Елена Фанайлова: Свобода в клубе под названием "Квартира 44". Мы сегодня будем обсуждать результаты поездки русской редакции журнала "Эсквайр" с товарищами в Пушкинские Горы. Журнал "Эсквайр" у нас представляет один из его редакторов Михаил Ратгауз, а гостями сегодня являют c я Владимир Паперный, историк архитектуры, автор книги "Культура Два"; поэт Лев Рубинштейн; Дмитрий Борисов, совладелец московских клубов, в том числе и того, в котором мы находимся; известный режиссер Александр Наумович Митта, автор таких знаменитых фильмов, как "Звонят, откройте дверь", "Экипаж", "Гори, гори, моя звезда", "Сказ про то, как царь Петр арапа женил", "Сказка странствий", которую я особенно люблю, и "Граница - таежный роман"; Роман Лейбов, преподаватель Тартуского университета, в интернете известный, как один из основателей "живого журнала"; Иван Затевахин, биолог, популярный телеведущий, автор программы "Диалоги о животных" на канале "Россия" и еще множества телевизионных и радиопроектов. Давайте начнем. Давайте, представитель журнала "Эсквайр" расскажет, зачем, собственно, большая компания музыкантов, режиссеров, литераторов, мыслителей, писателей отправилась в Пушкинские Горы.

Михаил Ратгауз: Собственно говоря, замысел был такой. Мы хотим сделать специальный номер, который сделала приглашенная редакция, причем приглашенная редакция - редакция еще выездная к тому же. И для этого мы позвали 20 человек - разнообразных гостей, людей нам симпатичных, которых мы очень уважаем - неделю провести в Пушкинских Горах, где мы, с одной стороны, развлекались каким-то образом, а с другой стороны, вроде как делали журнал. Это будет ноябрьский номер.

Елена Фанайлова: То есть все писали?

Михаил Ратгауз: Писали, играли, проводили "круглые столы". В общем, формы были самые разные. Из этого как-то будем клеить журнал, еще не знаем, как, на самом деле.

Елена Фанайлова: У меня вопрос, как у человека, однажды посетившего Пушкинские Горы и вынесшего неизгладимое впечатление оттуда, вот, каждый из присутствующих - что вы ждали от этой поездки и что вы получили?

Владимир Паперный: Я не ждал ровным счетом ничего, потому что это было настолько неожиданным приглашением: приезжайте в Пушкинские Горы, будем делать журнал. Благодаря тому, что это было абсолютно неожиданным и непонятным, я не мог, естественно, отказаться от такого приглашения и тут же приехал. А результат… нельзя сказать, что он превзошел все ожидания, потому что ожиданий не было ровным счетом никаких, но результат был самый приятный. Это была одна из самых приятных недель, которые я могу вспомнить за последние годы. Во-первых, мне кажется, это сочетание людей, которые там собрались, чрезвычайно симпатичных, живых, интересных, ярких, с которыми было интересно разговаривать, спорить и делать какие-то проекты, и вот этого фона - Михайловское, Тригорское и Петровское.

Лев Рубинштейн: Владимир Паперный сказал, что ему, оказывается, сказали о том, что мы будем делать журнал, а мне-то как раз этого не говорили, потому что если бы мне сказали, что мы будем делать журнал, я еще подумал, поехать или нет. А мне не сказали, что мы будем делать журнал. Мне сказали: вот поехали в Пушкинские Горы вместе с редакцией и еще каким-то количеством симпатичных людей. А говорю: а зачем? А мне говорят: а так. Я немедленно согласился, потому что я очень люблю что-нибудь "а так". Но меня редакция коварно обманула и заставила все время что-то говорить и писать. Несмотря на все это, я счастлив, что я там побывал, потому что это было страшно интересно, столь же весело, сколь и ответственно, и при этом была какая-то такая уникальная симпатичная необязательная, в хорошем смысле, атмосфера, что я сегодня примчался сюда просто с целью немедленно встретиться с теми людьми, с которыми провел неделю.

Дмитрий Борисов: Меня тоже не предупредили о том, что нужно писать. Если Паперный и Рубинштейн умеют это делать, то для меня это было полной неожиданностью, что нужно сдать некоторое количество текстов, материалов и так далее, рисовать. Но это не испортило впечатление от поездки. Я довольно много видел разных мероприятий - и организовывал, и участвовал - за последние 10 лет. Это было, я думаю, может быть, даже лучшим, что я видел из таких продюсерских начинаний: взять, из пустоты сделать что-то не пустое, какую-то осмысленную историю. На самом деле все говорят, что не знали, зачем ехали, что будет. По-моему, такая случайность - она очень правильная, и она задала некоторую такую легкость общения, легкость разговора, на самом деле такую кажущуюся. Не знаю, получила ли редакция, что хотела, и будет ли у них этот ноябрьский номер, и сколько теперь они протянут на своих работах, но приглашенные, по-моему, по стопроцентному общему мнению, довольны и получили огромное удовольствие.

Елена Фанайлова: Вы меня как-то немножко пугаете. Я-то знаю, что у редакции журнала "Эсквайр" были совершенно определенные планы, там даже раздавали журналистам пресс-релизы, где было рассказано, что у вас там какие-то семинары ежедневные предполагаются...

Лев Рубинштейн: Они были.

