Александр Генис: В минувшее воскресенье в легендарном нью-йоркском клубе-ресторане «Русский самовар», в скорее дружеской, чем торжественной атмосфере состоялась очередная церемония награждения новых лауреатов премии «Либерти».
Напомню, что первая и пока единственная награда за достижения в русско-американской культуре вручается уже в восьмой раз. Ее жюри составляют художник Гриша Брускин, музыковед Соломон Волков и ваш покорный слуга. Спонсор премии – медиагруппа «Континент USA » и Американский университет в Москве.
За эти годы наша скромная (во всяком случае, в финансовом отношении) премия стала весьма популярной по обе стороны океана. О ней пишут, спорят, говорят. Этому способствует и быстро растущая серия книг лауреатов «Либерти», которую выпускает одна из награжденных – Ирина Прохорова. Обзаведясь новыми традициями, премия осталась верна своему уставу, который определял ее смысл не абстрактными идеалами, а конкретными именами. «Русско-американская культура, - говорится в этом документе, - та, которой занимались Набоков, Баланчин, Бродский».
Теперь уже, однако, замысел премии, ее концепцию, хорошо представляет довольно длинный список награжденных ею, в котором столько славных имен.
Среди лауреатов премии «Либерти» - писатели Василий Аксенов и Владимир Сорокин, поэты Лев Лосев и Лев Рубинштейн, художники Олег Васильев и Вагрич Бахчанян, издательница Ирина Прохорова, переводчик Виктор Голышев, танцовщик Михаил Баршыников, коллекционер Нортон Додж, эссеист Михаил Эпштейн, скрипач Гидон Кремер, директор музея Гуггенхайм Том Кренц и глава Национальной библиотеки США Джеймс Биллингтон.
Ну а теперь пришла пора огласить имена лауреатов премии «Либерти» 2006 года. Вот, что о них говорит пресс-релиз, выпущенный жюри.
Диктор: Владимир Давидович Ашкеназипрославился на весь мир как пианист-виртуоз, победив на втором Международном конкурсе имени Чайковского в Москве (1962). На следующий год Хрущев выпустил его на постоянное место жительства за границу. Вскоре Ашкенази начал с большим успехом выступать и как дирижер с такими симфоническими оркестрами, как Кливлендский, Бостонский, Лондонский и другими ведущими мировыми коллективами. Премии «Либерти» В. Д. Ашкенази удостоен за выдающуюся роль в распространении русской классической музыки в США. Особенно значителен его вклад – пианиста и дирижера – в углубление понимания на Западе Скрябина и Рахманинова. Ашкенази также – один из крупнейших авторитетов в интерпретации Шостаковича. Творчество Ашкенази – замечательный пример взаимодействия романтического русского исполнительского стиля и присущего западному подходу интеллектуализма.
Александр Генис: Другой лауреат премии Либерти 2006-го года прекрасно знаком всем слушателям Радио Свобода.
Диктор: Борис Михайлович Парамонов – блестящий автор философских эссе, в которых его неизбежно провокационная мысль нашла себе острую словесную форму. Объясняя Америку России и Россию – Америке, Парамонов в своей экстремальной публицистике стремится довести всякую тему до ее логического и психологического предела. Центральные сюжеты его творчества – эволюция русского национального характера, место России в контексте мировой цивилизации, судьба отечественной культуры на новом историческом витке. Автор необъятной эрудиции, он лишен академического педантизма. Напротив, главные черты его стиля – темперамент, нервная парадоксальность, рваная, экспрессивная композиция. Плодовитый писатель, Парамонов регулярно издает сборники своих трудов. Самые известные книги – «Снисхождение Орфея», «Конец стиля», «След». Но еще больше Парамонов знаменит работой на Радио Свобода, где его уникальный голос завоевал внимание миллионов слушателей.
Александр Генис: Ну а сейчас, закончив с официальной частью, я хотел бы побеседовать о нашей премии с другим членом Независимого жюри - Соломоном Волковым, который, поделюсь секретом, собственно, и придумал эту награду.
Соломон, премия вручается в восьмой раз, уже накоплен опыт. Как вы считаете, куда мы идем, куда идет Либерти, куда идет наша премия, какие тенденции получаются у нас?
Соломон Волков: Прелесть этой премии, поскольку мы присуждаем ее втроем - с вами и с художником Гришей Брускиным, - заключается в том, что мы каждый год заново для себя воссоздаем устав этой премии. Мы не связаны, мы определяемся, в данном случае, нашими вкусами, симпатиями и тем, что нам кажется важным и нужным подчеркнуть в текущей, актуальной ситуации.
