В Петербурге в эти дни продолжается один из самых громких судебных процессов последних лет - процесс по делу известного искусствоведа Елены Баснер. Этот процесс уже назван экстраординарным для художественной жизни страны: у России практически не возбуждаются судебные дела по фактам продажи фальшивых произведений искусства.

Недавно на Радио Свобода прозвучало большое интервью с Еленой Баснер, теперь мы решили предоставить слово противоположной стороне - коллекционеру Андрею Васильеву. А так как по просьбе адвокатов в нашей беседе с Еленой Баснер подробности уголовного дела не обсуждались, то сегодня мы предоставляем слово ее адвокату Ларисе Мальковой. Хочу сразу предупредить, что рамки этой публикации не могут вместить и одного процента всей информации об этом крайне запутанном, загадочном, имеющем такой большой общественный резонанс деле.

Суть его вкратце заключается в следующем. В июле 2009 года чрез посредника Леонида Шумакова коллекционер Андрей Васильев приобрел картину известного русского импрессиониста Бориса Григорьева «В ресторане». Картина имела якобы безупречный провенанс, по словам Леонида Шумакова, она была из коллекции генерала Тимофеева, к которому, в свою очередь, попала из коллекции русского собирателя авангарда начала XX века, издателя, купца, банкира и библиографа Александра Бурцева, расстрелянного в 1938 году, а к Бурцеву — непосредственно от автора. Экспертизы Андрей Васильев не делал. Картину приобрел за 250 000 долларов.

В марте 2010 года, когда картина была отправлена на выставку в Москву, оттуда пришло сообщение о том, что она уже побывала на экспертизе в Центре Грабаря и там определили, что это подделка. Андрей Васильев стал выяснять у Леонида Шумакова, откуда эта картина. Тот ответил, что она – от известного искусствоведа, эксперта аукционного дома «Bukowskis» Елены Баснер. Она отказалась сообщить Андрею Васильеву, откуда получила картину. Это стало известно только после того, как Елену Баснер вызвали на допрос в «антикварный» отдел полиции, куда обратился Андрей Васильев.

Картину ей якобы привез из Таллинна гражданин Эстонии Михаил Аронсон. Более того, к тому времени выяснилось, что оригинал картины Бориса Григорьева «В ресторане» хранится в Русском музее, и фото с нее в 80-е годы было опубликовано в каталоге, редактором которого была Елена Баснер.

Пытаясь возвратить деньги и, главное, добиться справедливости, Андрей Васильев в течение нескольких лет обращается в правоохранительные органы, и лишь после беседы с главой Следственного комитета Александром Бастрыкиным возбуждают уголовное дело, проводят проверку в Русском музее, где тоже находят основания для возбуждения двух уголовных дел, а искусствоведа Елену Баснер обвиняют в мошенничестве в особо крупном размере в составе неустановленной группы лиц. Ее заключают под стражу, а потом, после протестов общественности, помещают под домашний арест. И вот – судебный процесс. Мой первый вопрос коллекционеру Андрею Васильеву:

- Так что же с Вами случилось?

​Андрей Васильев: Я стал жертвой сознательного и продуманного мошенничества, потому что мне была продана фальшивая картина, изготовленная не так давно. И что, на мой взгляд, является принципиально общественно значимым - она имеет прототип, который хранится в Русском музее. С высокой степенью вероятности (это фигура речи, чтобы к нам никто не пристал с обвинениями во лжи) можно сказать, что она сделана не так давно и сделана именно с этого оригинала. Еще более общественно значимо то, что этот оригинал подвергся каким-то странным вмешательствам, объяснить которые я могу, но не буду, потому что это – только предположения, и я не хотел бы сейчас это делать.

- Андрей, подделка картины Бориса Григорьева, которую вы купили, сделана очень профессионально. Оригинал ее хранится в Русском музее. Как можно было ее подделать?

​Андрей Васильев: Я полагаю, что была сделана высококачественная фотография, с которой потом путем некоторых технических процедур сделали подробный рисунок. Этот рисунок был раскрашен. Но тут есть один момент, который определяется техникой исполнения. Это не живопись маслом на холсте, которая позволяет долго работать с вещью, каким-то образом ее переделывать. Это смешанная техника: гуашь, акварель на картоне. Она выполнена в технике, которая называется «a la prima», то есть «в один присест». Тут невозможно было остановиться, подумать, что-то переделать. Так что это делал очень профессиональный человек. И очень важно, что такого рода вещь нельзя было делать на старом картоне. Её надо было делать на новом картоне. Почему? Старый картон имеет, так или иначе, микротрещины, и при серьезной экспертизе можно определить, что гуашь и акварель были нанесены через несколько десятков лет после изготовления картона. Эта вещь была выполнена на новом картоне, который сознательно состарили. Задняя сторона этого картона была продублирована старым листом бумаги. То есть это была сложная, кропотливая и очень - не побоюсь этого слова - качественная преступная работа.