Дмитрий Борисов: Каждый день было 3-4 семинара, обязательное присутствие. Я пару раз пытался "лесом отвалить" с семинара, невозможно - вылезал в ту же секунду представитель "Эсквайра" и за шкирку возвращал обратно.

Елена Фанайлова: Так, понятно, Дмитрий Борисов.

Александр Митта: Во-первых, пушкинские места - лучшее, наверное, что есть в России. Во-вторых, "Эсквайр", по-моему, лучшее, что есть в системе полуглянца. И самые красивые девушки - сотрудницы журнала - тоже украшали очень сильно жизнь. Я привез свой сценарий, сочинял его, всем рассказывал. И так как он не вошел в журнал, то я был таким сепаратным участником этого дела, но, когда надо было, что-то вякал.

Роман Лейбов: У меня были две, даже, наверное, три идеи относительно этого. Первая идея была - встретиться с теми людьми, которых я давно знаю и люблю, в таком месте, которое я тоже давно знаю и люблю. Вторая идея была - познакомиться с теми людьми, которых я тоже давно люблю, но не знаю. Третья идея... Мне ужасно интересно всякие вещи, о которых я не имею никакого представления, например, насчет глянцевых журналов я не знаю ничего. Я живу в Эстонии, и русские глянцевые журналы до нас не доходят, но я не уверен, что если бы я жил в Москве, они до меня бы доходили. И мне это было действительно очень интересно. Я познакомился с кучей замечательных молодых людей, которые делают этот журнал. У них есть настоящий драйв. Они что-то такое придумывают. По мере сил я пытался тоже в этом поучаствовать.

Иван Затевахин: Честно говоря, для меня это была единственная возможность убежать из Москвы на время, потому что было очень много работы всякой. Я вот решил, что это будет такой у меня просто... я от своей работы "откашиваю" и еду волевым усилием с журналом "Эсквайр", который я люблю безотносительно того, что я увидел в этой поездке. Она меня, конечно же, не разочаровала, было очень весело, увлекательно разговаривать, шутить друг с другом, подначивать. Причем была такая замечательная атмосфера. О замечательных девушках Александр Наумович уже сказал. Он режиссерским глазом это увидел, оценил и все, видимо, обобщил. Прекрасно было, интересно, отлично произошло как-то, перезагрузка компьютера произошла в голове.

Елена Фанайлова: Меня волнует один вопрос: почему нужно было ехать именно в Пушкинские Горы? Это как-то связано с тем, что вы там все делали или это должно было придать некую окраску, некий тон тому, что вы делали?

Михаил Ратгауз: На самом деле во вступительном слове, в самом начале этой поездки наш главный редактор Бахтин рассказал, что нами руководили воспоминания о фильме "Храни меня, мой талисман", который мы все очень любим в редакции, где, как вы помните, собираются всякие разные люди, как бы фиктивные и реальные, то есть герои и Окуджава, с другой стороны, и Казаков, и Адабашьян, играющий француза, в Болдино, и там по вечерам сидят под лампой с алкоголем и разговаривают о всяких высоких материях. Это была какая-то замечательная атмосфера придумана, и мы в некотором роде хотели ее восстановить. Это с одной стороны. С другой стороны, редакции, конечно, очень хотелось вырваться из Москвы на недельку куда-нибудь, но при этом и не бездельничать.

Елена Фанайлова: А тематически это как-то связано с Пушкиным?

Михаил Ратгауз: Там есть пара-тройка материалов, которые связаны с Пушкиным, запланированные. Например, продолжение одного пушкинского отрывка незаконченного, который все должны были написать.

Елена Фанайлова: Умоляю, расскажите, как это было. Давайте воспроизведем какой-нибудь эпизод из этого проекта.

Михаил Ратгауз: Какой эпизод интересует?

Елена Фанайлова: Продолжение черновика.

Михаил Ратгауз: Это писалось заранее.

Лев Рубинштейн: Домашнее задание, которое каждый прислал заранее. Всем разослали мне, например, известный, из академического собрания отрывок, который начинается: часто думаю я об этом ужасном семейственном романе, который кончается тем, что счастливый отец входит и остается неподвижен... Там, безусловно, напрашивается то, что его ребенок родился либо черным, либо белым. Я, например, закончил в том смысле, что он именно оказался белым, потому что отцом был Ганнибал Ибрагим. Я не знаю, кто написал, кто нет, но это было сложное, увлекательное, очень ответственное задание. Для меня, например, было важно не придумать какой-то сюжет, а для меня было важно, чтобы читатель, который не очень помнит сам отрывок, чтобы он там не нашел шва.

Елена Фанайлова: А кто-то оценивал эту работу?

Михаил Ратгауз: Это как бы внутрижурнальная история. А вот история, которая делалась там, это такая история, мы называем сейчас условно, "энциклопедия современной России". Мы в первый день путем жеребьевки распределили буквы, просто из мешка отдельные буквы, каждый получил свою, должен был придумать какое-то понятие для современной России очень важное и написать к концу недели энциклопедическую статью. И в последний день мы читали, собственно, эти тексты, и это было довольно здорово, по общему мнению.

Лев Рубинштейн: Некоторым по две буквы досталось.

Елена Фанайлова: Вот, Борисов, вы что написали?

Дмитрий Борисов: У меня было два понятия: одно - "бесплатно" про насаждение такой вечной халявы в России сейчас, а второе было слово "дрибадан" или "драбадан". В процессе написания выяснилось, что, может быть, вдрабадан пишется, как наречие, на "Грамоте.ру". Вот два понятия.