Александр Генис: Я совершенно с вами согласен. По-моему, вся прелесть этого занятия, которое оказалось таким увлекательным, в том, что вместе с нами растет и понятие русско-американской культуры, которую, собственно говоря, эта премия и должна описать. Мне нравится еще и то, что все больше и больше вовлекается Россия в этот процесс. Если вначале премия была задумана, в первую очередь, как американская премия, то теперь она, действительно, русско-американская. И я надеюсь, что премия и впредь будет посещать Россию, как это было уже дважды. Мне кажется очень важным то, что вот этот мост между Россией и Америкой, благодаря этой премии, все больше и больше им пользуются.
Соломон Волков: Действительно, меня удивляет, что никто к нам не присоединяется, что премия так и остается уникальной, единственной в этом плане. И она, как вы правильно сказали, определяет сейчас вот этот вот мостик русско-американских взаимоотношений в сфере культуры и мы, кажется, всякий раз выбираем людей, которые, на сегодняшний момент, наилучшим образом представляют вот этот процесс взаимообмена.
Александр Генис: Тут нет, к сожалению, третьего члена нашего жюри Гриши Брускина. Я хочу вспомнить одну его идею, которую, мне кажется, очень важно артикулировать. Он говорит о том, что русско-американская культура это культура дефисная. И чем больше будет дефисных культур, тем интереснее будет этот мир. Такая же премия могла быть у немецко-русской культуры, у израильско-русской, и так далее. Вы правы, почему не появляются другие подобные премии? Так что прямо в эфир, давайте, скажем: действуйте, как мы действуем!
А теперь поговорим о новых лауреатах. Мы уже дали о них такую официальную справку. Я бы хотел обменяться с вами мнениями по поводу личного знакомства с кандидатами. Давайте начнем с Парамонова, поскольку он наш человек, свой, со Свободы.
Соломон Волков: Для меня значение Парамонова грандиозно потому, что я его все время слушал, читал и как бы вместе с ним проходил этот путь. Все парамоновские идеи мы сразу принимали в обращение, обкатывали, обсуждали, спорили по поводу них. Какие-то из них оказались чрезвычайно провидческими. Спорная идея относительно Цветаевой, всем известная, ее, скажем, недавно опубликованные дневники Мура Эфрона косвенно не подтверждают. Но сама позиция, сама заявка Парамонова в тот момент была чрезвычайно интересной и плодотворной.
Александр Генис: О Парамонове, конечно, я могу говорить без конца, поскольку мы с ним дружим и работаем вместе много лет. Но я хотел подчеркнуть одну деталь парамоновского облика. Его, я бы сказал, русскую составляющую. Я никогда в жизни не видал человека, который бы воплощал в себе русский характер с такой полнотой, как Парамонов. Он мне напоминает всех персонажей русской литературы и всех авторов русской литературы сразу. И очень интересно смотреть на такого человека в Америке. Потому что Парамонов очень глубоко и искренне воспринимает американское влияние. И для нашей премии это, мне кажется, незаменимая черта. Быть русским и американцем сразу. И, действительно, Парамонов - это человек, который многое объяснил России про Америку, и многое объясняет Америке про Россию.
Соломон Волков: Мне он, в частности, чрезвычайно много разъяснил в творчестве такого человека, как Солженицын. Потому что взгляд Парамонова на Солженицына - особый, оригинальный, это взгляд изнутри.
Александр Генис: Этот взгляд связан с пониманием Америки. Он первый сказал, что Солженицын - это протестантский философ.
Соломон Волков: Это глубочайшее наблюдение, которое до сих пор еще в полной мере не востребовано и не абсорбировано, я считаю, в российском дискурсе. А оно, мне кажется, определяет существо Солженицына в гораздо большей степени, чем все дискуссии по поводу его славянофильства, консерватизма. Вот это ощущение протестантской этики в Солженицыне - это грандиозное наблюдение и большая заслуга Парамонова.
Александр Генис: А теперь скажите несколько слов о нашем втором лауреате, об Ашкенази, которого вы хорошо знаете лично.
Соломон Волков: И мне тоже очень важно то, что делает Ашкенази. В этом смысле, это очень для меня параллельные фигуры. Мне очень важно, что делает Парамонов, и я все время тянусь к его книгам, которые у меня стоят на полке. И то же самое с записями Ашкенази, которых у меня очень много и которые я тоже ставлю при первой возможности. Потому что это чрезвычайно вдумчивый артист, это музыкант-философ. Это его основная черта, схожая с Парамоновым. Тот тоже мыслитель, в первую очередь. И когда ты слушаешь Ашкенази, то ты как бы открываешь вторые и третьи этажи в музыке, которые лежат не на поверхности. А благодаря тому, что этот человек своим интеллектом такую работу за тебя проделал, он уже тебя взял за руку и повел за собой, ты проникаешь в сокровенные мысли композитора, на гораздо большую глубину, чем это было бы в каком-то другом исполнении. Для меня в особенности важны его интерпретации Шостаковича. Скажем, как пианист Ашкенази в интерпретации прелюдий и фуг Шостаковича несравним. Это образцовая запись. Сочетание тонкости, глубины и потрясающей пианистической техники.
