Пресс-конференция Владимира Путина вряд ли могла открыть журналистам и миру новый облик российского президента: за без малого полтора десятка лет пребывания у власти все стратегические мысли им уже высказаны, и большой динамики политического развития эксперты в характере этого политика не наблюдают. В центре интереса так или иначе были две актуальные темы: вопрос физического состояния Путина и его отношение к вызвавшему живую общественную дискуссию закону о международных усыновлениях – ответ Государственной Думы на так называемый Акт Магнитского. Собеседник РС – политический эксперт московского Центра Карнеги Николай Петров.
– С точки зрения физических кондиций Путин демонстрирует хорошую форму; последняя неделя – для него период бесконечных и интенсивных встреч и дискуссий. Другое дело, что с точки зрения политической никакого серьезного содержания, которое ждали сначала от послания президента, а теперь от «прямой линии», по сути, нет. Президент демонстрирует просто, что в разговорном жанре, как мастер полемических дискуссий, он находится в хорошей форме. Но ничего больше.
– Если бы не вчерашнее голосование в Госдуме, которая одобрила закон о международных усыновлениях, может, Путину вообще ничего на нашлось бы что сказать нового. Президент демонстрировал верткость, пытаясь подменить понятия, старательно не отвечал на суть тех вопросов, которые ему задавали. С чем вы это связываете?
– Когда Путин проводит такого рода встречи, он всегда оказывается в довольно сложном положении, когда, с одной стороны, ему нужно подыграть общественным настроениям, а с другой – он должен думать о том, каким образом на внешнеполитическом имидже России скажется то, что он говорит. Вот и в плане ответа на так называемый закон Магнитского Кремль находится в довольно сложном положении, потому что при всем своем антиамериканизме большая часть россиян поддерживает этот закон, считая, что пусть хотя бы Запад накажет коррумпированных чиновников. С одной стороны, депутаты и Путин демонстрируют великодержавные амбиции и желание каким-то образом наказать США, а с другой стороны – они понимают, что в плане ответа на закон Магнитского их большинство россиян особо не поддерживает.
– Путин утверждает, что поддерживает ответ на Акт Магнитского, но не знает, подпишет ли закон, который обсуждает сейчас Госдума. Что вам говорит опыт политолога – подпишет он этот закон или нет?
– Это небольшой козырь, который остался у Путина: он может подписать закон, выбросив из него абсолютно одиозный пункт о запрете гражданам США усыновлять российских детей. Это дешевый способ получить славу человека, который готов идти навстречу, в том числе, и пожеланиям Запада. В конечном итоге этого пункта в законе, подписанном президентом, не окажется.
– В сложной ситуации находятся имиджмейкеры российского президента. Путин у власти, так или иначе, больше 10 лет, и им приходится придумывать что-то новое, чтобы не было скучно. Концепция политических взглядов Владимира Путина прекрасно известна, вряд ли он может сказать что-то новое. Что сделать для того, чтобы такого рода общение с народом, с журналистами, выступления в Федеральном собрании из года в год не казались скучными, а несли какую-то содержательную сторону в себе? Можно вообще как-то «освежить» политика, который так долго находится у власти?
– Я, честно говоря, ожидал, что Путин в своем президентском послании продемонстрирует способность к изменениям и политическое чутье, предложив новый экономический курс. К сожалению, он этого не сделал, а если нет политической сути, то поведение политика превращается в чистой воды борьбу за имидж, и здесь, конечно, Путин оказывается в трудном положении, потому что придумать что-то принципиально новое в этой области невозможно. Вот что самое главное: мы не увидели Путина 3.0, не увидели лидера страны, который может адекватно предлагать новый курс, соответствующий резко изменившимся условиям, а уже после этого думать о своем имидже. Мы увидели человека, который ничего серьезного, содержательного не предлагает, поэтому главную проблему видит в том, каким образом «подать» то, что он говорит публике.
– Если я скажу, что Владимир Путин по типу своего политического темперамента – политик охранительного типа, а значит, не нужно ждать от него каких-то прорывных решений; он разруливает кризисные ситуации, но не способен предложить видение новой картины мира для своей страны, это будет правильным?