Роман Лейбов: Я написал про Пушкина, потому что без Пушкина плохо. У меня были буквы "п" и "х". На букву "х" я написал какую-то ерунду на самом деле. Я написал про букву "х", собственно говоря. Я не очень доволен.

Лев Рубинштейн: Нет, хороший, хороший.

Дмитрий Борисов: Про Пушкина гениально.

Елена Фанайлова: А про Пушкина что написал?

Роман Лейбов: А про Пушкина я решил, что энциклопедические статьи редко кому-нибудь посвящают, и я написал такую статейку с посвящением Льву Семеновичу Рубинштейну.

Елена Фанайлова: Ну, поподробнее-то немножко.

Роман Лейбов: Ее довольно трудно пересказать, она не очень связная. Кроме того, я довольно долго над этим текстом, три дня над ним работал и немножко от него устал, поэтому сейчас не хочу о нем говорить.

Елена Фанайлова: Давайте продолжать делиться впечатлениями. Иван Затевахин, что вам больше всего запомнилось из того, что вы делали?

Иван Затевахин: Это трудно сказать. Вообще, это все, как один день пролетело, я даже вычленить не могу, я долго вспоминал, еще там такое было задание - надо было каждый день что-то писать, впечатления, такой дневник велся, и все писали в дневник. Для меня это был жанр мне привычный, как биологу, полевых таких дневниковых записей. Я свои наблюдения за коллегами записывал. Так я вот не могу вспомнить, что, когда я писал, вот сейчас. Но все было как-то очень спрессовано во времени и в пространстве, я бы сказал, поэтому мне трудно. Но очень хорошо было, все, что я могу сказать. А вот результаты нашей деятельности - это читатели, я надеюсь, оценят.

Лев Рубинштейн: А мне показалось апофеозом участия Ивана во всей этой, как ты прекрасно сказал, экспедиции - это уже последний вечер в поезде, когда мы ехали сюда, когда он в присутствии огромного количества юных девиц прочел импровизированную лекцию про то, как устроены половые органы разных млекопитающих.

Иван Затевахин: По просьбе трудящихся.

Лев Рубинштейн: Да. Это была невероятно увлекательная лекция, никто долго не могу заснуть.

Елена Фанайлова: Это, видимо, связано с донжуанским списком Пушкина. Мне все-таки хочется понять, как все, что вы делали там, связано с пушкинской аурой, с его фигурой, как все это корреспондировали, как-то это было связано в вашем уме?

Владимир Паперный: Там было очень много интересного, но для меня самым интересным был такой случайно получившийся психологический эксперимент, когда собрали 20 человек достаточно амбициозных, и между ними происходила некая борьба за сценическую площадку. Наблюдать за этим было чрезвычайно увлекательно. И там были разные стратегии. Например, одна из стратегий была - громко говорить, не останавливаясь, с тем, чтобы никто другой не мог вставить слова. Некоторые в этом преуспели, но, как выяснилось, это была не самая эффективная стратегия. И явным победителем в этом туре оказался Алексей Герман, который действовал следующим образом: он сидел где-то далеко в углу и, дождавшись паузы, он начинал что-то говорить чрезвычайно тихо, как бы сам для себя. Это производило очень сильный эффект: все замолкали, оборачивались и слушали только его. Он был безусловным победителем вот этого тура соревнований. Я не думаю, что редакция именно предполагала провести такой психологический эксперимент, но это, я думаю, замечательная тема для кандидатской диссертации о роли лидера в малых группах, там, что-нибудь по социологии.

Елена Фанайлова: Александр Наумиович Митта, пожалуйста, ваши самые яркие впечатления от каких-либо проектов, от семинаров.

Александр Митта: Когда-то в давние годы, еще при сталинском режиме, Пырьев и Пудовкин поехали в Индию, и когда они вернулись оттуда, из экзотической страны, у Пырьева спросили: что вас больше всего поразило в Индии? Он сказал: Пудовкин. Я ожидал встречи с Пушкиным, с пушкинскими местами, но меня больше всего поразил коллективный портрет вот этой компании. Можно собрать такое количество интеллигентных людей, приятных, разнообразных, грамотных, сведущих в своих делах, некоторых просто уникальных... Скажем, эссе Рубинштейна на букву "о" "Очередь" - просто блистательный совершенно портрет времени. Ну, и многое все, что происходило, прямо просто потоком, одно за другим, создавало к вечеру ощущение такого, ну, просто счастья.

Елена Фанайлова: Давайте я опять попрошу Ратгауза рассказать тогда о том, как структурировался день человека, которого вы туда притащили.

Александр Митта: Если бы редакция должна была спонсорам послать отчет, то это был потрясающий отчет, видно было, что людей заставляли с утра до ночи пахать, пахать и пахать. А на самом деле это превращалось в какой-то непрерывный поток веселья. Планы на бумаге и реальность в атмосфере общения - они как-то не совпадали друг с другом.

Владимир Паперный: Пахали и с удовольствием, как Лев Толстой.

Иван Затевахин: С утра разминка за завтраком была. Разминка за завтраком непринужденная. Потом каждый был волен - спортивные игры или прогулки с Пушкиным или без него, кто как выбирал. Потом был обед. После обеда - дискуссия. После дискуссии - ужин. После ужина - дискуссия, переходящая в просмотр фильма, переходящий в дискуссию.