Александр Генис: При всей своей любви к точности, статистика часто вынуждена оперировать условными данными. Сейчас, например, она точно знает, что в эти дни Америка достигла важного символического порога – в стране родился ее трехсотмиллионный житель. Никто, однако, не может назвать ни даты, ни места, ни пола юбилейного младенца, но это и не существенно, важен – факт. Америка - единственная высокоразвитая страна, население которой постоянно РАСТЕТ, а не уменьшается, как в других передовых государствах. Это аномалия, чрезвычайная выгодная для американской экономики, позволяет Соединенным Штатам смотреть с оптимизмом в свое демографическое будущее, столь грозное для многих других стран.
У микрофона - корреспондент «Американского часа» Ирина Савинова.
Ирина Савинова: Посмотрим на статистику: с 1967-го года, с той поры, когда американцев было 200 миллионов, нация претерпела многие изменения. Процент работающих женщин достиг 59-ти. Число рожденных вне пределов США американцев составляет 12 процентов. Если в 67-м году ведущей страной, поставившей наибольшее число иммигрантов в Америку, являлась Италия, то сегодня это - Мексика. Число людей возрастом 65 лет и старше увеличилось с 19 миллионов в 67-м году до 37 миллионов в 2006-м. Продолжительность жизни увеличилась почти на семь лет - до 78 лет. Число людей, живущих в одиночестве, увеличилось до 26 процентов.
Самый заметный статистический факт – демографическое ускорение: на то, чтобы Америка выросла до первых ста миллионов, ушло более ста лет. Следующая сотня добавились за 52 года, следующие 100 – за 40 лет. Через 40 лет американцев будет уже 400 миллионов. Каковы причины такого быстрого роста? Активный процесс деторождения и низкая смертность новорождённых выгодно отличают США от других развитых стран. И, конечно, прирост связан с иммиграцией. В стране живут более 35 миллионов некоренных американцев.
Чтобы обсудить демографические тенденции, мы обратились к эксперту Карлу Хобу, заведующему кафедрой имени Конрада Тойбера при вашингтонском Бюро справок по населению Соединенных Штатов (PRB - Population Reference Bureau). Карл, известно ли, сколько жителей насчитывалось в Америке в 1776 году?
Карл Хоб: Про 1776 мы знаем мало. Самая первая перепись населения была проведена в 1790 году, уже после того, как была принята Конституция. И тогда нас было чуть меньше 4 миллионов. Госсекретарь Томас Джефферсон был очень удивлен этим числом и запротестовал, сказав, что многих явно не досчитались. Как видите, противоречивые толкования результатов переписи населения начались уже тогда. И, тем не менее, ясно, что в конце 18-го века в 13-ти бывших колониях жило около 4-х миллионов человек.
Ирина Савинова: И кто же были эти люди?
Карл Хоб: В большинстве своем, конечно, англичане. Но были также поселения выходцев из Германии в Пенсильвании. Это, кстати, очень тревожило Бенджамина Франклина, одного из авторов Декларации независимости и текста Американской конституции. Он боялся, что немцы создадут на этой территории собственную новую страну. Впрочем, население тогда разделялось, прежде всего, по религиозной принадлежности. Католики селились в Мэриленде, протестанты – в Виржинии. Многие прибывшие в Америку либо спасались от религиозного преследования в Европе, либо мечтали создать в Новом мире свою общину.
Ирина Савинова: Из 4-х миллионов американцев стало 100 миллионов: население страна выросла в 25 раз. Когда это случилось?
Карл Хоб: Статистика зафиксировала этот факт в 1915 году. Такой внушительный скачок можно частично объяснить ростом деторождаемости. Но, в основном, это произошло благодаря мощному потоку иммигрантов в конце 19-го – начале 20-го века. Это объясняетеся тем, что Европа географически расположена сравнительно близко от Америки. Многие европейцы поддерживали контакты с уже жившими там соотечественниками. Французы, немцы и англичане имели друзей или родственников в Канаде и в Северной Америке и стремились восстанавливать семейные связи.
Ирина Савинова: А когда американцев стало 200 миллионов?
Карл Хоб: Нас стало 200 миллионов в 1967 году. Интересно, что демографически американцы 1967-го года мало, чем отличались от живших ранее американцев. Иммиграция сильно сократилась после 20-х годов, и роста ее не наблюдалось, как известно, до 70-х годов. Так что страна в это время была похожа на страну 20-х годов. Однако, с тех времен произошли многие серьезные перемены.
Ирина Савинова: Что именно?