Это была не копия для какого-то невинного экспонирования, а это была сознательная подделка, лежащая в контексте многочисленных историй, которые сейчас будоражат общественное мнение и прессу на Западе и здесь, когда появляются и продаются дорогие подделки. Возникают скандалы - от Вексельберга до Васильева (смеется).

Адвокат Елены Баснер Лариса Малькова также подтверждает высокий уровень подделки, ссылаясь на заключение экспертов:

Лариса Малькова: Все эксперты, производя экспертизу именно этой картины, которую приобрел Васильев, отметили, что это высокопрофессиональное исполнение.

- Андрей, как и всякий крупный музей в России, Русский музей также оказывался в центре внимания правоохранительных органов. Помните историю 90-х годов с хищением рисунков Павла Филонова и заменой их на копии? Тогда были осуждены контрабандист Моисей Поташинский и искусствовед музея Татьяна Король. Сегодня вас пытаются постоянно обвинить в том, что вы хотите бросить тень на Русский музей. Можете это прокомментировать?

Андрей Васильев: У меня рост – метр восемьдесят три. При всем желании я не могу бросить тень на такое учреждение, как ГРМ (Государственный Русский Музей), будучи частным лицом, пенсионером. Я с огромным уважением отношусь к ГРМ как к ведущему музею национального искусства, но при этом считаю, что совершенно недопустимо периодическое возникновение такого рода ситуаций. Это не моя вина, это моя беда, что я оказался вовлечен в подобную ситуацию.

У меня было два выхода. Один выход – промолчать, а второй выход – пойти в полицию. Но что значит - промолчать? Промолчать - это значит постоянно находиться под угрозой того, что мои дети потом будут невольно вовлечены в продажу этой подделки. Это очень опасная вещь, и нужно, чтобы она была разъяснена, тем более, что, когда я начал как-то «раскапывать» эту историю, чем дальше я шел, тем больше было сопротивление правоохранительных органов на начальном этапе, на уровне района. Не со стороны «антикварного» отдела - там как раз было понимание, что это – важная история, которой надо заниматься. А так мы всё время выигрывали суды по поводу незаконного бездействия правоохранительных органов.

У меня есть постановление суда, письмо в адрес начальника ГУВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, где судья сетует на то, что сотрудники ГУВД «прячут материалы». Парадоксально! Сверху идут письма, в которых сообщается, что есть состав преступления. От него никуда не деться, при всем уважении к участникам этой истории, он есть. Вы можете быть ангелом, но если вы вели машину и сбили кого-то, то произошло то, что произошло.

Для того, чтобы разобраться в оттенках умысла, надо, как минимум, произвести расследование. Но нет - железный блок. Я пытался это сделать через гражданский процесс - блок… Письма к Владимиру Мединскому и прочим... Могу показать вам письма из ГРМ, в которых сообщается, что я развязал клеветническую кампанию в прессе против музея. То есть я уже вообще стал похож на оппозиционера, хотя я живу собственной жизнью. Я себя не идентифицирую ни с чиновничеством, ни с теми, кого я не могу назвать интеллигенцией, потому что сейчас произошло четкое деление на «наши» и «не наши». Есть «наши», и они могут делать всё, что хотят. А есть «не наши», и «нам наплевать». А кто я в этой ситуации? Я – это я. Я должен делать то, что считаю нужным.

В Дзержинском суде Петербурга на ближайших судебных заседаниях будут заслушаны выступления искусствоведов из Русского музея, которые, представляясь экспертами, на что они не имели никаких прав, давали экспертные заключения на те или иные произведения искусства, причем под одним из таких заключений стоит и подпись Елены Баснер. Впрочем, у ее адвоката Ларисы Мальковой в отношении действий коллекционера Андрея Васильева, купившего картину Бориса Григорьева, есть достаточно сильный аргумент:

Лариса Малькова: Я могу сказать только одно: Васильев, который говорит, что он - «сам себе эксперт» (а это уже стало летучей фразой), держал у себя картину с 11-го по 15-ое июля, и он пришел к выводу, что картина подлинная, раз выложил за нее 250 000 долларов, не проведя никакой экспертизы, никаких исследований. Если человек выложил такую сумму, значит, он был твердо уверен, что не ошибся в подлинности данной картины. Значит, это была его ошибка. В то же время, он отказывает в праве на эту же ошибку искусствоведу Елене Баснер. Ну, и где логика? Нелогично получается.

В коллекции Андрея Васильева не одни сотня картин, но, приобретая их, он никогда не делает экспертизу.

