенсивности любви, когда «эсэмэсят» без конца «I love you», мне не кажется, что это убедительно.
Наталья Московкина: Обесценивается слово «любовь», если его бесконечно повторять.
Вероника Боде: Наталья Николаевна, в чем, на ваш взгляд, должна выражаться любовь к детям в семьях, в обществе?
Наталья Московкина: Мне кажется, что в настоящее время в очень многих семьях родители эмоционально дистанцированы от своих собственных детей и, в общем-то, не приближены к детям, не ощущают полностью их чувств, движения их души. И именно это не позволяет им стать родными, близкими и мешает любить. Ведь любовь – это помощь, сопереживание, сочувствие, это совместное бытие, житие, когда все движения души ребенка воспринимаются матерью и, перерабатываясь, воплощаются в какие-то определенные действия, которые способствуют нормальному развитию ребенка. А если ты далек от своего ребенка и не чувствуешь его души, не понимаешь его переживаний, то все твои воспитательные маневры идут только во вред. Поэтому мне бы хотелось призвать мамаш современных: прислушайтесь к своему ребенку, посмотрите на него, что он хочет, что он чувствует. Необязательно удовлетворять его желания, но понять его желания, поговорить с ним и помочь ему пойти по той тропе, которая приведет его к высотам развития личности. Вот к чему надо стремиться – развивать личность.
Ольга Маховская: К вопросу говорения про эмоции. Мы маленьким детям рекомендуем свои собственные состояния обозначать и называть, а взрослым - учить детей различать и называть эмоции. Потому что весь этот мир становится напряженным и тревожным, если ребенок не понимает, что происходит. Можно сказать «я немножко устала» или «давай обнимемся». То есть говорить про эмоции рекомендуется, но этот язык должен быть разнообразным и уместным.
Вероника Боде: А сейчас – рубрика «Новые исследования», короткий рассказ о результатах свежих опросов.
Диктор: Недавнее исследование Левада-центра показало, что к практике отмены вступительных экзаменов в вузы и поступления на основе единых госэкзаменов 41% россиян относятся отрицательно, а 36% - положительно, причем с течением времени число противников ЕГЭ увеличивается. Растет и число тех, кто полагает, что ЕГЭ хуже оценивает знания выпускников школы, по сравнению с обычными экзаменами – сейчас таких 43%, а в 2004 году было вдвое меньше (противоположного мнения сейчас придерживаются 15% опрошенных, а 25% не видят особой разницы). Почти треть респондентов считают, что с введением ЕГЭ возросло и количество взяток, блата и других злоупотреблений при окончании школы и поступлении в вузы. «Очевидно, что с течением времени россияне все больше разочаровываются в ЕГЭ, поскольку все чаще и больше проявляются его негативные стороны», - такой вывод делают социологи Левада-центра.
Вероника Боде: Наташа, как бы вы это исследование прокомментировали?
Наталья Зоркая: Непрозрачная, мне кажется, картина. Распределение мнений – 40 на 30, 40 на 40 - говорит о том, что плохо кто толком разбирается в том, насколько это хорошо, насколько это плохо. Что касается роста мнений о том, что это ведет к большей коррупции, не знаю. Я бы напрямую не связывала это с системой единого государственного экзамена. Это общий код восприятия всего. Люди считают, что коррумпировано все, в том числе перенос идет и на эту систему. Может быть, она как раз более прозрачна. Есть критики, есть сторонники. Но дело не в этом, как мне кажется.
Дело в состоянии самой средней школы: что там происходит, каков уровень подготовки школьников, а он, судя по всему, критически падает. Главное, что говорят родители о своих детях. Если их спрашиваешь, какие проблемы школы самые важные, то отсутствие интереса к учебе стоит на первом месте. То есть большинство родителей считают, что самое главное – это то, что детям неинтересно учиться в школе. Они не испытывают интереса к обучению. Сложившая традиционная школьная система общеобразовательная, она же очень старая, с 30-ых годов, и она очень устарела. Какие-то попытки сейчас ее модернизировать, как мне кажется, - это сумасшедшая конструкция: вроде бы, делать какие-то правильные шаги при полной неподготовленности ни учительской, ни самой школьной среды к этому. Так что здесь огромная куча проблем. И сами по себе эти данные, скорее, отражают тревожное отношение родителей к тому, что происходит с современной школой.
Вероника Боде: Наталья Николаевна, как вы относитесь к системе ЕГЭ?