Карл Хоб: Иммиграция всегда оставалась важным фактором роста численности населения. В 1965 году мы приняли новые иммиграционные законы, отменявшие дискриминацию против выходцев из Африки, Азии и Латинской Америки. После 1965 года Америка избавилась от этих ограничивающих законов, и в последующие десятилетия в нее начали прибывать "нетрадиционные" иммигранты - из Латинской Америки и Азии. Иммиграция с африканского континента постепенно увеличивалась, но остается все еще незначительной по сравнению с Латинской Америкой и Азией.
Ирина Савинова: Если сравнить состав населения Америки со средней европейской страной, в чем главное различие?
Карл Хоб: В типичной европейской стране сегмент не родившихся в ней людей очень маленький. В Германии самый высокий процент некоренных жителей среди европейских стран – но и тут он только 8-9 процентов. В Соединенных Штатах такой показатель достигает 30 процентов. Это довольно высокий процент.
Ирина Савинова: Сколько будет американцев к концу этого столетия?
Карл Хоб: Ожидается, что к 2050 году американцев будет более 400 миллионов. Дальше предсказать труднее, но к концу века мы можем достигнуть четырехсот семидесяти пяти миллионов. И иммиграция опять-таки будет играть важную роль. Деторождаемость белого, не испано-язычного большинства останется довольно высокой - 1,9 ребенка на одну женщину. Но этого недостаточно, чтобы поддерживать рост. Потому доля белого большинства в составе населения Америки останется приблизительно такой же. Это значит, что без иммиграции в Соединенных Штатах не будет прироста населения. Нужно учесть и тот факт, что некоторые группы иммигрантов имеют высокий уровень деторождаемости, что также способствуют усиленному приросту населения.
Ирина Савинова: Каждые 8 секунд рождается новый американец, каждые 30 секунд в страну прибывает новый иммигрант. Сколько людей можно расселить на территории Америки?
Карл Хоб: На этот счет делались многие предположения. Указывалось на огромные пустынные территории Запада, на перенаселенные северо-восточное и западное побережья, где существуют мучительные транспортные проблемы. Но, по-моему, вопрос нужно поставить по-другому: насколько эффективно мы можем контролировать и управлять ростом городов и заселением пригородов. Иммигранты уже сейчас распределены по территории Америки равномернее, чем десять лет назад. Но Америка и сегодня испытывает трудности с адекватным общественным транспортом и доступным жильем.
Ирина Савинова: Карл, ваше Бюро может предсказать, когда родится четырехсотмиллионный американец?
Карл Хоб: Раз мы сегодня говорим о том, что нас будет 420 миллионов к 2050 году, то можно ожидать появления четырехсотмиллионного американца в 2040 году.
Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.
Григорий Эйдинов: Новый альбом знаменитой рок группы «Лос Лобос» называется «Село и город» и его главная тема – эмиграция. Выходцы из мексиканских районов Лос-Анджелеса «Лос Лобос» начали играть вместе уже более 30 лет назад, но всеобщая известность пришла к ним в 1987 году, когда они записали звуковую дорожку к фильму «Лабамба», о певце Ричи Валенсе, погибшем вместе с Бадди Холли в авиакатастрофе в 1969 году. Ричи Валенс был первой мексикано-американской звездой рок-н-ролла. Изначально следуя по его стопам, «Лос Лобос» стали одной из самых интересных групп, совмещая мексиканскую традиционную музыку с блюзом, рок-н-роллом и, иногда, даже панком. Как одно произведение, новый диск «Лос Лобос» представляет собой путешествие, в прямом и переносном смысле, от села где-то в Мексике к городу где-то в США. Эта не сентиментальная, аполитичная и даже философская работа описывает мироощущение и нелегального эмигранта и человека, родившегося и выросшего уже в США, но в эмигрантском районе. Но самое главное, что это, безусловно, один из лучших альбомов года. В отличие от одноразовых шлягеров, которыми забит радио эфир, композиции с нового альбома «Лос Лобос» звучат лучше с каждым прослушиванием. Как, например, вот этот латиноамериканский рок регги. Новые американцы «Лос Лобос» - « No puedo mas ».
Александр Генис: На американских экранах сейчас царят сразу две королевы – французская и английская. В Новый Свет они явились после того, как отличились на фестивалях в Старом. Можно сказать, что европейские критики обеспечили фильмам ту же судьба, что история – их героиням. «Марию-Антуанету» Софии Копполы предали быстрой казни, зато «Королева» Стивена Фризра завоевала любовь и уважение публики. В Америке эти картины ожидал примерно тот же прием.
То немногое, что заслуживает внимание зрителей, - написал суровый рецензент «Ньюйоркера» Энтони Лэйн про «Марию-Антуаннету», - исчерпывается «париками, напоминающими десерт, пирожными, напоминающими ювелирные украшения, и королевскими туфельками, будто бы сшитыми самыми проворными из эльфов».
О «Королеве», представившей зрителям психологически оригинальный, глубокий, серьезный, хоть и ироничный портрет Елизаветы Второй, говорят совсем иначе.
У микрофона – ведущий «Кинообозрения» «Американского часа» Андрей Загданский.
Андрей Загданский: Фильм получил приз в Венеции, была отмечена работа актрисы Хелен Миллен, которая играет Елизавету Вторую и делает этот фильм фильмом. Этим фильмом открывался Нью-йоркский фестиваль, и я должен вас сказать, что на меня он тоже произвел очень хорошее впечатление. В первую очередь, на меня очень хорошее впечатление произвела Хелен Миллен. Она королева не в том смысле, что она похожа или она играет Елизавету Вторую. Она – актриса-королева. Она царственно играет эту роль, она плывет в ней, она в ней существует. И я думаю, что отсюда прямой путь к «Оскару» за лучшую женскую роль.
Александр Генис: Но, говорят, что короля играет свита. А королеву?
Андрей Загданский: Королеву играет премьер-министр Тони Блэр. Дело в том, что принципиальная драма, которая разворачивается в картине - как английское общество реагирует на смерть столь любимой принцессы Дианы. Итак, мы имеем три составляющие конфликта. Мы имеем публику, народ, который реагирует проявлением массовой любви, огромным количеством букетов цветов – такой взрыв национального горя. Мы имеем рационального, умного, хитрого политика Тони Блэра (он буквально несколько месяцев, как стал премьер-министром), который понимает, что он, как премьер-министр, и английская королева, как глава государства, должны отреагировать на массовое проявление любви, массовое проявление горя среди англичан. И английская королева, которая реагирует совершенно по-другому, которая считает, что это несчастье, это горе носит не национальный, а личный характер. Что, в первую очередь, речь идет о гибели одного человека, который был членом ее семьи и который являлся матерью ее внуков. И она, в первую очередь, должна обеспечить неприкосновенность семьи.
Александр Генис: То есть, это конфликт общественного и личного, долга и чувства.
Андрей Загданский: Понимаете, Саша, да и, вместе с тем, есть в этом некая запятая. Потому что это лично представлено в лице главы государства, в лице человека, женщины, которая является главой традиции. Она отстаивает традицию. По сути дела, речь идет о столкновении двух культур. Старой классической английской королевской семьи, которая должна всячески оградить любое персональное чувство, любые персональные эмоции от публики, и публики, которая считает, что королева должна рыдать вместе со всеми. Но этого не произойдет.
Александр Генис: Знаете, я немножечко перебью вас и отойду в сторону, потому что я вспомнил свой разговор с Джеффри Хоскингом, это крупнейший английский историк, с которым мы когда-то вместе работали в Букеровской премии и подружились. Он мне рассказывал много интересного про английскую королевскую семью. Никаких сплетен тут нет. Он говорил о другом. О том, что две страсти есть у англичан. Это королевская семья и футбол. Поскольку в футбол англичане давно не выигрывают, то страсть осталась одна. И это королевская семья. Поэтому любые сплетни, любые эмоции, связанные с монархией, это и есть жизнь кухонных разговоров в Англии. И вот на этом кухонном реализме английская королева и является самой главной фигурой в этой бывшей великой империи, которая стала маленьким островом с очень большой королевой, с очень большой традицией.
Андрей Загданский: Забавно, что вы сравниваете футбол и королевскую семью. И, действительно, есть такое ощущение, что это главные страсти. Но, возвращаясь к фильму, я хочу отметить, что это портрет королевы, портрет очень сочувствующий. Я бы сказал, что симпатии авторов фильма на стороне королевы, а не широкой публики, которая так настоятельно требует проявления эмоций от королевы. И происходит полное изменение восприятия королевы самим Тони Блэром, который вначале, как мы понимаем, настроен весьма антимонархистски. Если такое вообще может быть в Англии. В конце картины он понимает ее как персонажа, как женщину, как человека, который имеет право вести себя так, как она считает нужным. И это большое достоинство и, я бы даже сказал, сентиментальная кнопка фильма. Единственное, что меня смутило в картине, это то, что, к сожалению, и режиссеры, и автор сценария решили, что в конце фильма они, все-таки, должны объяснить, почему королева так себя ведет. И, поэтому, в конце фильма она объясняет свою позицию Тони Блэру. Это для меня является большим разочарованием. Не надо было этого делать, это снимает напряжение картины, это снимает загадку. Нам всегда гораздо интереснее то, о чем мы догадываемся, чем то, что нам объяснили.
Александр Генис: А как сама королева? В чем ее обаяние, что делает ее не смешной? Ведь это анахронизм - в наше время, время современной демократии...