– И да, и нет, потому что, как мне кажется, Путин первого срока, Путин до 2003 года, – это, в общем, реформатор, человек, который поддерживал программу серьезных либеральных экономических реформ, который в целом собирался реализовывать еще более серьезную программу в начале своего второго срока. Но после того, как закон о монетизации льгот вызвал мощные социальные протесты, когда потом подоспели высокие нефтяные доходы, он решил, что реформы совершенно не обязательны, и мы видели в течение многих лет (и его собственного второго срока, и срока президента Медведева) Путина 2.0 – человека-охранителя. Сейчас могли быть надежды: Путин в состоянии вернуться к той роли, которую он играл во время первого своего президентского срока. Пока этого не произошло, и пока – вы абсолютно правы – мы видим человека, который боится сделать какой-то серьезный шаг вперед, боится дестабилизации, боится изменить статус-кво. На мой взгляд, это проигрышная тактика.
– Сегодня даже журналисты государственных СМИ осмеливаются задавать вопрос о том, является ли стагнация, застой оборотной стороной стабильности; о том, не является ли Путин диктатором, который, образно говоря, сидит на том, что ему удалось построить и сохранить?
– Окно возможностей для выхода из политической стагнации существовало. С одной стороны, Кремль мог считать (или выдавать желаемое за действительное), что политические протесты в стране стихли, если не сошли «на нет», с другой – была возможность предложить серьезную программу экономического развития. Пока этого не произошло. Вопрос, мне кажется, заключается вот в чем. Боится ли Путин это делать, не хочет ли он просто купить 2–3 года спокойной жизни, пока страна не потратит все свои финансовые резервы, а потом, уже «голой», примется решать те проблемы, которые очевидны уже сейчас? Или он просто выжидает, ему кажется, что сейчас момент еще не подоспел, а может быть, через пару месяцев или через полгода этот момент подоспеет?
– Наш разговор упирается все время в вопрос о способности Путина к переменам. У него есть потенциал изменений, на ваш взгляд?
– Неправильно ставить вопрос о личных возможностях и способностях Путина. Здесь играют политические элиты, и мне кажется, что зреет представление о том, что единственным путем сохранения себя у власти и сохранения нынешней политической системы являются серьезные реформы и в политической, и в экономической сферах. Значит, давление на Путина – с тем чтобы он эти реформы осуществлял, а если он не может или не хочет их осуществлять, то чтобы уходил, – уже есть и будет только возрастать. Вопрос для Путина, мне кажется, заключается в том, в состоянии ли он адекватно реагировать на эти вызовы. Если да – он будет меняться и останется у власти. Если Путин не в состоянии этого сделать, то он уйдет, мне кажется, раньше, чем закончится его нынешний президентский срок.
Фрагмент итогового выпуска программы «Время Свободы»
– С точки зрения физических кондиций Путин демонстрирует хорошую форму; последняя неделя – для него период бесконечных и интенсивных встреч и дискуссий. Другое дело, что с точки зрения политической никакого серьезного содержания, которое ждали сначала от послания президента, а теперь от «прямой линии», по сути, нет. Президент демонстрирует просто, что в разговорном жанре, как мастер полемических дискуссий, он находится в хорошей форме. Но ничего больше.
– Если бы не вчерашнее голосование в Госдуме, которая одобрила закон о международных усыновлениях, может, Путину вообще ничего на нашлось бы что сказать нового. Президент демонстрировал верткость, пытаясь подменить понятия, старательно не отвечал на суть тех вопросов, которые ему задавали. С чем вы это связываете?
– Когда Путин проводит такого рода встречи, он всегда оказывается в довольно сложном положении, когда, с одной стороны, ему нужно подыграть общественным настроениям, а с другой – он должен думать о том, каким образом на внешнеполитическом имидже России скажется то, что он говорит. Вот и в плане ответа на так называемый закон Магнитского Кремль находится в довольно сложном положении, потому что при всем своем антиамериканизме большая часть россиян поддерживает этот закон, считая, что пусть хотя бы Запад накажет коррумпированных чиновников. С одной стороны, депутаты и Путин демонстрируют великодержавные амбиции и желание каким-то образом наказать США, а с другой стороны – они понимают, что в плане ответа на закон Магнитского их большинство россиян особо не поддерживает.
– Путин утверждает, что поддерживает ответ на Акт Магнитского, но не знает, подпишет ли закон, который обсуждает сейчас Госдума. Что вам говорит опыт политолога – подпишет он этот закон или нет?
– Это небольшой козырь, который остался у Путина: он может подписать закон, выбросив из него абсолютно одиозный пункт о запрете гражданам США усыновлять российских детей. Это дешевый способ получить славу человека, который готов идти навстречу, в том числе, и пожеланиям Запада. В конечном итоге этого пункта в законе, подписанном президентом, не окажется.
