Теперь в Сочи плохо спят. Днем стараются затеряться в сонной толпе, ночью дежурят у черных окон. Город, как Москва во время инаугурации, – пустыня на границе олимпийского оазиса, любовно обнесенного колючей проволокой. Они повсюду – в густо-ультрамариновой форме полицейских, в вызывающе терракотовых жилетах миграционной службы, в папахах казачьего фольклорного войска, едва прикрывающих набриолиненные чубы. Видеть их смешно, встречаться – страшно. Федералы на выпасе, как медведи после спячки.
Нам говорят, что они приезжают шумно, беспорядочно, бессистемно. Нахально бродят по комнатам, не разбирая ни альковов, ни детских. С разной степенью рвения заполняют анкеты-опросники, похожие на простыни переписи населения. Не любят отвлекающих маневров, в каждом усматривая жест недоброй воли, лая собак и вопросов детей, почему это дядя ходит по ковру в грязной обуви, а мне нельзя? Здесь вопросы задают они.
Мы слышим, будто бы хозяева сочинских квартир, домов, дач, гаражей иногда пытаются им возражать, вспоминая какие-то назойливые законы и почему-то Конституцию. Но в основном все покоряются судьбе, подписывая странные бумажки так обреченно, словно это последний приговор. И нам не приходит в голову усомниться, что это не облава, не обыск, ни беззаконная проверка документов. Это просто "так надо", потому что так сказал Путин, у которого Олимпиада, террористы и прочий "мигрантский сброд", мозолящий глаза отутюженным чиновникам МОК.
И теперь в Сочи плохо спят. Ведь если к вам еще не пришли – это значит, вы не в Сочи. Мы были наивны, когда думали, что ваши европейские физиономии однажды обманут их натасканное на людей чутье. Они явились и в нашу квартиру.
С утра во всем квартале выключили свет, поэтому в дверь трепетно постучали. Бояться мы не стали и впустили всех, кто просился. Вошли двое. В тусклом нимбе свечи отразились погон и кокарда почти на переносице. Целый подполковник вежливо представил себя и коллегу из миграционной службы. В глазах – бесконечная усталость и тоска по ужину.
– Мы думали, ну, пара-тройка недель. Но, похоже, мы тут застрянем на месяцы, – виновато вздыхал подполковник, старательно выписывая в толстую книгу данные наших паспортов.
– А вы не местные? – с осторожной ехидцей поинтересовались мы.
– Из Краснодара, – сказал тот, что с кокардой. Впрочем, теперь кокарда покоилась на кухонном столе и сквозь причудливый излом свечного луча отражалась в тарелке супа. Свет выключили в семь утра, и гостям пришлось подъедать вчерашнее.
– Что ж так? – спросила наша бесстрашная бабушка, опрокидывая остатки ухи в быстро опустевшую миску подполковника. – Своих, сочинских, неуж-таки не хватает?
Капля стеарина сползала по телу свечи со скоростью подполковничьего пера. Фамилии, серии, номера наших паспортов выстраивались в ранжир. Когда-нибудь позже они осядут в протоколах ФСБ, которая сочтет нас неблагонадежными, но в целом безвредными типами с неярко выраженными психопатическими наклонностями, способными вызвать критический взгляд на действительность. Этого, впрочем, недостаточно, чтобы полагать нас непримиримыми либералами.
– Коньячку? – неожиданно предложила бабушка, чье южное бесстрашие постепенно стало дрейфовать в направлении стокгольмского синдрома. – Днями соседку поминали, у меня осталось. Так как насчет коньячку?
– Нам бы чайку, – виновато улыбнулся тот, что сейчас был без кокарды.
– А к чайку – коньячку. С лимончиком, – не унималась старуха.
– Спасибо за угощение, – совсем по-человечески сказал подполковник, и мы отчетливо осознали, как в этой ночи ему не хватает участия. – Коньячок нам нельзя, а чаек уже поздновато. Нам еще двадцать квартир надо обойти.
– А нашли хоть кого? – обеспокоились мы их карьерой.
– Да нет, сегодня все спокойно, – сказал тот, кто опять натягивал на переносицу кокарду. И мы поняли, что они никого и не искали. Ушли они так же крадучись, как и вошли, забыв на кухонном столе свой гроссбух с нашими именами.
Бабушка догоняла их в кромешной парадной, усердно ворча:
– Шастают по ночам, людей беспокоят и еще казенное имущество забывают.