​Андрей Васильев: Вы думаете, на аукционах Кристис и Сотбис все работы сопровождаются экспертизами? Там есть самое важное — провенанс и джентльменское соглашение. Я могу привести вам массу примеров фальшивок, снабженных официальными экспертизами. А картина «В ресторане» имеет безупречный провенанс, происходит напрямую из коллекции Бурцева.

- И, все же, Андрей, насколько запасники российских музеев защищены от подделок?

Андрей Васильев: Можно придумать важнейшие и сложнейшие системы безопасности, но все равно всё зависит от одного конкретного человека - от хранителя. Можно установить множество датчиков и людей-автоматчиков, но всё зависит от хранителя. Вот в нашей истории (мы еще не знаем, почему) хранитель ГРМ за два месяца до продажи мне этой подделки зачем-то взял из хранилища оригинал картины и сфотографировал её с помощью другого сотрудника, не на музейный фотоаппарат, а на частный. Зачем они это делали? Они не могут ответить. Говорят, что не помнят. Может быть, рано или поздно они вспомнят, потому что их сложные действия, связанные с этой манипуляцией, должны иметь какие-то мотивы. И мотивы эти должны быть, очевидно, связаны с этой подделкой. Точно так же все вещи, поступающие на хранение в музей, фотографируются. А фотография этого оригинала почему-то исчезла. Почему она исчезла? Кто это объяснит? Я не могу дать ответа на этот вопрос. Мы можем только задать этот вопрос. А где это сделать, как не в суде?

- Вы занимаетесь коллекционированием уже более 30 лет, русский авангард начали собирать еще в 70-х годах прошлого века. Какие существуют в России группы людей или центры, способные создать подделки такого уровня, как подделка картины Бориса Григорьева «В ресторане»?

Андрей Васильев: Первый тезис: этим, безусловно, занимаются профессионалы. Чем профессиональнее подделка, тем выше уровень профессионализма людей, связанных с искусствоведением, и людей, связанных с реставрацией.

Второе. Мы в последнее время видим несколько уголовных дел на Западе, связанных с русским авангардом. И там всюду фигурируют люди, связанные, так или иначе, к сожалению, с какой-то музейной линией. Почему? Cейчас, например, идет дело в Германии, в Висбадене по поводу одной из местных галерей. Эта галерея наполнена подделками, их там – невообразимое количество, но все эти подделки были «прокачены» через русские музеи. Не через ГРМ, но через провинциальные российские музеи. Была сочинена целая легенда о коллекции некоего Натанова из Самарканда. Поддельные картины привозили в Ярославль, Переславль-Залесский, Нижний Новгород, Екатеринбург, смешивали их с музейными коллекциями, делали публикации, делали каталоги, а потом привозили это на Запад и говорили: «Вот, смотрите! Музей города Екатеринбурга, вот – выставка! Вот вещь из музея, а вот наша!». Там можно найти буквально такую надпись: «Встретились два «Косаря» Малевича!». Абсурдные вещи! И это происходит сплошь и рядом. Конечно, это связано с определенными кругами, но тут есть распределение ролей.

А то, что случилось с Еленой Вениаминовной Баснер, – большое несчастье. Я это воспринимаю именно так и не хочу злорадствовать. Как-то так совпали звезды, что когда-то она эту вещь принимала, что эта вещь находится в запасниках ГРМ, что она же при этом ее продавала, что она выдумала или ей показался провенанс этой вещи, что она получила деньги и отдала их неизвестно кому, а этот неизвестно кто даже не пересекал в это время границу РФ. Всё это невозможно игнорировать.

Мне оппонируют интеллигентные люди, но почему такое резкое отрицание вызывает у них сама идея суда, идея права? Где же еще, кроме как в суде, выяснять такого рода обстоятельства? Я никого не хочу обвинять. Я хочу, чтобы тихо и спокойно, как это и происходит, без спешки, пускай на протяжении года в суде разворачивался каждый фантик, и мы бы видели, что происходит. Тогда, может быть, мы выйдем и на людей, которые за этим стоят, ведь, конечно, за Еленой Вениаминовной Баснер кто-то стоит.

Я могу высказать только версию. Я абсолютно убежден, что существуют люди, от которых она эмоционально или каким-то другим образом зависит. Может быть, она их боится. Может быть, она их любит. Я не знаю. Но другого объяснения у меня нет. Но все эти уважительные основания не являются препятствием для того, чтобы нам не идти в суд. Никто не хочет ни мести, ни крови, но мы должны обязательно дать ответ на этот вопрос - даже для нашего города Петербурга и того же Русского музея, потому что другой возможности у нас не будет.

Кто же может стоять за Еленой Баснер? Следствие считает - неустановленные лица. Защита имеет свое мнение.