Елена Фанайлова: Спасибо Ивану Затевахину. Он наконец-то прояснил немножечко картину дня. Следующий вопрос у меня, подкупающий своей новизной: о чем дискутировали?

Владимир Паперный: Прежде чем... о чем дискутировали, я хотел бы сказать, что там еще была задача провести мастер-класс. Каждый из участников должен был провести то, что называется "мастер-класс". Было такое ограничение: желательно, чтобы тема этого мастер-класса не была связана с профессией ведущего. В частности, писатель Сергей Болмат провел семинар на тему "Как основать собственное государство", а мой мастер-класс (я думаю, что это частично связано с Пушкиным, поскольку Пушкин еще был таким блестящим рисовальщиком и очень много рисовал женских головок) был уроком рисования обнаженной модели. Надо сказать, что мы долго переписывались с сотрудниками, где найти модель, и, к счастью, нашлась девушка, которая занималась стриптизом в городе Пскове, которая была так взволнована возможностью встречи с новой аудиторией, что она согласилась это делать бесплатно.

Елена Фанайлова: Потрясающе.

Михаил Ратгауз: Роман Лейбов, например, рассказывал, как сочинить романс самостоятельно.

Роман Лейбов: Не только рассказывал, но заставлял сочинять и петь.

Михаил Ратгауз: Да, все пели, как миленькие.

Елена Фанайлова: Романс? С гитарой в руках?

Лев Рубинштейн: Плохой провинциальный романс.

Роман Лейбов: Вот Владимир Паперный аккомпанировал на таком музыкальном инструменте, который девочке Алисе, которой исполнилось 5 лет как раз, когда мы там были, подарили на день рождения. Это полторы октавы, он дает аккорды брать, но больше как-то на нем ничего нельзя сделать. Это было действительно замечательно. Моя задача была на самом деле - избыть в себе отвращение к плохой музыке. Мне очень не нравится плохая музыка, которая профанирует хорошие стихи. Я очень много послушал этих ужасных, советских в основном, ну, и досоветских тоже, романсов. Я придумал, что их может сочинять любой человек. Я раздал просто тексты, которые в Тарту еще распечатал на принтере, приготовил. Люди их увидели, но не в первый раз, потому что тексты достаточно известные, ну, кто-то, может быть, в первый раз. Но, по крайней мере, идеи сочинять романс на этот текст как-то у них не было никогда. И они сочиняли замечательные романсы на самом деле, прекрасно все пели. Митя особенно хорошо спел.

Дмитрий Борисов: Но победил Михаил Ратгауз.

Роман Лейбов: Но победил Ратгауз, да.

Роман Лейбов: А вот Иван Затевахин, например, прочел увлекательную лекцию про козлов и баранов.

Иван Затевахин: Звездный час, как сказал Рубинштейн, видимо, в поезде состоялся мой.

Елена Фанайлова: А лекция про козлов и баранов о чем была?

Иван Затевахин: Ну, такая сюрреалистическая лекция по систематике козлов и баранов состоялась. Но я вот по специальности выступил. Не ищите подтекстов.

Роман Лейбов: Иван на меня очень сильное впечатление произвел. Я приехал, а я человек дикий в принципе, я телевизор-то не смотрю. Я вижу - человек ученый. Он ходит и что-то все говорит: только не спрашивайте меня о дельфинах. У меня и в мыслях не было, собственно говоря, спрашивать и, кажется, никто не собирался, но он все это время ходил и просил: только не спрашивайте...

Лев Рубинштейн: Иван целый день всем грозно велел ничего не спрашивать про дельфинов.

Роман Лейбов: Да, он говорил: только не спрашивайте меня о... Ну, естественно, все стали спрашивать Ивана о дельфинах. И он до поезда никому не отвечал, а в поезде до лекции о копулятивных органах была еще такая серьезная лекция о всяких морских млекопитающих, в вагоне-ресторане, если не ошибаюсь.

Михаил Ратгауз: Александр Митта вел дискуссию, которая оказалась самой горячей из всех, которые там были, она называлась довольно агрессивно "Русское кино в жопе". Мы обсуждали состояние русского кино, и это была настоящая баталия.

Елена Фанайлова: Давайте послушаем Александра Наумовича Митту с его семинаром экстравагантным о том, что русское кино где-то не там находится. Но, впрочем, Пушкин употреблял такие слова.

Александр Митта: Термин-то принадлежит не нам, это братья Пресняковы в пьесе "Изображая жертву" сказали, что русское кино в жопе, а народ с этим не согласился, потому что всем как-то нравятся фильмы, и, что приятно, определилось, что разным людям нравятся разные фильмы, значит, уже русское кино может показать разнообразие картин. Что-то там было показано, что-то люди видели. Поэтому вышло такое соревнование в эрудиции. Оказалось, что все смотрят русское кино и хотят смотреть его все больше и больше. От этого было приятно.

Елена Фанайлова: То есть русское кино на самом деле не в таком плохом месте?

Александр Митта: Во всяком случае, наполовину оно уже вылезло оттуда.

Елена Фанайлова: Так, хорошо, как договорились в перерыве с Рубинштейном, во-первых, он будет задавать вопросы в этой части, как человек, который прекрасно ориентируется в ситуации. И договорились мы до того, что вы все будете рассказывать смешные истории, случаи, которые с вами произошли в течение этой недели упорного труда на благо журнала "Эсквайр".

Дмитрий Борисов: По-моему, еще не было упомянуто, что Пушкинские Горы - еще и довлатовские места, естественно. Понятное дело, что все пытались с той или иной степенью успешности найти свою какую-то довлатовскую историю, смешную, остроумную. Я бы выделил две истории. Первая, мы ходили выяснить, в каком номере жил Довлатов гостинице "Дружба", где ресторан "Лукоморье", и подошли на ресепшн, спросили у девушки: а в каком номере жил Довлатов? Она стала листать свою тетрадку, говорит: а он что, съехал уже? На что получила ответ, что в некотором смысле съехал.

Лев Рубинштейн: Причем во многих смыслах.

Дмитрий Борисов: Во многих, да. А вторая история произошла со мной в кафе. Я гениальный ответ такой от официантки не получал никогда в жизни. Я спросил: а котлеты можно заказать? На что она ответила: не думаю.

Владимир Паперный: Вот была очень странная такая, я бы сказал, сюрреалистическая история. Как выяснилось, редакция очень серьезно относилась к отбору гостей и как-то долго компоновала эту группу, и когда мы все садились в поезд, одна из девушек, которая была подругой одного из провожающих, неожиданно для всех вошла в поезд и уехала вместе со всеми. И семь дней провела с нами. Она выходила к завтраку, потом - к обеду, потом - к ужину. Она жила в гостинице. Редакция думала, что она подруга кого-то из гостей, гости думали, что она - сотрудник редакции. И она такой вот тенью ходила среди всех. Как потом выяснилось, она, по-моему, оказалась внучкой Иннокентия Смоктуновского. Но не наверняка.

(смех)

Елена Фанайлова: Прелестно. Спасибо Владимиру Паперному. Кто готов рассказывать следующую историю?

Роман Лейбов: Для меня самая смешная история то, что я с вами здесь сижу, потому что вообще-то между Псковом и Тарту расстояние три часа езды и придумать ехать из Пскова в Тарту через Москву - это, по-моему, отличная идея. Я на день, собственно, заехал. Отличную историю на самом деле Митя Борисов рассказывал о девушке из этого кафе. Там, кроме этой девушки, еще такая женщина, которая готовит яичницу, замечательные совершенно люди. Я стою в очереди, какие-то люди подходят, и женщины, пожилые такие, спрашивают: а есть ли у вас сверхлегкие сигареты? Как, говорят, сверхлегкие? Ну, суперлайт. А что это? Ну, ультралайт, такие, в которых совсем мало всего. И девушка так, с недоумением говорит: а зачем, я не понимаю, зачем их вообще курить? А эта женщина, которая чуть дальше в кулисах стоит, подает такую реплику: так они курят не для удовольствия, а для имиджа.

Елена Фанайлова: Прекрасный рассказ. Кто следующий?

Лев Рубинштейн: Был какой-то один из семинаров, на мой взгляд, не очень удачный, но это не важно, имел прекрасные побочные последствия. Семинар, который проводил, если не ошибаюсь, режиссер Бояков, который примерно, точно не помню, назывался "Наша встреча с мистическим" или что-то такое, где всем предлагалось что-то такое вспомнить о своих встречах с чем-то таким непознаваемым. Причем он еще, что было самое, на мой взгляд, неудачное, предложил, чтобы ничего не было веселого и шутливого, а чтобы все было очень серьезно. Поэтому заведомо все куда-то пошло не туда. Серьезного вспомнить не могли, а несерьезное было запрещено. Но нечто там мистическое все-таки произошло, причем в этот же день, когда там появился режиссер Алексей Герман, который смотрел, как на лугу во все время нашей говорильни паслась прекрасная белая лошадь, конь такой. И Герман сказал: вот я бы хотел в следующей жизни быть конем, причем вот этим, белым, прекрасным конем, который ничего не делает, фильмов не снимает, а ходит и пасется. И когда зашла речь о мистическом, Герман выступил, говорит: вы знаете, сейчас было как раз нечто мистическое. Пересказал вот это свое желание стать конем. А когда спросили, как зовут коня, оказалось, что коня зовут Герман. Так что все решили, что он им уже стал.

Елена Фанайлова: Прекрасная история от Льва Рубинштейна. У Ивана Затевахина есть какая-нибудь история?

Иван Затевахин: Лучше не скажешь, добавить мне нечего. Практически все смешные случаи были пересказаны.

Елена Фанайлова: Не может быть.

Иван Затевахин: Вот Рубинштейн...

Елена Фанайлова: ...предлагает частушку спеть. Которые пелись там?

Иван Затевахин: Да, частушки пелись, разумеется.

Роман Лейбов: Если какие-то аналогии придумывать, конечно, мы валяли дурака, но мы валяли дурака ответственно, как сказал Лев Семенович, и с некоторым самозабвением. Это немножко Телемская обитель такая была.

Лев Рубинштейн: Может быть, это даже была такая гессевская "игра в бисер".

Роман Лейбов: Что-то среднее между Телемской обителью и "игрой в бисер".

Лев Рубинштейн: То есть в наличии была действительно игра, но она была, так сказать, "в бисер".

Иван Затевахин: Я обыграл Рубинштейна в "эрудит".

Лев Рубинштейн: Очень смешная...

Иван Затевахин: Это было смешно. А он расстроился почему-то.