Наталья Московкина: Дело в том, что слепое копирование западного опыта, мне кажется, ошибочно. Мы иные, мы – другой этнос, другая нация, мы обладаем своими собственными особенностями – особенностями личности, мышления. А взять и скопировать чужой опыт – это все равно, что надеть чужую одежду, она не всегда будет впору. И мне кажется, что это тестирование учитывает уровень конкретных знаний, уровень зубрежки и абсолютно нивелирует креативность ребенка, его способность к творческому мышлению, к нетривиальному решению задач. Таким образом, наиболее талантливые и перспективные дети пролетают в рамках единой государственной аттестации, они могут не получать тех желаемых, положительных оценок именно потому, что их пути решения нетривиальны. Таким образом, введение единого государственного экзамена, на мой взгляд, приводит к отбору серых, способных к ограниченному, канализованному мышлению людей и снижает вероятность успеха для творческих детей, для тех, кто способен к высоким достижениям в определенных условиях.
Вероника Боде: Ольга, ваш взгляд на проблему.
Ольга Маховская: ЕГЭ вызывает тревогу не только у родителей, но и у детей. Это один из самых стрессогенных периодов, когда дети падают в обмороки, есть случаи самоубийств детей из-за плохих результатов. Это же факты! Сама по себе процедура экзамена не такая страшная, а наши страхи связаны с тем, что у нас нет в системах образования преемственности. 10 или 11 лет мы учим детей по одной системе, фактически их компетенцию оценивает жюри педагогов. Педагоги, поскольку 10 лет мы учимся у одних и тех же педагогов, про детей знают все – их способности, их таланты, может быть, их неустойчивые результаты и так далее. А западная система абсолютно безличная. Там дети могут менять курсы два раза в год, пользуются этим. Поэтому система тестирования им кажется не только легкой, а обычной, единственно возможной. Потеря преемственности мне кажется нечестной, и в этом безобразие.
И Наталья Московкина совершенно права, когда говорит о том, что мы другие. Но это не этническое своеобразие, а это своеобразие нашей системы образования, напомню, очень хорошей, оправдавшей себя в советские времена. Претензия к советской системе образования у меня лично, как у психолога, состояла бы в том, что все-таки она рассчитана на очень сильных учеников. А западная система – на очень слабых. Есть какой-то промежуточный вариант. То есть нужно было очень много уделять внимания учебе, и часто за счет ресурсов личности. Но выходили действительно сильные ученики, а главное, получали образование все. При нашей системе ЕГЭ не все получают образование, и более того, у нас ЕГЭ можно пересдать один или два раза, а дальше ты вылетаешь в тираж, ты никогда не получишь высшего образования. Этого нет в западной системе – сдачи тестов. Человек и в 30 лет может их сдать, всякие могут быть обстоятельства. Поэтому, конечно, наша система ЕГЭ на сегодняшний день уродлива, травматична. Я присоединяюсь к лагерю критиков.
Вероника Боде: Яков из Москвы, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Вы говорили по поводу отношений поколений. Когда мне было под 50, я написал вот такие стихи:
«Нам никогда их не понять,
Те, кто родился на изломе,
Для них уже Россия – мать,
Для нас – Союз, тоска о доме.
Нет красных галстуков, значков,
Знакомых профилей чеканных,
Нет очень многих нужных слов,
Но на устах так много бранных.
Они свободными росли,
Отнюдь не чувствуя морали
Святынь, извалянных в пыли.
Но будут счастливы? Едва ли».
У меня очень пессимистическое отношение к нынешнему поколению. Я их не то что их боюсь, их очень жалко, они лишены очень многих фундаментальных ценностей. Когда я смотрю «За семью печатями» на канале «Культура», мне становится страшно. Это обычные, нормальные дети, это не умники и умницы, специально отобранные. Но в финал попали очень сильные ребята, которые действительно очень многие вещи знают.
Наталья Зоркая: Это очень характерная конструкция, которую мы в опросах наблюдаем, что сосредоточенность круга своей ответственности и круга своих забот на семье – это очень сильно видно. Человек отвечает только за семью, а за все остальное он не отвечает. И такое гипертрофированное внимание к своим детям, которое имеет оборотные стороны, сочетается с очень негативным образом молодежи. То есть все плохое находится за пределами семьи, притом, что эта молодежь, к которой ты так агрессивно и со страхом относишься, - это и есть твои дети. Мне кажется, что это перенос собственных страхов родительских вовне. И растет доля людей, которые считают, что своих детей надо ограждать от плохих, темных сторон жизни: защищать, охранять, изолировать.
Вероника Боде: Владимир из Новороссийска, здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Недавно мы все были свидетелями приема в Кремле, когда отмечали День защиты детей. Но ведь это такая показуха, согласитесь со мной. Нас за дураков держат! Народ просто смеется над этой показухой. Наберите в Интернете «Дневник Кубани. Семья Кузьминых». Об этой семье «Российская газета» писала еще в 2010 году. Никаких сдвигов. 11 детей живут впроголодь. И это в то время, когда на сочинском побережье строят виллы стоимостью в миллионы долларов.
