Заметки про Алжир, которые вы сейчас, надеюсь, прочитаете, нельзя было печатать тогда, когда они появились. Казалось бы: 1987 год на дворе, страна второй год живет в гласности-перестройке. Однако тема внутренней посольской кухни, тема незавидного положения советских специалистов за рубежом все еще была закрыта, она была невозможной даже для той очень смелой газеты, в которой я тогда работала. "С МИДом связываться не буду", – сказал мой главный редактор.

Я вспомнила об этих заметках зимой 2013-го, когда в Алжире развернулась масштабная операция по освобождению заложников, в числе которых были десятки иностранных специалистов. И я, как ни странно подумала, что вот, опять там появились иностранцы. Страна была фактически закрыта для них на два десятилетия, начиная с 1991 года, когда в ней развернулся кровавый религиозный конфликт, унесший сто тысяч жизней. Граждане РФ были полностью эвакуированы из Алжира в июне 1994 года. Это случилось сразу после того, как был расстрелян автобус с русскими специалистами: четверо убитых, десятки раненых. Кстати, это были специалисты компании "Технопромэкспорт", по контракту с которой ездили в Алжир и мы.

Эта компания существует до сих пор. И она все еще обслуживает ТЭС Жижель, которую сама же и строила в 80-е и 90-е годы. Я даже написала им. И узнала, что если тогда, в 1987-м, в государстве Алжир работало 1200 советских специалистов (часть из них жила в поселке Жижель, а другая, как мы, в столице страны), то сейчас в Жижели лишь 14 наших граждан. И всего один человек – в столице Алжире.

А сейчас я опять вспомнила о своих старых заметках. И подумала, что, кажется, появляется повод их напечатать. Потому что все это, похоже, возвращается – все то, как мы тогда жили. Не меняю в заметках ни слова.

Ноябрь, 2014

ж ж ж

Пограничник в Шереметьеве смотрит в мой паспорт, потом на меня, потом снова возится с паспортом, потом, наконец, спрашивает: "Так какая у вас фамилия?!" Я немею. Это самый трудный вопрос, который мне могли бы задать. Моей настоящей фамилии нет в данных паспорта. Она (карандашом!) написана на обороте фотографии, которая вклеена в этот паспорт. Видимо, пограничник насквозь просветил фотографию и обнаружил, что надпись на ней не соответствует той, что он видит сейчас в графе "фамилия"!

И тогда мне приходится объяснять, что фамилия, которую он видит сейчас в моем паспорте, на самом деле, принадлежит не мне, а моему супругу. Что я получила ее буквально "на один раз", потому что таким было условие поездки в Алжир. Если вы едете туда как ЧСП (член семьи переводчика), то вы не можете "пользоваться" своей собственной фамилией, а только фамилией мужа. Собственно, к нему-то мы сейчас и летим вдвоем с маленькой дочерью.

"Проверим", – говорит пограничник. Я в ужасе. На часах половина шестого утра. Как он это проверит?! Мы намертво застреваем возле его будки. Дочь истерически рвется "пописять". А нам ведь нельзя двинуться с места, ни назад, ни вперед. Через полчаса выясняется, что даже в столь раннее время в Советском Союзе есть кому позвонить, чтоб убедиться, что я не вру. Мы благополучно вылетаем в Алжир.

1. КАК ОБХИТРИТЬ ХОЗЯИНА?

Железные штыри, перепоясывающие наше окошко, обхватывают две худенькие смуглые ручки. За ними на уровень подоконника подтягивается кудрявая головка двухлетнего Амина, на шее – неизменный слюнявчик. "Ма-ма-ма-ма-ма!" – требовательно заявляет Аминчик. Это значит – пора одевать и отправлять во двор нашу Дарью. Амин – внук семейной пары с симпатичной фамилией Селяви, у которой мы снимаем первый этаж виллы, а наша дочь Даша – его единственная подруга-сверстница.

С этой парочкой трогательно возятся пятиклассница Фузия Селяви (двоюродная сестра Амина) и ее школьные подружки. Они часами играют в мячик, прятки и "билёчки". Мне, впрочем, до сих пор неизвестен смысл этого слова, как и многих других – арабских и французских – которые Дашка охапками приносит с улицы. "Мы играли в билёчки, понимаешь, в билёчки", – чуть не плача от моей бестолковости разъясняет дочь.

После обеда в ряды этого мини-Артека вливаются примчавшиеся из школы Жолтан и Петро, сыновья милой семейной пары, которая снимает у Селяви второй этаж виллы. И тогда вопли и топот достигают такой силы, что из окон Нигерийского посольства, находящегося в соседнем дворе, укоризненно высовываются его сотрудники.

Мадам и месье Селяви живут не только на доходы от аренды своей виллы (одно только наше помещение обходится представительству "Технопромэкспорт" в 6-7 тысяч динаров, это семь наших алжирских зарплат). Месье, кроме того, содержит мастерскую по пошиву одежды и магазинчик в центре города, где свои же изделия и продает. Женское население виллы не работает. "А куда ты будешь поступать после школы?" – спросили мы как-то Фузию. "Никуда. Буду сидеть дома", – пожала плечами девочка.

Мадам Малике кормит птичек, убирает во дворе, стряпает, словом, ведет домашнее хозяйство. Однажды она вошла к нам на кухню в тот момент, когда я за столом лепила пирожки, а муж их тут же на сковородке и поджаривал. От изумления мадам чуть не упала в обморок! Правда, быстро оправилась и с улыбкой объяснила, что ее "месье" заходит на кухню только для того, чтобы покушать.

…Вечером во двор вкатывает "Пежо" месье. Хозяин непременно заглядывает к нам с вежливым "бонсуар". Он треплет по щечкам детей, шутит, что неплохо было бы их поженить, рассказывает, что до нас в квартире жили американцы, и их ребятишки освоили арабский за три года. Пользуясь благодушным настроением месье, в который раз пытаемся подступиться с нашим поломанным туалетом (ведь согласно контракту все работы ведет хозяин), но он в очередной раз мастерски уводит разговор в сторону. Мы в отчаянии. Однако поднаторевшие в таких делах товарищи из нашего представительства дают отличный совет.

…Ровно через двое суток почтальон приносит месье Селяви письмо с множеством печатей и подписанное заместителем генерального директора Жижельской ТЭС. Письмо гласит: "Господин. Мы доводим до вашего сведения, что вот уже полтора месяца живем в квартире, снятой у вас. И вот уже месяц, как мы фактически лишены возможности пользоваться сливным бачком в туалете, что причиняет нам множество неудобств. Также в последнее время стала протекать труба в ванной. Несколько раз мы обращались к вам с просьбой пригласить сантехника. Но, к сожалению, до настоящего момента он не появился.

В случае если у вас есть трудности с тем, чтобы связаться с сантехником, мы выдвигаем вам встречное предложение. Состоит оно в том, чтобы пригласить знакомого нам сантехника для производства необходимого ремонта. Соответственно, мы передадим вам счет-фактуру за его работу, которую вы уплатите по указанной там сумме. Мы считаем это предложение удобным как для вас, так и для нас. В ожидании ответа примите наши уверения и т. п."

Цитирую письмо так подробно, потому что, во-первых, оно дает представление о том витиеватом и предельно уважительном стиле, в котором принято здесь обращаться друг к другу даже по самым незатейливым вопросам. А во-вторых, это ценный опыт – вот бы нам так! Здесь, если у частного лица какие-то неувязки с ремонтом, отоплением и т. п., фирма, где он работает, имеет право направить письмо-протест либо его хозяину, либо виновной ремонтной службе. И получается, что гражданин не остается один на один с волокитчиками, глухими к его мольбам, – его права защищает целая организация.

Сантехник пришел к нам уже на следующий день.

2. АВТОРИТЕТНЫЕ ДЕТИ

Мама Амина, юная Карин, бывает очень благодарна, если ее мальчишка возится у нас дома. Она плохо себя чувствует, не может ходить. Дело в том, что у Амина скоро будет братик или сестричка. А ведь Карин всего 19! Вообще, рождаемость в Алжире по-прежнему очень высока. Долгие годы Коран запрещал ее искусственно ограничивать, да и сейчас больших перемен с этим нет. В итоге, к огромному сожалению, в Алжире довольно много слабоумных взрослых: как правило, это двенадцатые-пятнадцатые дети в семье, истощенный организм матери уже не может дать всех нужных веществ их мозгу.

С утра до вечера на алжирских улицах полным-полно ребятишек, которым предоставлена абсолютная самостоятельность. Они играют в футбол рядом с домами, вытянутыми вдоль автомобильных трасс (многоэтажки дворов практически лишены), прогуливаются независимыми стайками по магазинам… Именно здесь, в Алжире, я установила прекрасную закономерность: чем больше детей в стране, тем глубже, ярче, заметнее любовь к ним со стороны взрослых.

Ну, к тому, что на нашу Дашку могут броситься на улице, схватить, подбросить, потом обнимать и целовать, я уже потихоньку привыкла. Алжирцы вообще очень непосредственны в выражении своих чувств, а к иностранцам и вовсе относятся с абсолютным восторгом. На рынке Даша, как правило, получает самый большой апельсин, а однажды ей даже вручили крошечное зеленое яблоко. Я просто ахнула от такой щедрости. Яблоки здесь считаются изысканнейшим деликатесом, самым дорогим из самых дорогих фруктов. Но не менее щедры алжирцы и в отношении собственных детей. Стою в очереди за мороженым и наблюдаю: двое клопышей ясельного возраста очень независимо (руки в карманах) подкатываются к мороженщику. И он, ни слова не говоря, наполняет стаканчик и опускает руку вниз. Мальчик постарше (ему года три) с достоинством принимает дар, и парочка, так и не снизойдя ни до словесной просьбы, ни до благодарности, дефилирует дальше.

А какие очаровательные вещи выпускают здесь для детей. Маленькие туфли и наряды – самых необыкновенных фасонов и ярких расцветок. В товарах для взрослых красоты и разнообразия значительно меньше. Так что все малышовое население страны ходит хоть и в замурзанных, но превосходно сшитых костюмчиках и платьях.

Дети в Алжире рано начинают помогать родителям. Юных продавцов встречаем в лавках, на рынках, в киосках. У одного крохотули, самостоятельно продававшего укроп, поинтересовались: в каком он классе? Мальчик ответил, что в первом, но вопрос его заметно обидел. Он понял, что мы сочли его маленьким.

Каждый раз, проносясь по автостраде к берегу моря, видим по пути мальчишек и девчонок с огромными цветочными венками – на шее, на руках. Они плетут их из желтых ромашек, которых полным-полно вокруг (только здесь их называют незабудками), и вот с этих "живых витрин" предлагают пролетающим мимо машинам. Это ожерелье провисело у меня душистым и не теряющим цвета до самого отъезда в Москву.

3. РУКОВОДЯЩАЯ И НАПРАВЛЯЮЩАЯ

Внешне Алжир – страна мужская. На улицах совсем немного женщин, а после шести вечера их нет совсем. В общественный транспорт они не садятся. Посещение кино, кафе, баров и ресторанов – тоже привилегия мужчин, исключение составляют иностранки. Поэтому меня и удивило, что согласно последней переписи населения женщин в Алжире все-таки больше! К нам на виллу тоже заходил социолог, он тщательно зафиксировал всех жильцов – в Алжире началась очередная перепись. В списки заодно попадаем и мы, и это дает приятное ощущение, что нас признают за своих.

На "мужские" и "женские" делятся: помещения в домах, гости на свадьбах, очереди в магазинах… Я, в общем, предпочитала пристраиваться к мужской очереди. Во-первых, наверняка пропустят вперед, во-вторых, как-то неуютно стоять среди мусульманок, с носа до пят закутанных в белые одежды. Впечатление с непривычки, что с одними глазами общаешься. Вот и сегодня, в полиции, куда наш друг-переводчик Сережа Гамов привозит меня получать личные алжирские документы, по правилам тоже должна принимать женщина. Но вышла осечка: "наш", женский инспектор заболела. Поэтому до иностранок сегодня снизошел молодой усатенький полицейский. Он строго заявил нам с Сережей: "Коллега попала в больницу, потому что слишком много думала (тут он многозначительно стучит по своей голове), а женщине это ни к чему".

Кстати, еще в приемной Сережа на всякий случай объяснил мне, что наряду с традиционными вопросами – Возраст? Фамилия? Профессия? – меня спросят и вероисповедание.

– Отвечу: атеист! – рапортую к большому Сережиному облегчению. Вчера, в такой же ситуации, один из наших инженеров, успевший привыкнуть к тому, что все вокруг – мусульмане, по какой-то инерции, видимо, связанной с принципом ответа на тест: "черное – белое", брякнул: "Православный". Советский инженер! Был скандал.

Ислам возведен в Алжире на высокий, почетный, государственный уровень. С экранов телевизоров показательно молится президент страны Шадли Бенджадид, молитвой поздно вечером заканчивается телевизионная программа (в Алжире один канал). По воскресеньям алжирское радио транслирует проповеди прямо из мечетей.

Четыре раза в день перед ступеньками той мечети, которая находится по соседству с нашей виллой, шеренгами выстраиваются мужские босоножки, сабо и ботинки (женщины опять-таки молятся дома). По выходным – в Алжире это четверг и пятница, – когда желающих послушать слово муэдзина особенно много, наша улочка вдоль и поперек заставлена машинами, а соседняя, с мечетью, целиком заполнена народом, который рядами стоит на маленьких ковриках. Мы уже даже привыкли к многократно усиленным мегафонами крикам муэдзинов с верхушек мечетей. И только маленькая Даша, которая от этого с плачем просыпается в шесть утра, все никак не может разобраться в происхождении этих звуков.

– Это дядя поет, – объясняли ей постояльцы гостиницы, где мы жили в самые первые дни своего приезда в Алжир.

– Дядя работает, – трактовали другие.

– У дяди болит животик, – выдвигали свою "детскую" версию третьи.

А вот пятилетняя дочь моих алжирских знакомых сама, без расталкивания, встает в шесть утра, моет ножки и опускается на коврик вместе с арабской бабушкой для молитвы. И это безмерно пугает и огорчает ее русскую маму…

Любой разговор алжирцы ухитряются свернуть на тему религии, а уж в беседах с нами непременно берутся доказывать существование своего Аллаха. Аргументы повторяют одни и те же. Самый популярный из них: Коран гласит, что где-то в Средиземном море есть источник пресной воды, и вот совсем недавно ученые его открыли! А однажды от своего юного друга студента Мохаммеда (он сопровождает меня на прогулках с Дашкой) услышала версию, которую якобы выдвинул один французский журнал: оказывается, русские "убрали" Юрия Гагарина за то, что он обнаружил в космосе бога и собирался во всеуслышание об этом заявить. Кажется, они готовы верить любым "доказательствам", лишь бы в защиту любимой религии.

С другой стороны, при достаточно низком образовательном уровне части арабского населения религия является единственным носителем каких-то положительных, нравственных начал. Мечети для меня ассоциируются с чем-то вроде клубов по интересам: после службы народ не расходится, обсуждает, осмысливает услышанное. Муэдзины, как мне говорят, призывают к всеобщему миру и братству, к семейной добропорядочности, любви к детям и ближним, предписывают богатым делиться с бедными. Большая часть мусульман "по воле Аллаха" не употребляет спиртного – все тот же мой знакомый юноша Мохаммед за свои 20 лет не выпил ни капли вина, хотя я не стала бы засчитывать за высокие проявления духа решения, принятые не по собственной доброй воле, а всего лишь из боязни навлечь на себя чей-то (в данном случае, Аллахов) гнев. Ну, а уж во время религиозного праздника рамадана, который раз в год, в течение целого месяца, широко и шумно отмечает страна, продажа и употребление вина разрешены только для иностранцев. 28 апреля газета "Эль-Муджахид" посвятила ему целую полосу с перечислением заповедей, которые необходимо соблюдать во время праздника. Днем, например, ни в коем случае нельзя есть, курить, готовить, контактировать, скажем так, с женщиной… Поясняется, что все эти воздержания должны свидетельствовать о чистоте и могуществе духа, демонстрировать человеку его же возможности, о которых, не будь рамадана с его условиями, он, может, никогда бы и не догадался.

Все запреты снимаются вечером, "по разрешению" муэдзинов, отданному с верхушек мечетей. Вот когда начинается пир на весь мир, веселье и гуляние на всю ночь (наши верующие, которых постом морят месяцами, должны обзавидоваться). До утра работают кинотеатры, кафе, концертные залы, рестораны. А утром, сонные-пресонные, алжирцы приходят на работу. В таком же заторможенном состоянии водят свои автомобили, поэтому во время рамадана количество аварий традиционно увеличивается. А поскольку рабочий день они практически "просыпают", то план отрабатывают потом, во внеурочное время.

О, как алжирцы любят и ждут свой рамадан! И я думаю, вовсе не потому, что стремятся побыстрее продемонстрировать "возможности человеческого духа". Мне ведь тоже симпатичен этот праздник, хотя он и доставляет некоторые бытовые неудобства: закрытые до вечера магазины, пустые магазинные полки – продукты расхватаны еще за наделю… Но я все же воспринимаю рамадан как большую игру, с массой игрушечных же условий (мне, например, тоже нельзя есть на улице мороженое), которую взрослые люди, сохраняя религиозную идею, в глубине души придумали как возможность расслабиться, отдохнуть от мирских дел, посвятить родным и друзьям. Тем более что сама форма рамадана с годами модифицируется, упрощается и претерпевает ряд уступок. К примеру, днем уже можно кормить детей, можно даже покурить, но, чтоб искупить это нарушение, требуется тут же дать нищему монетку.

4. ЗА ЧТО БОРОЛИСЬ?

…Понятно, что рамадан – не единственный праздник в Алжире. Незадолго до нашего отъезда страна начала потихоньку готовиться к 25-летию своей революции, которое позже очень торжественно отмечала. Алжирцы страшно гордятся своей революцией, любят подробно рассказывать о событиях 60-х, когда они освободились от французских колонизаторов. Этими историями нас обожает накачивать Брахим Белла, научный сотрудник Института солнца, наш добрый знакомый еще по Союзу. Именно с ним мы вдоль и поперек изъездили Алжир, посмотрели на прекрасную столицу и с самой высокой точки, и с мощных автострад, которые похожи на ковровые дорожки к гигантским белоснежным ступеням города. А однажды Брахим и вовсе отвез нас в какую-то невероятно далекую загородную местность, чтобы мы полюбовались на Алжир через пролив, "как будто из Франции".

– Так много говорят у вас о Франции, Брахим, – сказала я. – И одежду оттуда стараются везти – свое носить непрестижно, и телевидение-то там лучше, и кино. И в отпуск твои соотечественники в Париж рвутся, и работу там же ищут. За что боролись-то, спрашивается?

Брахим смеется. Это правда. И сейчас, спустя четверть века после освободительной революции, алжирцы теснейшим образом связаны с французами, и те, кому не удалось найти работу дома, уезжают именно во Францию. Но – ты ведь заметила? – на руководящих постах у нас теперь только алжирцы. А 25 лет назад даже алжирец-инженер был сенсацией. К тому же, сейчас Алжир переходит на полное самообеспечение продовольственными и промышленными товарами. Импорт из Франции практически прекращен. Все труднее покупать французские газеты и журналы.

…К одной из годовщин своей революции алжирский народ воздвиг Монумент памяти ее жертв. В народе это называют "лепестки" – скульптура имеет форму гигантского вытянутого цветка. Рядом с монументом канадские специалисты построили роскошный торгово-культурный комплекс с зимними садами, кинотеатрами, музеями, магазинами. Это самая дорогая точка столицы и самое любимое место отдыха ее жителей. Правда, Брахиму такое великолепие не нравится.

– Столько миллиардов на игрушку для туристов ухлопали, а людям жилья не хватает.

Я с ним не согласна. Кажется, что души и архитектурной фантазии в комплекс вложено не меньше, чем денег. Народ же не зря его любит. С Брахимом можно согласиться лишь в том, что арендовать "лавку" в этом дворце можно действительно лишь за большие деньги и по огромному блату.

Частное предпринимательство в Алжире развито необыкновенно, хоть и находится под контролем государства. Улицы – это сплошные ряды лавок и маленьких магазинчиков. В продуктовых лавках продается почти то же, что и в государственных "галери", но чуть дороже, без очереди, и с неизменным любезнейшим "мерси, мадам", чего в галери сроду не дождешься. Вежливы потому, что нужно продать? Но почему же тогда наш сосед-булочник, у которого за час-другой расхватывают вкуснейшие бриоши, успевает добавить свое "мерси" к каждой хлебной палке?

…К концу второго месяца обитания на улице с коротким названием "С" мы с моей соседкой по вилле – венгеркой Илоной – в буквальном смысле находим общий (английский) язык.

– Илона, а где ты берешь мясо? – спросила я ее, когда мы вместе возвращались с рынка, – Посольство помогает?

– О, в посольстве мясо выдают только дипломатам. А мы покупаем на рынке конину.

Я, кажется, наступила на больную мозоль. Илона разражается сердитым монологом на тему равнодушия, несправедливости и пр. со стороны соотечественников. Ого, тут мы с венграми и вправду в одном лагере.

5. "НЕ ЛЕЗЬ В ДЕФИЦИТ!"

Эх, если бы при пересечении границы ты бы тут же органично вливался в новое для себя общество, в его образ жизни, привычки, проблемы и пр. Так нет же. Ты, с группой своих соотечественников, перевозишь туда модель своего мира, своего уклада. Но поскольку вас мало, то и модель эта выглядит более компактной, концентрированной, и, соответственно, все отечественные неравенства и несправедливости становятся в ней более выпуклыми и воспринимаются здесь острее.

Ну, разве дома нам не было известно, что для "ответственных работников" существуют специальные магазины? Было. Но мы же не митингуем по этому поводу, потому что с людьми этими не общаемся, магазины эти не знаем, где находятся. В глаза не бросается – значит, не проблема.

Здесь все на виду, и от этого обидно. В посольском дворике – очередь из мужчин в пиджаках и галстуках. Стоят за маслом, переговариваются: "Наконец-то московское. Надоело алжирское". Маленькая Ксюшка, которая на детской площадке оседлала качели рядом с нашими, поясняет: "Масло – это просто паёк. Остальные продукты по заказу привозят самолетом".

"Просто паёк" также получают сотрудники аппарата экономического советника и руководители нашего представительства. Паёк, помимо масла, – это консервы белорусского производства и московская ветчина. Простым инженерам, переводчикам и даже начальникам отделов никаких пайков не положено, мы также не имеем права заказывать продукты из Москвы. Поэтому бурно ликуем, когда однажды нам тоже достается паек в виде двух пачек сливочного масла! Потом, месяца через три, процедура вручения масляных пакетиков вдруг подозрительно повторяется. И тут уж наши инженеры призадумались над карманными календарями. Так и есть! Как раз в эти дни из Жижели в столицу должен приехать генеральный директор нашего строительства Якушкин. А его заместитель в Алжире по фамилии Белецкий таким вот образом пытается задобрить народ. Но неблагодарные инженеры все же докладывают Якушкину про разгаданную закономерность. И тем самым отпиливают пресловутый сук. Потому что рассекреченный Белецкий (к его персоне мы еще вернемся) больше никаких пайков для нас не выбивал.

А ведь с продуктами в Алжире – катастрофа. "С тоской слежу, как подходят к концу запасы, привезенные из дома, – пишу родителям. – Осталось: 2 стакана гречки, 3 банки тушенки, 2 рыбных консервов, ну, и чай, кофе, сгущенка – это пока есть. Если удастся смыться в отпуск до 25-го – продержимся".