Андрей Загданский: Скажите об этом англичанам!
Александр Генис: На самом деле, так оно и есть. Во всяком случае, монархия в современной демократии не может не выглядеть странностью, и англичане сами постоянно спорят о том, нужна ли им монархия. Эта тема отнюдь не запретная в Англии. Интересно, что когда Елизавета, вторая девочкой шла на престол, она ведь была совсем юной, в 53-м году, она сказала, что есть две версии той жизни, которую ей предстоит провести. Одна - это делать вид, что ты королева, а другая – быть королевой, принимать это полностью всерьез. И она всегда воспринимала свою королевскую миссию полностью всерьез. Тут не было никакой игры. Это всегда самая серьезная работа в Англии.
Андрей Загданский: Вы знаете, Саша, именно таковой она и представлена в картине. Там есть совершенно замечательные ритуальные детали. Итак, Тони Блэр выбран премьер-министром. И секретарь королевы говорит: «Сейчас вы будете принимать вашего премьер-министра». Она говорит: «Нет, не премьер-министра, а человека, который собирается стать премьер-министром. Я его должна об этом попросить». По ритуалу. И, действительно, происходит замечательная сцена, потому что Тони Блэр - молодой, энергичный - является первый раз, его инструктирует секретарь королевы, как он должен вести себя в присутствии королевы. Они остаются один на один. И она понимает, что он потерян в этикете, и подсказывает ему: «А теперь вы должны сделать следующее. А теперь я скажу это, вы поведете себя так-то». И эти маленькие вещи делают картину очень приятной и интересной, потому что это открывает нам мир, которого мы не знаем.
Александр Генис: Профессиональные подробности королевской жизни.
Андрей Загданский: Маленькие ноу-хау, о которых мы с вами, конечно, не имеем никакого представления, потому что жили мы в обществе не монархистском. Вот это все делает фильм очень интересным. Кроме того, в тот момент, когда Тони Блэр в первый раз приходит к ней в качестве будущего премьер-министра, она ему говорит: «Вы знаете, вы будете мой десятый премьер-министр. Первым был Черчилль». Итак, 50 лет она – королева, глава государства. И в какой-то момент, когда общественное мнение поворачивается так категорически против нее, и заголовки всех газет осуждают ее за ее чрезмерную сдержанность и не вовлеченность в трагическую реакцию англичан, Тони Блэр приходит на ее защиту и говорит, что она проходит через самый страшный кризис, который со времен того, как она взошла на престол, выпал в ее жизни. Это самое страшное испытание, и посмотрите, с каким мужеством, с какой силой, как, защищая свою семью и свое собственное достоинство, она себя ведет. Я бы сказал, что в этом смысле фильм исключительно английский в сдержанности эмоций, в сохранении собственного достоинства. В нежелании никакой публичности в демонстрации своих личных чувств и личного горя.
Александр Генис: Итак, Андрей, какую судьбу вы предрекаете этому британскому фильму у американской аудитории?
Андрей Загданский: Я предрекаю ему хорошую судьбу. Его явно будут смотреть. Фильм хорошо сделан, он не скучен, что уже хорошо, он легко смотрится. Хеллен Миллен совершенно замечательно играет. Смотреть на нее интересно все время. Сама драма смерти Дианы и всего связанного с этим предстает в какой-то другой, куда более человечной стороне, чем то, что мы привыкли читать в газетах, когда все это пережевывается. Нет, это все сделано деликатно и с уважением и к семье королевы, и к покойной Диане.
Александр Генис : А сейчас у нас пойдет о другой королеве, которая в отличие от тех двух, которых мы только что обсуждали, царила на американских киноэкранах многие десятилетия. У микрофона - ведущая «Книжного обозрения» «Американского часа» Марина Ефимова представит нашим слушателями новую биографию Кэтрин Хэпбёрн.
УИЛЬЯМ МАНН. «КЭЙТ: ЖЕНЩИНА ИЗ КЛАНА ХЭПБЁРН»
Марина Ефимова: Об актрисе Кэтрин Хэпбёрн написано больше книг, чем о любой другой голливудской звезде. Самые известные ее биографии написали Гарсон Кэнин и Скотт Берг в соавторстве с Барбарой Лиминг, которые пытались воссоздать и объяснить харизму актрисы.
Возможно, причина такого интереса к Кэтрин Хэпбёрн – в ее многосторонности. Она была красивая, талантливая, начитанная и остроумная женщина. Она была сумасбродка, но при этом верный друг и человек команды (на киносъемках всех кормила и обо всех заботилась). Она была гимнасткой, пловчихой, она была человеком бесстрашным (и в физическом, и в духовном смысле). Она довольно легко переступала границы принятой морали - возможно, потому, что вышла из свободомыслящей нью-йоркской семьи. Она была сияющей голливудской звездой – до 50-ти лет, а после 50-ти стала настоящей большой актрисой.