Дмитрий Борисов: Смешно было, что там каждый день были какие-то конкурсы, мастер-классы заканчивались конкурсами или просто Леонид Федоров бегал на перегонки с Рубинштейном, и Рубинштейн проиграл во всех конкурсах.

Лев Рубинштейн: Да что же такое.

(смех)

Роман Лейбов: На полкорпуса обошел Леонид Федоров Льва Рубинштейна.

Дмитрий Борисов: За картину тоже не... хотя Рубинштейн силой заставлял голосовать за себя, выкручивал руки людям, но картину все равно выбрали не его, как самую лучшую.

Лев Рубинштейн: Я считаю, что я в рисовании нашел самое оригинальное решение. Поскольку у меня на листе никак не поместилась вся фигура целиком, я голову изобразил отдельно. Никто не оценил абсолютно.

Владимир Паперный: Что касается рисования, там был проект, который получил второе место, рисунок Ираклия Квирикадзе, который состоял в основном из текстов. Он смотрел на модель и писал: "У Анечки очень красивый пупок". И в таком духе покрыл весь лист.

Елена Фанайлова: Владимир Паперный, а чем все-таки занимался режиссер Александр Митта? Вы все сказали, что дурака валяли, Александр Наумович как-то грустно смотрит и что-то там рисует.

Александр Митта: Нет, я пребывал в непрерывном восхищении, меня по-разному восхищали разные люди, потому что они были разнообразные, и каждый как-то в своей свободе был очень привлекателен.

Елена Фанайлова: Вы знаете, я вот сейчас Льву Рубинштейну передаю свои полномочия. Он же обещал, как человек, который знал, что там происходит, задать вопросы участникам нынешней встречи.

Лев Рубинштейн: Давайте. Как вы думаете, произошел ли с помощью этой акции какой-нибудь, скажем так, жанровый прорыв в истории...

Елена Фанайлова: …отечественной журналистики.

Лев Рубинштейн: Медиа, да. То есть был этот жанр новым и плодотворным? Я даже готов первым ответить.

(смех)

Елена Фанайлова: Отличная идея.

Лев Рубинштейн: Мне кажется, что да, это была счастливая находка. Дело в том, что вот этого очень не хватало, не хватало медиа каких-то рискованных, странных, живых и непонятных акций, которые, на мой взгляд, если даже не получится вот этот номер, я бы призвал редакцию не отчаиваться и не останавливаться на этом, потому что это все равно надо делать. Я все время вспоминаю, из какой-нибудь школьной программы по литературе меня завораживали такие словосочетания, скажем: вокруг журнала "Современник" сплотились какие-то лучшие интеллектуальные силы Петербурга или Москвы. И мне так это как-то нравилось, что лежит журнал, а вокруг сплотились какие-то силы. Мне кажется, что у журнала "Эсквайр", если они проявят некую последовательность и волю, есть шанс вот стать таким журналом, который сплотит действительно лучшие интеллектуальные силы.

Елена Фанайлова: Давайте мы сейчас действительно поговорим, родился ли новый жанр.

Лев Рубинштейн: Пусть представитель журнала скажет.

Михаил Ратгауз: Чудесно совершенно Лев Семенович описал то, что нам на самом деле хотелось, это абсолютно точно, то есть сплотить каких-то людей вокруг журнала, которые или были уже в его орбите, или которых мы хотели бы в нее заполучить. Насколько это медийный прорыв, я не знаю. Что касается опасений Льва Семеновича по поводу судьбы номера, то, конечно, я думаю, что в них есть доля справедливости в том смысле, что это был эксперимент, не знали, как это все будет проходить. Мы получили гигантское количество материала - 14 часов записей аудио и видео, которые мы сейчас, я думаю, будем, уже вне зависимости от наших первоначальных намерений, как-то уточнять и как-то перекраивать. Но это то, что касается нашей работы.

Дмитрий Борисов: Я думаю, что жанр, может быть, не родился, но был зачат.

Роман Лейбов: И это было приятно.

Дмитрий Борисов: Да. Этот жанр был ребенком любви.

Александр Митта: Не факт, что в результате этого прекрасного времяпрепровождения появится отличный номер. Но если он появится, то это разрушит стереотип о том, что халява не бывает продуктивной.

Лев Рубинштейн: Я бы это не назвал халявой. Мы как-то все-таки работали.

Александр Митта: В таком кайфе когда работаешь, то ощущение, что ты отдыхаешь.

Лев Рубинштейн: Так это лучшая работа и есть.

Роман Лейбов: Я бы хотел вообще с восхищением сказать о сотрудниках редакции, которые умудрялись такое стадо козлов и баранов, как некоторые тут биологи выражаются, пасти. Причем действительно, я просто наблюдал Рубинштейна, увертывающегося от очередного задания, там нужно было какие-то словечки составлять, и я просто видел, это футбол такой, это такой Зидан, которого пасут несколько защитников, при этом не давая ему ощущения того, что он плотно окружен, он так немножко ходит по полю, но при этом какая-то девушка все время подходит с одной стороны, говорит "Лев Семенович, ну, все-таки нужно словечко составить", откуда-то из кустов выходит другая девушка. Очень профессионально. И главное, что весело.

Лев Рубинштейн: Если уж я начал вопросы задавать, я хочу задать вопрос Михаилу Ратгаузу и спросить, каков был принцип отбора приглашенных? Он был или это как-то спонтанно все?

