Я посмотрел телевизионную программу Первого канала – недавнюю беседу Владимира Соловьева с Александром Прохановым. О Проханове я писал уже давно, в 1990-х, мой текст назывался "Последний поэт", что-то вроде "соловья генштаба". Тезис был: Проханов плохой, но поэт, то есть человек, ставящий стиль выше материала. Слова важнее мыслей. При этом мысли симпатий тоже отнюдь не вызывали.

Прохановские мысли всем известны, и лишний раз их воспроизводить не стоит. Но вот я увидел его живьем, и мое представление о нем несколько скорректировалось – не скажу, что в лучшую сторону, но углубились. Я увидел не автора, а человека, услышал его живой голос. И главное впечатление: он человек несомненно искренний, человек верующий. В нем есть цельность. Искренность верований – совсем не гарантия их правильности, но живой Проханов производит несколько иное впечатление, чем его тексты. Меньше риторики и "стиля", больше "души". Это больная душа. И главное впечатление: он начинает видеться не в своем индивидуальном качестве, а в некоей сверхиндивидуальной типичности. Он представителен, а не случаен, он являет некий русский характер. С этим нельзя не считаться.

Что это за характер? Прежде всего, он глубоко и органически внеличностен, враждебен всякому индивидуализму. Человек – ничто, если он не включен в некую сверхиндивидуальную целостность, только это и важно в нем. Прав человека, то есть свободного раскрытия его индивидуальности, принципиально не существует. Такой сверхличной ценностью предстает у Проханова государство. Идеология при этом значения не имеет, содержательного наполнения нет, а только формальное единство. Ему все равно, что царь Николай, что Сталин, что большевизм, что православие. Русская история предстает единым потоком, в ней нет развития, не образуется новое, а только каждый раз воспроизводится единственный конфликт: сильное государство – сильная культура, культурный расцвет; государство слабеет – и происходит крах национальной жизни. Проханов даже не задается вопросом о причине таких периодических крахов, ему не приходит в голову, что сама гипертрофия государства выступает такой причиной: не оттого ли, что подавление индивидуальных свобод и прав как раз ослабляет само государство?

Нет, причиной у него выступает усвоение Россией западных демократических и правовых ценностей. Сам Запад начинает слабеть и рушиться под бременем индивидуалистической идеологии, вектор будущего развития человечества на Востоке: в Китае, даже в Северной Корее. Тут ведущий Соловьев не выдержал: неужели Пхеньян лучше Сеула? Но такие вопросы отскакивают от Проханова, он их не видит и не слышит. И вот в этом экстремистском антииндивидуализме Проханов являет собой типичную русскую фигуру, как она сложилась за века государственнической гипертрофии. Это не единственный русский тип, но он существует и почти не меняется в русской истории, с ним нельзя не считаться. Но в этом не сила, а слабость русского человека, это его экзистенциальная капитуляция.

Под непомерным давлением государственной машины русский человек нашел для себя более удобным отказаться от всякой ответственности за судьбы национальной жизни. Власть и народная жизнь совершенно разошлись, об этом писали еще славянофилы: государство и земля живут разной жизнью, земля отталкивается от всякой политики, от всякого участия во власти. Но славянофилы при этом были анархистами, а Проханов отчаянный государственник. Но государство не может быть до конца сильным, подавляя личность, искореняя ее в самом составе народной жизни. И при этом наблюдается парадокс на самой глубине: русскому сознанию присуще понимание такой ситуации как морального, едва ли не религиозного блага. Власть, политические поползновения, мирские устремления греховны, и власть берет этот грех на себя. Так видит народ эту ситуацию.

Отсюда своеобразное обожествление власти в народном сознании: она берет на себя грехи мира, тем самым освобождая от греха народ. Властитель, тиран становится в народном сознании, даже скорее подсознании христоподобной фигурой, происходит отождествление Христа и Великого Инквизитора. Вот это и есть главный сюжет Проханова. Это глубоко архаическая ситуация, так сказать, русская палеоархеология. Но она существует и все еще находит речистых защитников, каков Проханов. Видеть и слушать его было интересно, это было погружение в темные русские глубины. И нельзя не согласиться с ведущим Соловьевым, сказавшим в конце передачи, что разговаривать с Прохановым не только интересно, но и страшно.

Герцен когда-то сказал о передовых русских: мы не врачи, мы боль. Проханов не врач и даже не боль, а сама болезнь.

Борис Парамонов – нью-йоркский писатель и публицист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода