Объявлен шорт-лист премии Андрея Белого, старейшей негосударственной литературной премии в России. Премия вручается в номинациях "Проза", "Поэзия", "Гуманитарные исследования" и "Литературные проекты". Ее лауреаты будут названы 2 декабря на ярмарке интеллектуальной литературы non/fiction.
О книгах, вошедших в шорт-лист, рассказывает член премиального комитета журналист и филолог Глеб Морев.
– Перечень произведений, номинированных на премию, открывается книгой стихотворений Полины Барсковой "Сообщение Ариэля". Это случайность – имена расположены в алфавитном порядке, – но очень значимая случайность, потому что эта книга – бесспорное событие в русской поэзии.
– Безусловно. Но не только наш первый по алфавиту номинант отметился значительной книгой. Кроме Барсковой, в номинации "Поэзия" присутствуют очень сильные тексты Андрея Полякова, две его книги номинированы. Особо я бы отметил опубликованную на сайте Textonly книгу "Радиостанция Последняя Европа".
– Поэтическая трансформация нашей радиостанции Свободная Европа.
– Безусловно. Там есть этот ходасевичевский мотив радиолучей, радиоволн и одновременно "европейской ночи". Полякову удалось сконденсировать эти мотивы русской поэзии первой половины ХХ века – от эмигрантской "парижской ноты" до советской неподцензурной потаенной музы. Это удивительное смешение делает эту книгу чрезвычайно значимым явлением. Я такого опыта сплавления этих двух нот – довоенной русской лирики, эмигрантской, и подсоветской, неподцензурной – до этого не встречал.
– То же самое можно сказать и о второй книге Василия Ломакина, наследника парижского поэта Юрия Одарченко.
– Да, безусловно. Я думаю, что для русской актуальной поэзии сейчас все эти традиции, связанные с русским поставангардом ХХ века до сих пор актуальны и находят интересное, плодотворное развитие – не подражание, а именно развитие: и у Барсковой, и у Ломакина, и у Андрея Полякова.
– В номинации "Проза" я отметил роман Марии Рыбаковой "Гнедич", которому мы недавно посвятили сюжет в радиожурнале "Поверх барьеров", и "Пражскую ночь" Павла Пепперштейна. Выход этой книги, проиллюстрированной автором, несколько месяцев откладывался, что изрядно подогрело к ней интерес.
– Да. Пепперштейн в этом листе наиболее известный автор, который обыгрывает архетипы массового сознания, массовой культуры. Тем более интересно, что рядом с ним в коротком списке такие вещи на грани поэзии и прозы, как текст, названный романом, Марии Рыбаковой "Гнедич". Или как "нон-фикшн", в кавычках – так как это очень продуманный, неспонтанный текст – второй том "Дневника" Александра Маркина. Мне кажется, это принципиально для Премии Белого: такой широкий горизонт авторов – от Пепперштейна до Маркина. Между ними довольно мало общего, но в целом все они укладываются в сферу интересов премиального комитета, который отслеживает яркие явления, от сих до сих. И вот между этими "от сих до сих" расстояние довольно большое. Мне кажется это важно подчеркнуть.
– В номинации "Гуманитарные исследования" есть книга, которой был посвящен один из выпусков нашего радиожурнала "Поверх барьеров": 80 стихотворений Кононова с подробнейшими комментариями Михаила Золотоносова.
– Золотоносов с присущей ему персональной яркостью доводит до предела комментаторскую стратегию 1970-х – 80-х годов. Пожалуй, единственный, кто продолжает, спустя десятилетия после того акме, которое переживало комментаторское искусство в русской науке о литературе, самоотверженно на этой ниве трудиться, доводя эти комментаторские стратегии до предела, за которыми уже наступает даже не наука, а искусство, переступая грань между наукой и искусством. Автор оказывается уже на территории искусства. Эти труды Золотоносова – а это не первая его книга тщательнейших комментариев в широком смысле к русской культурной ситуации недавнего прошлого – должны были рано или поздно быть замечены.
– Так случилось, что в тот же самый день 1 ноября был объявлен и шорт-лист другой премии "Русский Букер десятилетия" за лучший роман на русском языке, опубликованный в 2001-2010 годах. Выбрали 5 романов из 60, входивших в шорт-лист премии за эти 10 лет. Любопытно, что попал только один лауреат Букеровской премии Олег Павлов, а четыре книги премии не получали, только попадали в финал – это романы Александра Чудакова, Людмилы Улицкой, Романа Сенчина и Захара Прилепина. Совпадение с появлением шорт-листа премии Андрея Белого случайное, конечно, но многозначительное.
– Да, действительно, совпадение совершенно случайное и многозначительное в том смысле, что демонстрирует разновекторность наших институций. Я не могу серьезно, профессионально комментировать результаты Букера. Это нелепая премия. Не плохая и не хорошая, а именно нелепая, потому что это не экспертная, не профессиональная премия. Десятки людей, которые прошли через жюри – кто эти люди? Они имеют отношение к сообществу экспертов, профессионально судящих о русской литературе, лишь отчасти. Букеровское жюри формируется волюнтаристским способом – там есть и пианист, музыкант, и кинорежиссер, и, скажем, актриса. Это достаточно случайное мнение случайных людей. То, что, собравшись воедино они, проголосовав, получили 5 романов, из которых в свое время только один получил Букера, на мой взгляд, очень красноречивый факт. Это еще раз показывает всю непредсказуемость и непродуктивность их ежегодных голосований. Если бы премия, как профессиональная институция, отвечала за свои решения, то в итогах десятилетия оказались бы те тексты, которые в свое время были признаны романами года. Здесь царствует полная случайность. С одной стороны, я просто как читатель был приятно удивлен этим списком. Там есть замечательный роман покойного Александра Чудакова. А, с другой стороны, не берусь подбирать интерпретационный ключ к этому решению. Букер, как и другая посвященная прозе премия, непредсказуем и ничего не значит в профессиональном смысле. Это случайное решение случайных людей и поэтому имеет сиюминутное значение и, даст бог, денежное выражение. Этим ограничиваются их культурные функции, на мой взгляд.
– И букеровский шорт-лист ничего не говорит о том, что произошло в русской прозе за 10 лет.
– Да. Это все, может быть, по счастью, каким-то точным попаданием, как в случае Чудакова, а может быть попаданием в какое-то социально-значимое поле, как в случае Улицкой, – идейно нагруженной беллетристике, которая к настоящей прозе отношения не имеет. А может быть и просто тексты, которые, с моей точки зрения, являются глубоко вторичными, как например, роман Прилепина. Гадать над этим ребусом, который получился у них в результате, еще раз – неинтересно и непродуктивно. Потому что за этим не стоит профессиональная оценка, профессиональные тренды, вещи, которые могли бы как-то характеризовать изнутри или даже извне течения в русской прозе.
О книгах, вошедших в шорт-лист, рассказывает член премиального комитета журналист и филолог Глеб Морев.
– Перечень произведений, номинированных на премию, открывается книгой стихотворений Полины Барсковой "Сообщение Ариэля". Это случайность – имена расположены в алфавитном порядке, – но очень значимая случайность, потому что эта книга – бесспорное событие в русской поэзии.
– Безусловно. Но не только наш первый по алфавиту номинант отметился значительной книгой. Кроме Барсковой, в номинации "Поэзия" присутствуют очень сильные тексты Андрея Полякова, две его книги номинированы. Особо я бы отметил опубликованную на сайте Textonly книгу "Радиостанция Последняя Европа".
– Поэтическая трансформация нашей радиостанции Свободная Европа.
– Безусловно. Там есть этот ходасевичевский мотив радиолучей, радиоволн и одновременно "европейской ночи". Полякову удалось сконденсировать эти мотивы русской поэзии первой половины ХХ века – от эмигрантской "парижской ноты" до советской неподцензурной потаенной музы. Это удивительное смешение делает эту книгу чрезвычайно значимым явлением. Я такого опыта сплавления этих двух нот – довоенной русской лирики, эмигрантской, и подсоветской, неподцензурной – до этого не встречал.
– То же самое можно сказать и о второй книге Василия Ломакина, наследника парижского поэта Юрия Одарченко.
– Да, безусловно. Я думаю, что для русской актуальной поэзии сейчас все эти традиции, связанные с русским поставангардом ХХ века до сих пор актуальны и находят интересное, плодотворное развитие – не подражание, а именно развитие: и у Барсковой, и у Ломакина, и у Андрея Полякова.
– В номинации "Проза" я отметил роман Марии Рыбаковой "Гнедич", которому мы недавно посвятили сюжет в радиожурнале "Поверх барьеров", и "Пражскую ночь" Павла Пепперштейна. Выход этой книги, проиллюстрированной автором, несколько месяцев откладывался, что изрядно подогрело к ней интерес.