Известность Кэтрин Хэпбёрн в Америке трудно преувеличить. И, однако, вот что пишет рецензент новой биографии - критик Джанет Маслин:
Диктор: «Кэтрин Хэпбёрн вызывала в людях как восторг и обожание, так и демонстративное возмущение – в основном, за якобы незаслуженную славу. Например, о ее выступлении в 60-х годах в бродвейском спектакле «Ко-ко» знаменитый дизайнер Сесиль Битон писал, резюмируя мнение многих театральных критиков: «Совершенно непонятно, как после такого немыслимого провала она все еще смеет появляться на публике».
Марина Ефимова: Новый биограф – Уильям Манн – прекрасно знал, насколько рискованно писать еще одну биографию актрисы, про которую и так всем на свете всё известно. Поэтому он сосредоточился на узкой и рискованной теме: насколько реальная Кэтрин Хепбёрн была непохожа на тот имидж, который она создавала для публики. Он пишет:
Диктор: «Искусство и целеустремленность, с которыми Кэтрин создавала и поддерживала у публики своей имидж дочери свободомыслящего и интеллектуального клана Хепбёрнов, и имидж верной подруги всеми любимого актера Спенсера Трейси, вызывают уважительное изумление. Особенно если знать, что на самом деле происходило в ее жизни. Начать с мифа о дружной, любящей, добросердечной семье: ее друг Макс Шалтер однажды сказал мне: «Кэйт всегда рассказывала, что в детстве полжизни проводила на верхушке старого дерева в саду и отказывалась слезать с него. А что ее туда загоняло, вы не интересовались? Бешеный характер ее отца».
Марина Ефимова: Пока биограф придерживается фактов и свидетельств, его книга чрезвычайно интересна, но как только автор начинает предполагать (а предполагает он постоянно), так сразу биография теряет убедительность. Например, Кэтрин Хэпбёрн рассказывала, что, будучи подростком, представляла себя мальчиком по имени Джим. И, отталкиваясь от этого признания и от того факта, что Хепбёрн связывала многолетняя близкая дружба с несколькими женщинами, биограф предполагает бисексуальность своей героини. Бездоказательно, в виде наводящих вопросов. «Насколько интимными были их отношения?», - пишет Манн, или в другом случае: «Дошло ли до поцелуя?»... Не только это, но и многие другие предположения, приведенные в книге, в принципе, возможны, но вовсе не обязательно верны. Особенно сомнительны рассуждения автора о последних ролях Хэпбёрн. Он пишет:
Диктор: «Персонажи фильмов появлялись и исчезали, но сама Кэтрин Хэпбёрн исчезать не собиралась. В какой-то момент она решила, что единственный путь остаться в памяти зрителей навеки - стать не просто звездой, но институцией, легендой. Не прими она чисто стратегического решения сыграть в фильмах «Африканская королева» и «Угадай, кто придет к обеду», а затем, позже, в фильмах «Лев зимой» и «На Золотом пруду», ее история была бы куда более ординарной.
Марина Ефимова: Неубедительно. Если участие в антирасистском фильме «Угадай, кто придет к обеду» можно при желании объяснить политическим расчетом, а в фильме «Африканская королева» - патриотизмом, то фильм «На Золотом пруду» ничего не обещал актрисе, кроме удовольствия сыграть с умиравшим старым другом – Генри Фондой - и его талантливой дочерью. Участие же в фильме «Лев зимой» обещало ей (и дало) возможность сыграть роль поистине шекспировского накала, мудрости и остроумия. К тому же на этот раз актриса ничего не выбирала - ее ПОПРОСИЛИ сыграть роль Элеаноры Аквитанской... и не кто-нибудь, а исполнитель главной роли - Питер О Тул.
Рецензент новой биографии – Джанет Маслин - одобряет и аналитический метод биографа Манна, и саму его идею – докопаться до правды в судьбе и личности актрисы:
Диктор: «Уильям Манн не одержим идеей непременно показать читателю все дурные или сомнительные стороны личности Хэпбёрн. Он пишет без яда. Его сила – в аналитическом мышлении. И он достигает того, чего хотел, – он представляет американской публике реальную версию одной из ее любимых сказок».
Марина Ефимова: Я же думаю, что биограф, решивший разоблачить обман великого актера или актрисы и показать их такими, какими они были на самом деле, обречен на неудачу. Такой биограф может не заметить (не будучи сам художником) вспышку вдохновения или яркую прихоть, или порыв воображения, и созданный им образ будет еще дальше от реальности, чем автопортрет актера. «Врёте, господа, - как сказал бы поэт, - художник, может быть, и мелок, и низок, и тщеславен, да не так, как вы!»