Михаил Ратгауз: Общий принцип… сейчас Митя Борисов сказал про зачатие и про какие-то любовные причины, мы собирали людей, которых мы любим.

Лев Рубинштейн: На мой взгляд, это лучший принцип, не говоря о том, что он лестный.

Дмитрий Борисов: Но надо сказать, что мы старались вернуть полученную любовь сторицей.

Роман Лейбов: Я хочу сказать, что у нас еще был один такой короткий аттракцион в этой поездке в первый день, это собственно появление писателя Питера Акройда, который отправился из Москвы в Михайловское на машине, прибыл туда как раз одновременно с нами и рассказал нам, как он путешествовал, и тут же исчез. Как-то это украсило поездку в смысле разнообразия впечатлений.

Дмитрий Борисов: Питер Акройд, помимо того, что писатель хороший, еще человек очаровательный оказался.

Елена Фанайлова: Слушайте, мне все-таки очень хочется про "гений места". Я большой поклонник вот этого миропонимания, которое говорит о том, что у места есть особая аура и что оно каким-то образом влияет на людей, которые в нем находятся, и создает некий микрокосм, если хотите, создает некую особую атмосферу. У меня была удивительная совершенно встреча несколько лет назад с директором музея-заповедника пушкиногорского, который сказал: вы знаете, вот Пушкин незримо присутствует во всех наших начинаниях; когда мы делаем какую-нибудь экспозицию, с ним связанную, или что-нибудь мы затеваем, какие-нибудь перемены, мы всегда знаем, одобряет или не одобряет. Мне хотелось бы услышать, как это место, довольно особенное, ведь там все-таки монастырь рядом, там как-то все для русского сердца очень трогательно сложено, вот как это место влияло на ваши приключения, смешные случаи, дурачества, мальчишества.

Дмитрий Борисов: Я спросил у официантки, есть ли там место (будучи уверен, что такое место в Пушкинских Горах должно быть), где традиционно назначают свидания. Она сказала, что это в Трехгорском, около старого 300-летнего дуба, у которого якобы еще Пушкин назначал какие-то свидания. Я говорю: а почему там? Мне 16-летняя официантка, по-моему, только в Пушкинских Горах можно получить такой ответ: потому что там пустынно.

Лев Рубинштейн: Лена, на твой вопрос не по поводу свидания, а по поводу ауры или чьего-то влияния, ответить трудно, потому что это опять же из области "наши встречи с мистическим".

Елена Фанайлова: Нет-нет-нет, я имею в виду совершенно конкретные вещи.

Лев Рубинштейн: Я не знаю, как влияло, но я точно знаю, что влияло, конечно. Дело, может, ни в каком не в Пушкине, но это как-то фонило... Кстати, там ни в каком из "круглых столов", ни в каком из мастер-классов собственно о Пушкине-то не было речи. И это, наверное, было правильно. Но он действительно каким-то образом присутствовал. Я думаю, в данном случае в виде уникального ландшафта. Я, действительно, такой красоты практически не видел. И даже одна из экскурсоводш сказала, что, вы знаете, у нас тут ведь все новодел, все постройки, все эти домики, это все было в войну разбито, сожжено, взорвано. Но, говорит, главная наша мемория (это такой музейный термин) состоит в этом ландшафте. Домик-то, допустим, новосделанный, а вид из окна такой же, какой был при Пушкине. То есть мы, конечно, вольно, невольно, кто рефлексировал на это, кто нет, но каждый инспирировался примерно тем же, чем инспирировался и гений, не называемый нами, этих мест.

Елена Фанайлова: Я думаю, что мы можем потихоньку завершать нашу программу. Я бы хотела, чтобы каждый из вас по кругу, как мы и начинали программу, высказал что-то, что очень хотел сказать, но не успел, например, или какой-то итог для себя этой поездки, что-то новое, с чем вы вышли из этой экспедиции, как мы нашли такое слово замечательное.

Дмитрий Борисов: Так как более-менее то, чем я занимаюсь в последние 10 лет, - это попытка собрать какое-то уникальное общество в каком-то определенном месте...

Лев Рубинштейн: То есть примерно такая же...

Дмитрий Борисов: Примерно такая же, близко. То у меня осталась такая добрая нечерная зависть, что это сделано не нашей компанией, а журналом "Эсквайр". У меня такое бывает крайне редко. Правда, такая добрая зависть, потому что, если бы такое мероприятие придумал я, я бы им гордился.

Иван Затевахин: Я с некоторым удивлением, с одной стороны, а с другой стороны, с огромной радостью обнаружил, что атмосфера кухонь 25-летней давности и обилие людей в высшей степени интеллигентных, в высочайшей степени интеллигентных, образованных... такие люди остались, это поколение не ушло, поколение наших дедов, так скажем. Они передали свои знания, свою культуру, какой-то запас интеллигентности своим детям, а дети - внукам, и эти люди есть. И вот, оказывается, их можно собрать и, оказывается, все продолжается, что для меня было удивительно, но радостно.

Дмитрий Борисов: Важная вещь, что вроде бы считается, что глянец рассчитан на молодежь, средний возраст, посчитали, гостей был ровно 50 лет. Приятно то, что при этом редакция эта молодая. И очень правильно было сделано, что, с одной стороны, не было фамильярного отношения, но при этом молодые люди, редакторы и так далее 23-25-ти лет абсолютно на равных общались с представителями старшего поколения - Германом, Миттой.