– Да. Пепперштейн в этом листе наиболее известный автор, который обыгрывает архетипы массового сознания, массовой культуры. Тем более интересно, что рядом с ним в коротком списке такие вещи на грани поэзии и прозы, как текст, названный романом, Марии Рыбаковой "Гнедич". Или как "нон-фикшн", в кавычках – так как это очень продуманный, неспонтанный текст – второй том "Дневника" Александра Маркина. Мне кажется, это принципиально для Премии Белого: такой широкий горизонт авторов – от Пепперштейна до Маркина. Между ними довольно мало общего, но в целом все они укладываются в сферу интересов премиального комитета, который отслеживает яркие явления, от сих до сих. И вот между этими "от сих до сих" расстояние довольно большое. Мне кажется это важно подчеркнуть.
– В номинации "Гуманитарные исследования" есть книга, которой был посвящен один из выпусков нашего радиожурнала "Поверх барьеров": 80 стихотворений Кононова с подробнейшими комментариями Михаила Золотоносова.
– Золотоносов с присущей ему персональной яркостью доводит до предела комментаторскую стратегию 1970-х – 80-х годов. Пожалуй, единственный, кто продолжает, спустя десятилетия после того акме, которое переживало комментаторское искусство в русской науке о литературе, самоотверженно на этой ниве трудиться, доводя эти комментаторские стратегии до предела, за которыми уже наступает даже не наука, а искусство, переступая грань между наукой и искусством. Автор оказывается уже на территории искусства. Эти труды Золотоносова – а это не первая его книга тщательнейших комментариев в широком смысле к русской культурной ситуации недавнего прошлого – должны были рано или поздно быть замечены.
– Так случилось, что в тот же самый день 1 ноября был объявлен и шорт-лист другой премии "Русский Букер десятилетия" за лучший роман на русском языке, опубликованный в 2001-2010 годах. Выбрали 5 романов из 60, входивших в шорт-лист премии за эти 10 лет. Любопытно, что попал только один лауреат Букеровской премии Олег Павлов, а четыре книги премии не получали, только попадали в финал – это романы Александра Чудакова, Людмилы Улицкой, Романа Сенчина и Захара Прилепина. Совпадение с появлением шорт-листа премии Андрея Белого случайное, конечно, но многозначительное.
– Да, действительно, совпадение совершенно случайное и многозначительное в том смысле, что демонстрирует разновекторность наших институций. Я не могу серьезно, профессионально комментировать результаты Букера. Это нелепая премия. Не плохая и не хорошая, а именно нелепая, потому что это не экспертная, не профессиональная премия. Десятки людей, которые прошли через жюри – кто эти люди? Они имеют отношение к сообществу экспертов, профессионально судящих о русской литературе, лишь отчасти. Букеровское жюри формируется волюнтаристским способом – там есть и пианист, музыкант, и кинорежиссер, и, скажем, актриса. Это достаточно случайное мнение случайных людей. То, что, собравшись воедино они, проголосовав, получили 5 романов, из которых в свое время только один получил Букера, на мой взгляд, очень красноречивый факт. Это еще раз показывает всю непредсказуемость и непродуктивность их ежегодных голосований. Если бы премия, как профессиональная институция, отвечала за свои решения, то в итогах десятилетия оказались бы те тексты, которые в свое время были признаны романами года. Здесь царствует полная случайность. С одной стороны, я просто как читатель был приятно удивлен этим списком. Там есть замечательный роман покойного Александра Чудакова. А, с другой стороны, не берусь подбирать интерпретационный ключ к этому решению. Букер, как и другая посвященная прозе премия, непредсказуем и ничего не значит в профессиональном смысле. Это случайное решение случайных людей и поэтому имеет сиюминутное значение и, даст бог, денежное выражение. Этим ограничиваются их культурные функции, на мой взгляд.
– И букеровский шорт-лист ничего не говорит о том, что произошло в русской прозе за 10 лет.
– Да. Это все, может быть, по счастью, каким-то точным попаданием, как в случае Чудакова, а может быть попаданием в какое-то социально-значимое поле, как в случае Улицкой, – идейно нагруженной беллетристике, которая к настоящей прозе отношения не имеет. А может быть и просто тексты, которые, с моей точки зрения, являются глубоко вторичными, как например, роман Прилепина. Гадать над этим ребусом, который получился у них в результате, еще раз – неинтересно и непродуктивно. Потому что за этим не стоит профессиональная оценка, профессиональные тренды, вещи, которые могли бы как-то характеризовать изнутри или даже извне течения в русской прозе.