– В сложной ситуации находятся имиджмейкеры российского президента. Путин у власти, так или иначе, больше 10 лет, и им приходится придумывать что-то новое, чтобы не было скучно. Концепция политических взглядов Владимира Путина прекрасно известна, вряд ли он может сказать что-то новое. Что сделать для того, чтобы такого рода общение с народом, с журналистами, выступления в Федеральном собрании из года в год не казались скучными, а несли какую-то содержательную сторону в себе? Можно вообще как-то «освежить» политика, который так долго находится у власти?
– Я, честно говоря, ожидал, что Путин в своем президентском послании продемонстрирует способность к изменениям и политическое чутье, предложив новый экономический курс. К сожалению, он этого не сделал, а если нет политической сути, то поведение политика превращается в чистой воды борьбу за имидж, и здесь, конечно, Путин оказывается в трудном положении, потому что придумать что-то принципиально новое в этой области невозможно. Вот что самое главное: мы не увидели Путина 3.0, не увидели лидера страны, который может адекватно предлагать новый курс, соответствующий резко изменившимся условиям, а уже после этого думать о своем имидже. Мы увидели человека, который ничего серьезного, содержательного не предлагает, поэтому главную проблему видит в том, каким образом «подать» то, что он говорит публике.
– Если я скажу, что Владимир Путин по типу своего политического темперамента – политик охранительного типа, а значит, не нужно ждать от него каких-то прорывных решений; он разруливает кризисные ситуации, но не способен предложить видение новой картины мира для своей страны, это будет правильным?
– И да, и нет, потому что, как мне кажется, Путин первого срока, Путин до 2003 года, – это, в общем, реформатор, человек, который поддерживал программу серьезных либеральных экономических реформ, который в целом собирался реализовывать еще более серьезную программу в начале своего второго срока. Но после того, как закон о монетизации льгот вызвал мощные социальные протесты, когда потом подоспели высокие нефтяные доходы, он решил, что реформы совершенно не обязательны, и мы видели в течение многих лет (и его собственного второго срока, и срока президента Медведева) Путина 2.0 – человека-охранителя. Сейчас могли быть надежды: Путин в состоянии вернуться к той роли, которую он играл во время первого своего президентского срока. Пока этого не произошло, и пока – вы абсолютно правы – мы видим человека, который боится сделать какой-то серьезный шаг вперед, боится дестабилизации, боится изменить статус-кво. На мой взгляд, это проигрышная тактика.
– Сегодня даже журналисты государственных СМИ осмеливаются задавать вопрос о том, является ли стагнация, застой оборотной стороной стабильности; о том, не является ли Путин диктатором, который, образно говоря, сидит на том, что ему удалось построить и сохранить?
– Окно возможностей для выхода из политической стагнации существовало. С одной стороны, Кремль мог считать (или выдавать желаемое за действительное), что политические протесты в стране стихли, если не сошли «на нет», с другой – была возможность предложить серьезную программу экономического развития. Пока этого не произошло. Вопрос, мне кажется, заключается вот в чем. Боится ли Путин это делать, не хочет ли он просто купить 2–3 года спокойной жизни, пока страна не потратит все свои финансовые резервы, а потом, уже «голой», примется решать те проблемы, которые очевидны уже сейчас? Или он просто выжидает, ему кажется, что сейчас момент еще не подоспел, а может быть, через пару месяцев или через полгода этот момент подоспеет?
– Наш разговор упирается все время в вопрос о способности Путина к переменам. У него есть потенциал изменений, на ваш взгляд?
– Неправильно ставить вопрос о личных возможностях и способностях Путина. Здесь играют политические элиты, и мне кажется, что зреет представление о том, что единственным путем сохранения себя у власти и сохранения нынешней политической системы являются серьезные реформы и в политической, и в экономической сферах. Значит, давление на Путина – с тем чтобы он эти реформы осуществлял, а если он не может или не хочет их осуществлять, то чтобы уходил, – уже есть и будет только возрастать. Вопрос для Путина, мне кажется, заключается в том, в состоянии ли он адекватно реагировать на эти вызовы. Если да – он будет меняться и останется у власти. Если Путин не в состоянии этого сделать, то он уйдет, мне кажется, раньше, чем закончится его нынешний президентский срок.
Фрагмент итогового выпуска программы «Время Свободы»