Александр Генис: В октябрьском выпуске нашей традиционной рубрике «Музыкальное приношение Соломона Волкова» мы отметим сразу три юбилея выдающихся музыкантов.
Соломон Волков: В этом месяце исполняется 70 лет американскому композитору Стиву Райху, 75 лет композитору из России Софии Губайдуллиной, и 90 лет пианисту Эмилю Гилельсу, который умер в 1985 году.
Сначала о Райхе, юбилей которого празднуется по всему миру.
Александр Генис: Особенно, в Нью-Йорке. Это наш композитор.
Соломон Волков: Действительно, он один из самых наших достойных, заметных и уважаемых композиторов. И, кроме того, в высшей степени приятный, скромного поведения. По презентации себя абсолютно доступный и очень приятный человек. Он основоположник так называемого минимализма, то есть течения, которое в 60-е годы пришло на смену предыдущей авангардистской переусложненности. И в этом смысле, он – революционная фигура. Сейчас даже трудно представить, какой нужно было обладать смелостью тогда, чтобы посреди разгула этого модернизма, будучи серьезным автором, вдруг предложить нечто принципиально другое, абсолютно никак с этим не связанное. А он сделал это под влиянием африканской и азиатской музыки. И идея его основная была в том, что берется некая повторяющаяся музыкальная фигура…
Александр Генис: Как в «Весне священной»?
Соломон Волков: В «Весне священной» такая фигура могла быть только частью какого-то более широкого процесса. А здесь эта фигура становится центральной идеей произведения. И к ней очень медленно и незаметно, но, с музыкальной точки зрения, чрезвычайно искусно добавляются все время новые элементы - ритмические изменения, изменения в инструментовке. В итоге появляется нечто, погружающее тебя в транс. Почему эта музыка сразу была подхвачена всеми хиппи и молодежью такого рода? Потому что это была, условно говоря, «балдежная» музыка, она помогла входить в транс. И такова ее функция и по сей день. Плюс она также стала очень популярной у всякого рода танцовщиков, ее бесконечно используют в балетах, ее бесконечно используют в кино. Он один из самых исполняемых авторов на сегодняшний день. Я хотел бы показать одно из его не самых ранних и не самых поздних сочинений. Это «Шесть маримб». Маримба - это инструмент типа ксилофона, африкано-латиноамериканского происхождения. Это ряд деревянных пластинок, соединенных с резонаторами. И по ним играют палочками с резиновыми наконечниками. Один из любимых инструментов Райха. И вот шесть маримбистов играют музыку Стива Райха.
Стив Райх только что получил японскую премию «Империал». А среди предыдущих лауреатов этой премии была София Губайдуллина. Еще одним отечественным композитором, который получил эту премию, был Альфред Шнитке. Губайдуллина сейчас живет в Германии, пишет очень много, исполняется по всему миру и является одним из самых популярных авторов современной музыки.
Александр Генис: Простите, я вас перебью, но о популярности Софии Губайдуллиной в Японии я могу судить по такому забавному эпизоду. Когда я выступал в Токийском университете, меня пригласили в студенческий кабачок, где всегда угощают гостей Токийского университета. И попросили расписаться на стене этого кабачка. Подписей было очень много, на всех языках, и я забрался на стул, чтобы найти свободное место. Каково же было мое удивление, когда я расписался под подписью Софии Губайдуллиной, которая выступала в Токийском университет незадолго до меня.
Соломон Волков: Она очень тонкий, изысканный композитор, и я хочу показать часть из ее произведения под названием «Омаж Эллиоту», на слова поэта Эллиота из его знаменитых «Четырех квартетов» для октета и сопрано. Это опус 1987 года, изысканное такое соло сопрано, а в сопровождении вот этого октета такие шаги, и это передает дух строк Эллиота, которые начинаются примерно так: «Холод подымается от ступней к коленям».
И, наконец, в исполнении Эмиля Гилельса я хочу показать Балладу номер 4 из Опуса 9 Брамса. Это музыка, которую я очень люблю, и которую лучше, чем Гилельс, никто не играл, и не знаю, услышу ли я что-либо подобное. Это чрезвычайно недооцененный пианист был. Когда он был жив, и когда я имел возможность ходить на его концерты в России, я предпочитал Рихтера. Только сейчас я понимаю, какой великий пианист был Гилельс, кого мы в его лице потеряли. Это фигура ничуть не уступающая Рихтеру. Значительная, но очень непохожая. Это не традиционный российский пианизм. От Гилельса естественно было бы ожидать, что он замечательно будет играть Чайковского или Рахманинова, и он замечательно играл этих авторов. Но он также тонко чувствовал сугубо западную музыку, какой являются произведения Брамса. И здесь поражает сочетание сдержанной печали, благородства, но, также, и типично русской эмоции.