И при этом суровая инструкция, с которой знакомы все советские специалисты, гласит: "Не лезть в дефицит!" Это значит: не соваться в галери, если там выбрасывают долгожданные продукты. Разумное, в общем, требование. Говорят, однажды сильно пострадала группа югославов – очередь буквально выпихнула на улицу "лишних едоков", при этом изрядно намяв им бока. Правда это или нет, но "в дефицит" я все-таки настырно лезу, хотя не раз ловлю себя на ужасной мысли: "Затопчут!", когда кружу с гигантской черноголовой толпой по закоулкам гастронома в поисках заветной точки, где, по слухам, выбросили сливочное или растительное масло, сметану, дешевых куриц, а навстречу течет точно такой же мощный поток, только расслабленный, улыбающийся, с заветными полкило масла или баночкой томатной пасты под мышкой.

Государственного мяса я не видела в Алжире ни разу. Все время ждали какой-то мифический "пароход-рефрижератор из Франции". А один килограмм частного мяса – это седьмая часть нашей зарплаты, 15 рублей, в переводе на русский.

6. ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ

"Вот вернемся в Союз – напишем!" – грозятся специалисты за рубежом. Хотя никаких особых беззаконий тут не совершается. Просто всё на виду, поэтому мы и получили возможность сравнивать. Себя – со своими же. Есть масса других моментов, пусть и менее важных, чем питание, которые показательно расставляют всех по своим ступенькам. Дородная посольская дама, с которой мы смотрим по телевизору репортаж о запуске журнала "Бурда" в Москве, возмущенно спрашивает: "Разве они из ФРГ? Почему же тогда я выписываю "Бурду" из Парижа?!" Она выписывает из Парижа не только "Бурду", но и все те симпатичные вещички, которые рекламируют каталоги типа "Неккерман" и пр. Конечно, сделать заявку в "Неккерман" теоретически может любой советский специалист, работающий за рубежом, только это, скорее всего, будет его последняя заграница.

…Между Алжиром и Одессой регулярно курсируют теплоходы ЧМП (Черноморского морского пароходства). Но вот только из Алжира они уходят полупустыми. Почему? Ведь желающих хоть отбавляй! Билеты – дешевле, чем на самолет, путешествие – сказочное, да и попадают жители Украины прямо домой. Но – нельзя. Не положено. Раз ты, товарищ, командирован в Алжир, то, будь добр, возвращайся из него в Союз напрямую, а это значит – только в Москву. Ведь пароход, направляющийся в Одессу, по дороге заходит в другие иностранные порты – с чего бы позволять совать туда нос простым советским гражданам? И поэтому билеты на пароход могут купить единицы, по особому разрешению посла. И работают эти "единицы" опять-таки вместе с вами, и все обо всех этих поблажках становится тут же известно, и эта "открытость" и "гласность" опять-таки порождают бесконечное томление на тему: "А чем же он лучше?!"

Должность, которую занимает наш специалист, легко определить по количеству закрепленной за ним мебели. Если у человека в комнате дряхлеющие шкаф, стол, кровать и тумбочка, – перед вами переводчик или инженер. Если к этому интерьеру добавляются два кресла – значит, начальник отдела. Ну, а уж если вы обнаружили у него диван – даже не сомневайтесь, вы имеете дело с кем-то из руководства. Наш сосед, начальник производственного отдела Герман Алексеевич Полтинин стесняется пригласить алжирцев со своего завода на чай и удивительные пирожки, которые печет его жена Алевтина, именно из-за мебели: его квартира напоминает казарму. И ведь не жалеют денег, чтобы везти всю эту рухлядь из Союза, экономя при этом на том, чтобы снимать у алжирцев квартиры с мебелью. И я понимаю мою подругу, соседку Илону, когда, посидев на краешке стула в нашей гигантской пустой гостиной, она все-таки предлагает пойти попить чай у них…

Алевтина Андреевна, прожив два сезона в Алжире, так ни разу и не покинула границ нашего райончика, не видела ни центра города, ни памятников, ни музеев. Если бы не алжирские друзья – та же участь постигла бы и меня. На полсотни советских специалистов, живущих в нашем районе безо всякого личного транспорта, выделен лишь один маленький "рафик", который раз в две недели милостиво вывозит десять человек на дешевый городской базар. Битва за право сесть в "рафик" разгорается между инженерами уже за неделю до этой поездки. Бедная Алевтина Андреевна! Однажды все-таки пообещали взять и ее. Причем даже не на базар, а в Национальный театр – на концерт ансамбля из ее же родной Киргизии! Но когда в день концерта она уточнила по телефону: когда именно ей выходить? – оказалось, что "рафик" давно заполнен более пробивными мужичками-инженерами.

Место в "рафике" становится источником бесконечных стрессовых ситуаций, которые ужасно отравляют и без того несладкую жизнь. После того, как нас тоже пару раз обошли с поездкой на базар, я уже и рваться в него перестала. А ведь помочь можно было одним "Икарусом", куда помещались бы все. Но подсуетиться должно было руководство нашего представительства, от которого эта проблема далека бесконечно: эти люди ездят в своих машинах.

Специалисты из тех, что помоложе, вдоль и поперек исходили город пешком. Здесь совсем плохо с общественным транспортом. Я всегда с большим интересом наблюдаю за немногочисленными алжирцами, которые стоят на автобусных остановках. Это чистый театр абсурда, какое-то бесконечное "ожидание Годо". Впечатление, что люди просто находят в этом ожидании какую-то прелесть – настолько они спокойны и созерцательны. Однажды я, обманутая этой уверенностью, потащила двух наших инженеров на автобусную остановку в центре, возле Главпочтамта. Можно представить, сколько теплых слов я от них выслушала, когда мы вернулись в свой район Бузыриа не через два часа, как и положено пешком, а через три – но на автобусе.

Причем жаловаться здесь некому. Напишешь в Москву на свое начальство в Алжире – от него же потом и влетит. Только не сразу влетит, как это бывает дома, а попозже, в связи с долгой доставкой писем. Еще пару лет назад любые "волнения" среди советских специалистов за рубежом пресекались фразой типа "Посмотрите на него! За такие деньги он еще и возмущается!" Здесь надо пояснить, что зарплата наших специалистов делится на две части. Одну он получает за границей, в алжирских динарах, и это совсем немного, в семь-восемь раз меньше, чем в среднем у алжирцев. Зато другая половина, в виде чеков Внешторгбанка и рублей, переводится в московский банк, и являет собой тот самый "материальный интерес" поездки за границу. Сейчас, когда народ стал настойчивее требовать человеческих условий, этот аргумент не применяют. Появились другие методы усмирения. Генеральный директор нашего строительства, получив жалобу, может запросто, личным приказом, перевести деньги ее автора с личного счета в Москве в… алжирскую валюту. Не хватает? Получи! Разъезжай тут по рынкам, покупай масло по заоблачным ценам. Только дома тебя ждет кукиш, а не шуба в "Березке".

7. КАК ДЛЯ СТРАНЫ ЭКОНОМИЛИ ВАЛЮТУ

…Вместе с восемьюдесятью килограммами домашнего скарба человек, как правило, вывозит за границу еще два багажа: свой профессиональный опыт и… целые пуды тех привычек и личных качеств, которыми этот опыт обрастал за годы работы. Эти качества, к сожалению, не для характеристик. Пишут, что товарищ – "признанный знаток своего дела". И это будет правда. Но если бы добавили, что он еще и "мастерски владеет навыками демагогии", здесь, по крайней мере, были бы готовы к тому, что на переговорах с алжирской стороной товарищ предпочитает трижды не услышать поставленный перед ним вопрос: "А как нам теперь быть с ошибкой, обнаруженной в ваших расчетах?" Но ведь посоветовать им, как быть, это значит в этой ошибке признаться! И он красиво уходит от ответа, блюдя тем самым честь фирмы. С этим специалистом ужасно не любят работать переводчики, испытывая бесконечные неудобства от того, что приходится врать и изворачиваться на чужом языке, перед чужими людьми…

А можно указать в характеристике, что человек "добросовестно справляется со своими служебными обязанностями". И это тоже не будет грешить против истины. Но все дело в том, что товарищ, прибыв за границу, получил совсем другие обязанности. Он-то всю жизнь просидел в столичном главке, а приехав сюда, получил рядовое инженерное задание! И не справляется – не умеет. И бесконечно страдает от нахлобучек руководителя группы, который, в свою очередь, получает из-за него нагоняй от приезжающего начальства. Этот интеллигентный и совестливый человек ничего не может с собой поделать – он попросту все забыл. Но точно так же ничего с ним поделать не может начальство – контракт есть контракт.

Скажем, наш сосед Герман Алексеевич руководит отделом, в котором вместо положенных по штату пяти человек работает два. Однако вместо специалиста по металлоконструкциям, позарез здесь необходимого, Москва присылает инженера-электронщика, которому на стройке делать нечего. Здесь не всегда "нужный" человек (нужный тем, кто отправлял его в престижную загранкомандировку) совпадает с нужной специальностью. Вот и приходится ее под него подгонять.

Отсюда могут выставить за пьянство и аморалку, валютные махинации и спекуляцию, но только не за плохую работу.

Я и двух месяцев не прожила в Алжире, а уже прошли три (!) открытых партийных собрания нашего представительства, целиком посвященных работе зам. директора по общим вопросам "ТЭС Жижель" Е. В. Белецкого, бывшего партийного работника из Львова. Из него все пытались вытрясти транспорт и мясо, его умоляли помочь в коммунальных проблемах, но время шло, ничего не менялось, и людям оставалось только писать слезные письма с просьбами о переводе из столицы, где они от него зависят, в Жижель (а это дыра дырой, между прочим).

Он методично проводил суровую экономию гос. валюты. Но если бы это действительно была экономия! Однажды, когда в алжирской гос. торговле появились сравнительно недорогие счетные машинки, инженеры, задыхавшиеся без вычислительной техники, стали упрашивать Белецкого купить хотя бы их. Последовало решительное "нет". Очень скоро машинки перекочевали из галери в лавки, где цены на них подскочили уже в два раза. "Тем более нет", – пожал плечами Белецкий. Но тут в ситуацию решительно вмешивается жижельское руководство и требует ликвидировать позорище, когда советские инженеры считают буквально на счетах! И машинки все-таки приходится купить. Уже не в лавках – на черном рынке, за тройную цену.

Таким же образом Евгений Владимирович "сэкономил" на газовой плите в нашей вилле. Требовалось подключить ее к природному газу. Мы попросили прислать из Жижели нашего газовщика – его командировка обошлась бы в 70 динаров. "Никаких командировок! – напугался Белецкий. – Договаривайтесь с алжирским мастером".

Договорились. Тот пришел. Поковырял минут двадцать и выписал фактуру. Я с ужасом увидела, как из-под пера мастера на бумагу ползут страшные цифры: 760! И нашему представительству, естественно, пришлось без разговоров этот счет оплатить.

…Оставалось радоваться только самому факту партийных собраний, разбиравших эту экономную личность: еще год назад представить за границей оправдывающегося руководителя было невозможно. Но это был только "моральный" результат начавшейся перестройки, до практических результатов здесь было еще дальше, чем в Союзе.

8. ДРУЗЬЯ?

Однажды советник посольства Е. А. Седорцов пригласил нас, комсомольцев, на беседу. Он призывал к откровенному разговору. Вот я его и спросила: "А как перестраивается советское посольство в Алжире?" Но моя откровенность, видимо, оказалась чрезмерной. Сначала советник растерянно сказал, что с такими вопросами надо бы обращаться к послу, но потом собрался и перечислил: "Стало больше оперативности и конкретности. Больше контактов. И еще у нас отлаживаются новые, оперативные формы работы с целью лучше узнать страну".

Я с пониманием отнеслась к тому, что сотрудникам посольства нужно лучше узнать страну. Я также всерьез поверила, что посольство заинтересовано в расширении контактов с алжирцами. Я тут же бросилась организовывать такой контакт, как мне казалось, очень нужный для дружбы между народами!

Дело в том, что в Советском культурном центре одна моя хорошая знакомая – Элла Анатольевна Пименова – создала русский хор из алжирцев. Они приходят к ней буквально с улицы. Они репетируют три раза в неделю, они выучили сорок песен на русском языке, не говоря и не понимая ни слова по-русски! Впрочем, Элла Анатольевна тоже ни слова не говорит по-французски! Это удивительный союз.

Руководство студией Элла Анатольевна приняла два года назад. Но тогда ей посоветовали "особенно не перерабатывать": будет числиться в рядах исполнителей хотя бы один алжирец – и то слава богу. А теперь у нее вон их сколько. Причем учить их страшно сложно, с учетом непосредственного алжирского характера. Один может остановиться на полкуплете, посмотреть на часы, кивнуть в сторону ближайшей мечети и пояснить: все, мол, пора молиться. А другой – вот этот симпатичный Рашид, который заливисто выводит алябьевского "Соловья", – может, взяв верхнее "до", помчаться к сумке за бутербродом.

Но проблема ансамбля не в этом. Проблема – где выступать? Кто, как не советские люди, способны оценить этот труд – только где их найти? Только однажды Пименовой удалось пристроить ребят для концерта в советском посольстве. А дальше?

– Но ведь есть же наша школа, аппарат, представительство! – азартно перечисляю я все имеющиеся структуры. Пименова грустно мотает головой – бесполезно. Туда не пробиться. Но я не верю. Я обещаю помочь. Тем более случай скоро представился.

Как-то вечером Сережа Гамов забрал нас на отчетное комсомольское собрание в Аппарат экономического советника. Аппарат (АЭС) – является представительством в Алжире Государственного комитета по экономическим связям (ГКЭС). ГКЭС в Москве включает в себя объединение Технопромэкспорт, которое нас сюда и направило. И вот этот "Технопром" тоже имеет в Алжире свое отдельное представительство. Однако же этим двум организациям пришлось объединить своих комсомольцев в одну "первичку" – слишком мало молодежи у тех и других. Объединили, конечно, формально: наши никак не соприкасаются с ребятами из аппарата по работе, к тому же АЭС невероятно далеко расположен, где-то в районе аэропорта, куда даже автобусы не ходят. Но сегодня мы собрались именно там, чтобы, как гласила повестка, "выработать общий план действий".

Наш симпатичный комсорг, машинистка Ира Кочетенкова, этот план зачитала. Выясняется, что машинистки обязуются хорошо печатать, переводчики – переводить, референты – реферировать. И еще комсомольская организация обязуется "починить на детской площадке грибок и песочницу".

– Наша партийная организация сейчас тоже перестраивается, – берет слово секретарь парторганизации А. Е. Шабанин. – И нам срочно нужна ваша комсомольская помощь.

– А чем мы можем помочь-то? – удивляется Ира.

– Это мы решим позже, в узком кругу, – отвечает Андрей Евгеньевич. – А пока что я даже не слышу обсуждения вашего плана!

Я тут же поднимаю руку и рассказываю о питомцах Пименовой, о том, как было бы здорово пригласить ребят на первомайский концерт.

– Это невозможно, – испуганно говорит Ира, – мы не приглашаем в аппарат алжирцев.

– Можно самим пойти в СКЦ, в качестве аудитории! Просто взять над ними шефство. У нас ведь пять переводчиков. А они так мечтают общаться.

– Ну, если вы говорите сорок песен, – тянет Андрей Евгеньевич. – Мы поставим ваш вопрос в соответствующей обстановке.

После собрания ко мне подходит Ира.

– Ничего не получится, Лен. С контактами у нас напряженка. Ты же знаешь, какая над нами организация висит, – тут Ира многозначительно поднимает глаза к потолку.

Но перед отъездом я все же звоню ей, чтобы узнать: ставил ли перед кем-то этот вопрос Андрей Евгеньевич.

– Он не ставил. Я ставила. Нет, никаких контактов, сказали. Да и "совместную перестройку" в узком кругу не обсуждали. Поняла теперь, как тут у нас все?

Да поняла-то я, в общем, еще до этого телефонного разговора. Сколько трудов, например, стоит уговорить Брахима забежать к нам в гости домой. "У вас будут неприятности", – как заведенный твердит Брахим. Мы возмущались, протестовали, но переубедить его не могли очень долго. Потом оказалось, этими его страхами мы возмущались совершенно напрасно.

Однажды наши соседи-соотечественники, которые как-то стали свидетелями визита ко мне алжирского спортсмена Мохаммеда, с которым мы часто ходили гулять на соседний стадион, посоветовали написать начальству докладную записку с содержанием наших бесед. Они ссылались при этом на собственный опыт. Им приходилось писать подробную докладную записку о… своем визите к французскому врачу! Отчет выглядел вдвойне несимпатичным, потому что врач, узнав, что пациентка из России, не взял с нее ни копейки денег.

"Но ведь есть инструкция, значит, надо писать", – оправдывались соседи. Да знала я про эту инструкцию! И про десяток других тоже. В прошлом году наши инженеры приехали в Алжир заинструктированными до такой степени, что "арестовали" в комнате зашедшего к ним познакомиться представителя "Технопромэкспорта"! У того, к несчастью, с собой оказались только алжирские документы, то есть бумага, сверху донизу испещренная иероглифами. Представитель просидел закрытым на ключ до вечера, ужасно ругался при освобождении и долго не выписывал инженерам подъемных.

"Не ходить в одиночку по улицам", – гласила очередная инструкция. Но что-то я не заметила, чтобы мне хоть кто-то предложил свои эскорт-услуги для, допустим, походов в лавки!

"Не садиться в такси – они в Алжире частные". Но ведь такси в Алжире для нас, безлошадных в срочных случаях – единственный способ перемещения.

"Не пользоваться алжирской почтой". Не пользуемся. Получаем письма строго два раза в месяц, из посольства. Но вот однажды на мое имя (и на посольский адрес) прислали телеграмму, требовавшую немедленного ответа. Из СССР она домчалась сюда, как и положено, за сутки. Но вот из советского посольства добиралась до меня… пять дней! Ответную телеграмму я, возмущенно плюнув на все инструкции, отбивала утром на районной почте. Дома ее получили в тот же день, вечером.

Наверное, я недисциплинированный человек, но инструкцию о том, что "воду в Алжире желательно кипятить полчаса, потом отстаивать сутки, а потом пропускать через тройную марлю", я тоже не соблюдала. А уж требование "мыть руки хозяйственным мылом после каждого посещения лавки" и вовсе считаю оскорбительным для алжирцев. Алжир не грязнее наших городов, а его рынки – в десять раз опрятнее.

Все эти указания, вроде бы призванные уберечь специалиста от неприятностей, на деле не только нереальны для исполнения – они поистине анекдотичны. Если бы про них узнали алжирцы, они просто удивились бы, как удивляемся и смеемся мы, узнав от иностранцев о пресловутых русских медведях, шатающихся по улицам. Странно, но перед поездкой за границу обучают чему угодно, но только не общительности, не приветливости, не дружелюбию, не интернационализму, наконец, о котором на словах столько пекутся. Когда мы после комсомольского собрания возвращались с ребятами в машине домой, кто-то из них справедливо сказал: "Получается, что дружба с другими народами приветствуется только… дома".

За рубежом я всегда старалась честно отвечать на любые вопросы и только в одном не могла быть искренней. Я всегда истово спорила с алжирцами, которые утверждали: "Мы думаем. что советские коопераны самые замкнутые и обособленные среди иностранцев, потому что власти запрещают им откровенно говорить с алжирцами". Мне почему-то ужасно стыдно было признаваться, что в этих словах есть правда.

Впрочем, алжирская сторона по отношению к нам тоже бывала небезгрешной. Вот уже год, как знакомые мне преподаватели из Ленинграда, Киева и Одессы мыкаются по загородным гостиницам, а алжирцы все никак не обеспечат их постоянным жильем в городе. Люди устали ходить с жалобами на прием к ректору. А ведь у них не то, что у нас. На прием не за неделю – за два месяца записаться нужно. Впрочем, одна супружеская пара квартиру все же получила. В новом доме. Без воды и газа, и даже без света. Долгое время вывешивали за окно керосинку.

А вот что рассказывал Эриш Давтян, заслуженный тренер из Еревана: "О моей команде газеты писали только поначалу. Кругом портреты: знаменитый советский тренер в окружении провинциальной команды! А потом наша команда стала подниматься вверх по таблице баскетбольного чемпионата Алжира. И теперь, когда мы сражаемся уже за чемпионское звание, газеты как воды в рот набрали".

В апреле команда города Буффарик, возглавляемая Эришем (это его дополнительная нагрузка, он еще и тренер сборной Алжира по баскетболу), завоевав Кубок Алжира, получила право отправиться на международный турнир в Сирию. Главная трудность была с Эришем: не так-то просто смотаться из страны, куда ты командирован, в другую. Причем визы делаются неделями, а до поездки несколько дней. Однако Эриш буквально пробил стену и за два часа до отлета с паспортом, с визой ворвался в автобус, где его дожидалась команда. Примчались в аэропорт. Здесь-то и выяснилось, что представители спорткомитета Алжира, ответственные за эту поездку… забыли заказать билеты! Выступление не состоялось.

Тем не менее государство Алжир, при всем своем совершенно особом укладе, считается одним из самых надежных друзей Советского Союза. Я, с помощью наших переводчиков, внимательно следила за алжирскими газетами, программами радио и передач, и могу утверждать, что любая инициатива, выдвинутая СССР сегодня, уже назавтра подхватывалось, пропагандировалось и поддерживалось всеми центральными газетами Алжира.

9. ПРО НОСТАЛЬГИЮ

Сначала ностальгией, еще в самой нашей первой гостинице на площади Кеннеди, перестрадала Даша. "Диснеевский" канал по воскресеньям определенно не соответствует ее запросам. Каждый вечер она устраивает рев перед телевизором и требует своей законной передачи "Спокойной ночи, малыши!" Выход из положения, в конце концов, сама и находит. Ежевечерне устраивается в холле на кожаном диване, потом бежит к противоположной стенке, "включает" одну из расписных кафельных плиток и страстно призывает окружающих смотреть вместе с ней "Филю и Хрюшу". Самые добрые из взрослых (это чаще всего инженер Расим и шофер Николай) покорно выходят из кухни, садятся в рядок и "клёпают" в ладоши. Потом по всем комнатам разносятся звуки "усталых игрушек", которые прилежно выводят два мужских баска и одна пищалка. Двери номера распахиваются – на пороге появляется Дашка. Она счастлива.

Взрослым бороться с тоской сложнее. Семью, друзей, книги и массу всего главного и единственного, что остается дома, так просто не "включишь". Слабо помогают фотографии. Мучительно ждешь писем. Проглатываешь их быстро, как таблетки, а действуют они какие-то часы. Почему-то расстраивают редкие телефонные разговоры с домом.

Очень многие находят утешение, вычеркивая в календаре клеточку. Я знаю инженера, который вычеркивает прожитый день сразу в нескольких календариках. От этого ему легче.

Здесь с пониманием относятся к тем, кто, вернувшись из отпуска, ночами плачет в подушку или пьет по ночам валерьянку. Но при этом всякие попытки публичного нытья на тему "хочу домой" решительно пресекаются суровой фразой: "А разве тебя сюда тащили?"

…Сегодня начальство отложило наш отпуск еще на неделю, и я, не выдержав удара, истово рыдаю над упакованным чемоданом. Надо мной стоит растерянный Брахим, который в такой неудачный момент зашел к нам в гости, и, как может, пытается успокоить:

– Ничего! Зато вы успеете сходить в Национальный театр и посмотреть римские развалины… – И, наконец, в отчаянии восклицает: – Лена! Неужели тебе не понравился Алжир?!

Боже мой! Я даже пугаюсь. Конечно, понравился! Но как же объяснить, растолковать нашему другу, что я, наверное, не успела накопить в себе тот запас огромного мужества, терпения, прочности, которого требует "заграничная жизнь". И мне пока рано еще относить себя к тем бесконечно уважаемым мной людям – таким, как музыкант Пименова, инженер Полтинин, спортсмен Дафтян и многим другим, которых удерживает здесь не только высокая зарплата, но и то дело, в котором они здесь реализуют себя не меньше, чем на родине, а может, даже и больше.

Я тоже люблю Алжир и алжирцев! Но как же трудно мне будет сюда вернуться.

1987 год