Полтора века назад в России появилась книга, которой суждено было занять уникальное место в русской культуре, политике и истории, стать знаменем и жупелом, манифестом и проклятием многих поколений. Ни над какой другой русской книгой не сломано столько копий. Современники не могли понять: идеал или карикатуру изобразил автор, описал явление или положил ему начало? Сегодня ее, похоже, никто не читает, но так ли уж мертвы проблемы, которым она посвящена?

Речь идет о романе Ивана Тургенева «Отцы и дети».

Как нас терзала советская школа «образом Базарова»! Да почему мы должны восхищаться или хоть интересоваться этим мучителем лягушек, банальным циником и резонером? Разве он всерьез занимается наукой, разве он что-нибудь открыл, разве это не поза для вящего эпатажа «отцов»? «Отцы», впрочем, не слишком эпатированы. «В принсипы не верит, а в лягушек верит», - это бонмо Павла Петровича, право, стоит всех ходульных базаровских афоризмов. Но это они теперь ходульные, а тогда это была самая что ни на есть злоба дня.

Обыкновенная, но умная барыня Одинцова тоже за словом в карман не лезет, но толстокожий Базаров даже не чувствует иронии:

- По крайней мере при правильном устройстве общества совершенно будет равно, глуп ли человек, или умен, зол или добр.
- Да, понимаю; у всех будет одна и та же селезенка.
- Именно так-с, сударыня.

Издатель романа верноподданный консерватор Михаил Катков опасался, как бы из Базарова не получилась «апофеоза радикализму» и требовал от Тургенева все новых поправок и дописок. «Демократический лагерь» усмотрел в Базарове злобный пасквиль на Добролюбова и решительно окрысился на «исписавшегося» автора, предавшего идеалы либерализма. Над теми и над другими от души посмеялся Писарев:

Эти люди могут быть честными и бесчестными, гражданскими деятелями и отъявленными мошенниками, смотря по обстоятельствам и по личным вкусам. Ничто, кроме личного вкуса, не мешает им убивать и грабить, и ничто, кроме личного вкуса, не побуждает людей подобного закала делать открытия в области наук и общественной жизни.

Тургенев сам, конечно, запрограммировал эту двойственность:

Штука была бы неважная представить его — идеалом; а сделать его волком и все-таки оправдать его — это было трудно.

Да ведь и неважно, в сущности, что хотел сказать автор – важно, что получилось. Сервантес тоже писал пародию на рыцарские романы, а его нелепый герой стал символом рыцарства.

Если и были в России нигилисты до романа, то после романа нигилизм стал повальным поветрием. Как вертеры после романа Гете, как чайльдгарольды после Байрона, расплодились на Руси базаровы. Вот уж это была и впрямь карикатура. Лесков называл это новоявленное племя «дрянцом с пыльцой» и «базарствующими импотентами». А Чернышевский описал их так:

Вот картина, достойная Дантовой кисти,— что это за лица — исхудалые, зеленые, с блуждающими глазами, с искривленными злобной улыбкой ненависти устами, с немытыми руками, с скверными сигарами в зубах? Это — нигилисты, изображенные г. Тургеневым в романе „Отцы и дети“. Эти небритые, нечесанные юноши отвергают всё, всё: отвергают картины, статуи, скрипку и смычок, оперу, театр, женскую красоту,— всё, всё отвергают, и прямо так и рекомендуют себя: мы, дескать, нигилисты, всё отрицаем и разрушаем.

Штука, однако, в том, что сам Базаров Лескову нравился, а Чернышевский отнюдь не смеялся, а считал нигилистов единственными здравомыслящими людьми в России.

Но чем дальше, тем все более угрожающие размеры стала принимать новомодная ересь. Прогремело нечаевского дело. Антинигилистический роман сделался особым направлением русской литературы, от «Бесов» Достоевского до конспирологической дилогии Всеволода Крестовского «Кровавый пуф». В Европе «русскими нигилистами» стали называть русских террористов и даже симпатизировали им, покуда там не развелись свои бомбисты «с искривленными злобной улыбкой ненависти устами». Тургенев небось сто раз в гробу перевернулся. И вот уже русский поэт, мечтающий «кастетом кроиться миру в черепе», утверждает:

Я знаю -
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!

Интересно, сам он заметил, что повторяет писаревское «сапоги выше Шекспира»?

Грубый материализм Базарова пришелся как нельзя кстати большевикам, но пережил и их, тем более что теперь коммунисты в церковь ходят и свечки держат. Какая бурная дискуссия развернулась несколько лет назад у меня в ЖЖ в связи с отказом студента биофака МГУ препарировать лягушку! Нельзя было не вспомнить тургеневского героя, не верившего в «принсипы». Разговор шел уже не о гуманности к животным, а о правах студентов и сервильности ректора, а один участник дискуссии написал попросту: из детей, мучающих животных, вырастают скинхеды.

Может, и не так прямолинейно, но ведь не случайно москвичи выходили на митинги оппозиции не только с детьми, но и со своими любимыми собаками, а их противники писали, что оппозиция завышает свою численность «за счет детей и собак». Борьба за права животных стала частью протестного движения. Во Владивостоке, Воронеже, Петербурге проходят митинги против истребления бездомных собак, а кампания в защиту украинских дворняг (Украину зачищают перед Евро-2012) приобрела уже международный масштаб.

Выходит, есть в человеке что-то и кроме «селезенки». А базаровы теперь превратились в охранителей.