Вероника Боде: Действительно, есть, наверное, такая проблема: очень много говорится о том, что дети – это главное, что многое делается для детей…
Ольга Маховская: Это же известный демагогический прием. Всякий подпишется под лозунгом «Все лучшее – детям!». И в опросах россияне заявляют о том, что на первом месте семья, дети, и это все ожидаемые декларации во многом. Но мне хочется верить, что нам наши дети все-таки ближе и дороже, чем государству, потому что иначе они никому не будут нужны. Проводятся бесконечные акции – Год ребенка, Год семьи, безумное количество общественных организаций, психологов детских, которые получают гранты, очень много пышных собраний, есть, вроде бы, чем отчитаться. Мне иногда кажется, что людей, которые занимаются детьми, больше, чем самих детей. Если математически все сложить, то получится, что действительно ресурс-то огромный, но он не задействован. Что-то мы не то делаем.
Я думаю, что все мы боимся наших детей, мы не хотим знать, какие они. За исключением массовых опросов, есть еще другие методы. И вообще дети не попадают в число опрашиваемых, они не определяют общественное мнение. А потом у нас появляются неожиданные фракции детей на Манежной, и мы вообще не понимаем, откуда они взялись, потому что никто их не прогнозировал: кто они, что они. А первое, что приходит в голову: их пересажать, родителей оштрафовать - и закрыть эту тему навсегда.
Вероника Боде: Ну да, это же социальное явление.
Ольга Маховская: Так это наши дети! После этого появилась срочно какая-то программа по изучению? Мы с тех пор поняли, что произошло, или нет? Немедленно должна проводиться оперативная экспертиза с привлечением лучших специалистов. Что, книга какая-то появилась, какое-то исследование? Нет. Все заболтано, я совершенно согласна. На уровне политики по отношению к детям у нас преобладает традиционная демагогия или всегда предлагаются меры карательного плана. Как только что-то происходит мощное - сразу всех пересажать, арестовать, принять меры и после этого все опять так, как всегда.
Вероника Боде: Хочу, чтобы еще одно мнение прозвучало – это мнение священника, его взгляд на отношение в России к детям. Слово Михаилу Ардову, протоирею Русской православной автономной церкви.
Михаил Ардов: Для того чтобы по-христиански взглянуть на любую проблему, прежде всего следует обратиться к святому Евангелию. И оно нам повествует о том, сколь заботлив по отношению к детям был Господь наш Иисус Христос. Ученики приступили к Иисусу и сказали: «Кто больше в Царствии небесном?». Иисус призвал дитя, поставил его посреди них и сказал: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство небесное. И так, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царствии небесном. И кто примет одно такое дитя во имя мое, тот меня принимает. А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в меня, тому лучше бы было, если бы повесили мельничный жернов на шею и потопили бы его в глубине морской». (Матфей, глава 18.)
Ну а теперь в свете этих слов взглянем на нашу несчастную страну. Здесь матери оставляют младенцев в родильных домах. Здесь практически нет детских садов. Здесь родители вовсе не занимаются воспитанием детей, полагая, что это прямая обязанность школы. Здесь учителя влачат жалкое существование. Здесь впроголодь живут обитатели детских домов и интернатов. Здесь по улицам и дворам шныряют педофилы. Здесь тысячи и тысячи беспризорников. И притом пропагандисты из Московской патриархии имеют наглость утверждать, будто современная Россия – страна православная.
Вероника Боде: А теперь хочу предложить вашему вниманию уличный опрос Радио Свобода. «Чем отличается выпускник школы 2011 года от выпускника 1991 года?», - с таким вопросом обратился корреспондент Радио Свобода к жителям Оренбурга.
- То же самое - неустроенность, отсутствие каких-либо программ занятости. Может быть, немножко отличаются. Продвинутые, по сравнению с предыдущим поколением.
- Сложнее стало для школьников. По крайней мере, раньше учителя помогали, дополнительно занимались, а сейчас все только за деньги.
- Наверное, грамотнее из-за того, что информации больше.
- Гораздо сложнее сдать экзамены в 2011-ом, чем в прошлом веке, я думаю. Потому что сейчас всякие ЕГЭ и все остальное.
- Наверное, тем, что в наше время у молодого человека больше возможностей для достижения поставленных целей, больше вариантов. Конечно, трудно, но больше перспектив.
- Я думаю, что он больше замучен после сдачи ЕГЭ. Тогда было намного проще. Тогда экзамен – это было что-то торжественное, но никак не пытка.