Владимир Паперный: Мне показалось очень интересным, что, с одной стороны, это был случайный состав, кто-то приехал из Дюссельдорфа, из Лос-Анджелеса, из Нью-Йорка, из Пскова. И в процессе общения стало выясняться, что связи между людьми гораздо более глубокие, и они, более того, уходят в историю. Выяснилось, что мои родители учились вместе с бабушкой, с дедушкой Ивана. Кто-то из работников редакции был знаком и так далее, сейчас не будем углубляться в генеалогические древа. Но вот выяснилось, что случайный состав оказался совсем не случайным, и он прорастал какими-то связями, то есть не прорастал, а выявлялись эти связи, которыми все связаны, и выясняется, что мы все принадлежим к чему-то. Я не знаю, как назвать это что-то, может быть, субкультура или...

Лев Рубинштейн: Да просто культура я бы это назвал, что там скромничать. А почему субкультура? Нет, я отчасти хотел... То есть Митя сказал почти то же самое, что я хотел сказать, но я все равно скажу. Мне показалась очень оптимистичным вот эта поездка, потому что я там обнаружил то, в чем на самом деле и так уверен, но это лишний раз подтвердило мою гипотезу о том, что всякие нынешние такие околокультурные разговоры о каких-то поколениях, о каких-то непониманиях, все - абсолютно искусственная ерунда, потому что люди делятся не по поколениям ни по каким, не по генерациям и не по тем, кто родился до чего-то или после чего-то, а люди делятся на культурно вменяемых и культурно невменяемых. И то, что там собрали людей, безусловно, культурно вменяемых разных поколений, и то, о чем Митя сказал, и я повторю, что там всем со всеми было легко и свободно, что действительно режиссер Герман буквально... Я видел, он приехал мрачный какой-то, плохо себя чувствующий, он расцвел от того, что он среди молодых людей, что его слушают, что знают фильмы, потому что он человек мизантропический, ему все время кажется, что про него забыли и что-то такое. И это все так вместе было. Молодые люди, может быть, я за них не хочу говорить, были в свою очередь симметрично польщены тем, что они общаются со взрослыми очень знаменитыми. И все вместе было как-то невероятно легко и симпатично.

Александр Митта: Принято думать, что собираются интеллигентные люди, они должны общаться как бы "в режиме "Новой газеты" - страдать за родину и перечислять друг другу недостатки, хотя это серьезные и приятные вещи. Но те, кого собрал глянцевый журнал… и никто никому ничего не втюхивал, никому ничего не впаривал, ничто не продавал, не рекламировал, а просто люди общались по принципу Пушкина: быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей. В этом не было ни мелкотемья, ни забвения, того, в каком серьезном состоянии находятся наши настоящие дела, а просто жизнь - веселая штука, и время от времени хорошо бы это помнить.

Роман Лейбов: Вы знаете, я, пожалуй, достиг своей цели, я понял, что такое русский глянец и мне это понравилось. Было так. Там нас одели всех в такие прекрасные одежды, это не рекламная акция, как объяснила девушка, которая этим занималась, а модная съемка. Нас одели в замечательные совершенно одежды, с которыми нам не хотелось расставаться, некоторые об этом даже потом говорили. Ну, не всегда все было по размеру. Мне достались, допустим, туфли на два номера больше, но ничего. А там такой дворик напротив усадьбы Петровского, там живут алкоголики, видимо, какая-то такая сложная семья. Фотограф Паша нашел замечательное место для съемки, действительно прекрасное место. И мы стоим в этих таких прекрасных совершенно, правда, немножко укороченных брюках, немножко длинных туфлях, принимаем разные позы, при этом девушки, которые руководят съемкой, думают о том, как бы не выскочил алкоголик, которому заплачено за то, чтобы он не выскочил, а из хлева глядит на нас корова. Мы стоим в куче коровьего навоза, в соответствующей атмосфере, принимаем разные задумчивые позы. Паша говорит: так, теперь вот так немножко повернись, вот так мрачно не нужно, немножко посветлее, все-таки смотри помягче. Я понял, что это такое. Мне, скорее, это нравится.

Елена Фанайлова: Прекрасный доклад Романа Лейбова. Ну и наконец, Михаил Ратгауз.

Михаил Ратгауз: Мы на самом деле, как хозяева, я думаю, видели гораздо меньше, чем гости, как это с хозяевами частенько случается, поэтому я персонально вынес для себя несколько волшебных и магических моментов каких-то, о которых сейчас не буду распространяться. А гораздо важнее было то, что сказали наши гости, поскольку это было сделано в существенной степени не только для журнала, но и для них.

Елена Фанайлова: Мишечка, ну, хоть один магический волшебный момент.

Михаил Ратгауз: Один был на этой самой неудачной дискуссии про мистическое. Мы сидели на эстраде в открытом поле постоянно, на крытой эстраде, на которой по вечерам висела красная лампа такая, абажур сверху, все сидели кружком, и в тот вечер как раз, когда был разговор о мистическом, был довольно густой туман. Это было довольно сильное зрелище. В поле под лампой сидят в круге люди, в тумане. Где-то, видимо, есть сливающаяся с туманом лошадь. И, в общем, довольно поздно уже, 10 часов вечера. Это был один из таких моментов, например.