Ее тень зловеще дрожала на стене подъезда. Нам казалось, что все это мы уже слышали в долгих рассказах старухи, чей отец не проснулся в хибинской тундре 38-го.
Андрей Королев – корреспондент РС в Сочи
Нам говорят, что они приезжают шумно, беспорядочно, бессистемно. Нахально бродят по комнатам, не разбирая ни альковов, ни детских. С разной степенью рвения заполняют анкеты-опросники, похожие на простыни переписи населения. Не любят отвлекающих маневров, в каждом усматривая жест недоброй воли, лая собак и вопросов детей, почему это дядя ходит по ковру в грязной обуви, а мне нельзя? Здесь вопросы задают они.
Мы слышим, будто бы хозяева сочинских квартир, домов, дач, гаражей иногда пытаются им возражать, вспоминая какие-то назойливые законы и почему-то Конституцию. Но в основном все покоряются судьбе, подписывая странные бумажки так обреченно, словно это последний приговор. И нам не приходит в голову усомниться, что это не облава, не обыск, ни беззаконная проверка документов. Это просто "так надо", потому что так сказал Путин, у которого Олимпиада, террористы и прочий "мигрантский сброд", мозолящий глаза отутюженным чиновникам МОК.
И теперь в Сочи плохо спят. Ведь если к вам еще не пришли – это значит, вы не в Сочи. Мы были наивны, когда думали, что ваши европейские физиономии однажды обманут их натасканное на людей чутье. Они явились и в нашу квартиру.
С утра во всем квартале выключили свет, поэтому в дверь трепетно постучали. Бояться мы не стали и впустили всех, кто просился. Вошли двое. В тусклом нимбе свечи отразились погон и кокарда почти на переносице. Целый подполковник вежливо представил себя и коллегу из миграционной службы. В глазах – бесконечная усталость и тоска по ужину.
– Мы думали, ну, пара-тройка недель. Но, похоже, мы тут застрянем на месяцы, – виновато вздыхал подполковник, старательно выписывая в толстую книгу данные наших паспортов.
– А вы не местные? – с осторожной ехидцей поинтересовались мы.
– Из Краснодара, – сказал тот, что с кокардой. Впрочем, теперь кокарда покоилась на кухонном столе и сквозь причудливый излом свечного луча отражалась в тарелке супа. Свет выключили в семь утра, и гостям пришлось подъедать вчерашнее.
– Что ж так? – спросила наша бесстрашная бабушка, опрокидывая остатки ухи в быстро опустевшую миску подполковника. – Своих, сочинских, неуж-таки не хватает?
Капля стеарина сползала по телу свечи со скоростью подполковничьего пера. Фамилии, серии, номера наших паспортов выстраивались в ранжир. Когда-нибудь позже они осядут в протоколах ФСБ, которая сочтет нас неблагонадежными, но в целом безвредными типами с неярко выраженными психопатическими наклонностями, способными вызвать критический взгляд на действительность. Этого, впрочем, недостаточно, чтобы полагать нас непримиримыми либералами.
– Коньячку? – неожиданно предложила бабушка, чье южное бесстрашие постепенно стало дрейфовать в направлении стокгольмского синдрома. – Днями соседку поминали, у меня осталось. Так как насчет коньячку?
– Нам бы чайку, – виновато улыбнулся тот, что сейчас был без кокарды.
– А к чайку – коньячку. С лимончиком, – не унималась старуха.
– Спасибо за угощение, – совсем по-человечески сказал подполковник, и мы отчетливо осознали, как в этой ночи ему не хватает участия. – Коньячок нам нельзя, а чаек уже поздновато. Нам еще двадцать квартир надо обойти.
– А нашли хоть кого? – обеспокоились мы их карьерой.
– Да нет, сегодня все спокойно, – сказал тот, кто опять натягивал на переносицу кокарду. И мы поняли, что они никого и не искали. Ушли они так же крадучись, как и вошли, забыв на кухонном столе свой гроссбух с нашими именами.
Бабушка догоняла их в кромешной парадной, усердно ворча:
– Шастают по ночам, людей беспокоят и еще казенное имущество забывают.
Ее тень зловеще дрожала на стене подъезда. Нам казалось, что все это мы уже слышали в долгих рассказах старухи, чей отец не проснулся в хибинской тундре 38-го.
Андрей Королев – корреспондент РС в Сочи