- Мне кажется, тогда выпускники были в наибольшей степени определены, куда они пойду, они уже имели четкую цель, сложили определенные представления насчет того, кем они будут, какая профессия у них должна быть. Мне кажется, все более четко и лаконично, чем у наших выпускников, которые до последнего даже не знают, какие экзамены им сдавать по ЕГЭ.
- Наверное, интеллектом, уровнем развития. Молодежь сегодня другого уровня совершенно. Мы воспитаны были идеями.
- Мне кажется, ничем не отличаются в целом. Так же есть «двоечники», есть «отличники», есть среднее звено, есть и целеустремленные личности, и безалаберные. Появились новые технологии, компьютеры и так далее. Книги читать, мне кажется, меньше стали. Многие вылезают за счет Интернета. А в целом, я думаю, все то же самое.
Вероника Боде: Голоса жителей Оренбурга записала корреспондент Радио Свобода Елена Стрельникова.
Наталья Николаевна, что вы думаете по этому поводу? Насколько за 20 лет изменились дети, школьники?
Наталья Московкина: Я думаю, что изменения очень чувствительные. Прежде всего, изменилась система ценностей. Конечно, это произошло вследствие того, что изменилась система ценностей в стране, у населения, у родителей. И изменилась она у детей не в лучшую сторону. Мы видим, что общество давит на ребенка, на подростка, воспитывая из него человека-потребителя, и это давление успешно. Действительно, ребенок меняется. Мы провели небольшую игру с учениками 8-ых классов, мы говорили о том, кто о чем мечтает. В результате можно было сделать вывод о том, что мечтают все только о вещах. Они еще не выпускники, 8-ый класс, но уже сейчас они мечтают о машине, о радио, о роликах, о скейте. Но практически ни разу не прозвучало, что «я мечтаю стать капитаном (космонавтом, врачом)» – этого нет, и это страшно. Они ведомые. Если говорить о выпускниках 11-го класса, они не обрели способность свое мнение отстаивать. Они очень легко ведутся на поводу у кого-либо – у общественного мнения, у рекламы. И это тоже грустно, потому что они – готовый материал для использования кем-то или чем-то. Это могут быть наркотики, может быть общество потребления. Они в меньшей степени борцы. Они могут бороться и хотят бороться за свое собственное, личное финансовое благополучие, которое каждый потом будет использовать в меру своего развития. А развитие, простите, отстает. И формирование собственного представления о себе и о мире у современных выпускников школы значительно беднее, чем у представителей 20-летней давности.
Вероника Боде: Наташа, что изменилось за 20 лет в детях, в молодежи?
Наталья Зоркая: Я принадлежу к поколению 50-летних, и когда учились мы, все было – и понижающий трансформатор, и прагматичное отношение к учебе: «это мне надо, это мне не надо» - это все существовало, и существовало в университетском образовании тоже. Но ценность образования была очень важна, потому что она воспринималась как будущий свернутый ресурс для твоего индивидуального усилия, профессионального становления и так далее. И это рождало мечты, запросы, цели и так далее. То, что теперь дети больше думают о вещах, - наверное, надо вспомнить о том, что как только начали расти доходы у населения, то бум потребительский начался не с детей, а с родителей. И это естественное преодоление фазы жуткой нищеты и бедности, охота обустроить свой дом и быт, но это, конечно, влияло и на детей тоже. Ведь на протяжении всех 20 лет 70% населения говорят, что самая главная проблема в их семье – это материальное положение, недостаток средств. Как мне кажется, за этим стоят очень разные вещи. Ведь не 70% населения у нас живут в бедности. Значит, какое-то очень суженное, упрощенное представление господствует в обществе о том, что деньги могут решить очень многое, и за счет этого можно приобрести очень многое. И это упрощение и сужение ценностного горизонта в обществе, который видим на наших детях.
Вероника Боде: Ольга, что меняется? Изменились ли дети?
Ольга Маховская: Изменились. Они выросли, они стали такими красивыми. Но мы говорим все-таки о выпускниках и их шансах. Конечно, они изменились, потому что у выпускников тех был, безусловно, выше уровень оптимизма. Это было время реформ, когда мы все рассчитывали, что завтра будет лучше, чем сегодня. А эти живут с ощущением, что завтра может быть еще хуже, чем сегодня, поэтому перспектива очень короткая. И вещи – это как цепляние за этот мир, в котором надо успеть ухватить немножко радости, потому что завтра может не быть ничего. И мы не понимаем, с каким страхом они живут перед жизнью. И насчет бедности. Все-таки 70% не только декларируют то, что им не хватает, я думаю, что реальные дефициты примерно такие же.