​Лариса Малькова: По поводу неустановленных лиц и по поводу того, что они имели профессионально изготовленную подделку, достоверно знали о ней… Как вы полагаете, если это неустановленные лица, можно ли говорить о том, что они что-то совершенно достоверно знали? Это, с моей точки зрения, нонсенс. В данной ситуации мы считаем, что утверждение следствия о неустановленных лицах, сговоре, плане, перераспределении ролей и т.д. – не более, чем голословное утверждение, не основанное на материалах этого уголовного дела. Вообще, данное уголовное дело славится тем, что следствие особо не затруднило себя сбором доказательств. «Вот, я так считаю, - говорит следователь, - я так полагаю!». Но я-то полагаю по-другому. Я - тоже юрист. Как можно утверждать, что есть группа неустановленных лиц? Чем это подтверждается? Ничем. Никакими показаниями.

История о том, как Андрей Васильев стал добиваться возбуждения этого дела, достойна внимания. Она началась сразу после того, как выяснилось, что картина «В ресторане» Бориса Григорьева, проданная коллекционеру, оказалась подделкой.

​Андрей Васильев: Прежде всего, надо отметить, что эта картина еще до продажи мне была признана подделкой. Она уже побывала в Москве на экспертизе, где ее признали подделкой. 18 июня ее получили с экспертизы в Москве, а 6-го июля она была уже у Елены Баснер. И Баснер, знала она это или нет, но она рассказывала некую историю о том, что эта вещь происходит из некоего дома (как сказал посредник Шумаков, «со стены»), что там еще много таких вещей. Никаким образом она не упоминала про Центр Грабаря, про Москву, про эту экспертизу. Я ее купил. Дальше картина пошла на выставку, потому что у меня существуют какие-то экспозиционные связи. Мы создаем каталоги. Мы всё время что-то делаем, какую-то культурную работу - просто потому, что это интересно. И на этой выставке выяснилось, что картина была на экспертизе, была признана подделкой.

Тогда я обращаюсь к Шумакову. Спрашиваю его: «Как же так?». Он отвечает, что не знает, что узнает у владельцев. Владельцы говорят, что этого не может быть. Все эти препирательства длятся до тех пор, пока я не получаю абсолютно железные доказательства (в виде фотографий) того, что эта вещь до продажи мне была на экспертизе в Центре Грабаря. Там, на фотографии, у картины отломан угол, я ее купил уже без угла. Дальше я говорю: «Друзья мои, отдайте деньги, иначе будет скандал!». И все это - на фоне подготовки в Русском музее выставки картин Бориса Григорьева. В это же время выясняется, что у этой картины там, в запасниках, есть родной брат. Я спрашиваю Шумакова: «Кто тебе дал эту вещь?». Он отвечает: «Елена Баснер.». Я говорю: «О, боже мой, что же такое делается в жизни? А откуда она у нее?». Он отвечает: «Она говорит, что из хорошего дома. Сдай картину в Русский музей, в Русском музее всё будет хорошо, подлинность вещи, безусловно, будет подтверждена, никаких проблем». Я ее сдаю на экспертизу в Русский музей, и в этот момент выясняется, что ее брат (или сестричка) поступил в музей из коллекции Окунева, а каталог этой коллекции был подготовлен под редакцией Елены Баснер. Сейчас говорят, что она уже ничего не помнит о том каталоге, но, тем ни менее, это – факт. Короче говоря, Русский музей эту вещь тоже не подтверждает.

Дальше начинается мое хождение по мукам: милиция, гражданские суды, жалобы в разные инстанции, - и продолжается до тех пор, пока я не написал письмо Мединскому, потому что для меня было совершенно очевидно, что картина, которую я купил, была сделана с русско-музейного прототипа. А поскольку этот прототип нигде не выставлялся, нигде не воспроизводился, то, увы, мы опять сталкиваемся с известной ситуацией, с упомянутым вами Филоновым, с Поташинским и всеми этими жуликами, которые когда-то пытались мухлевать с русско-музейными предметами.

Действительно, защита Елены Баснер настаивает на том, что искусствовед за 23 года уже могла забыть о той коллекции Окунева, могла забыть и оригинал картины «В ресторане» Бориса Григорьева, каталог произведений которого она готовила, работая в Русском музее.

​Лариса Малькова: Есть презумпция невиновности. Предположения не могут быть положены в основу обвинения. А всё обвинение построено на предположениях. Коллекцию Окунева принимали в 1984 году. Как можно было все извратить и утверждать, что она достоверно знала на июль 2009 года, что эта картина находится в запасниках Русского музея? Это только предположение.

Дальше Андрей Васильев начал настойчивые попытки добиться рассмотрения этого дела в суде. Для этого вначале надо было добиться возбуждения уголовного дела.

Андрей Васильев: После этого письма Мединскому возбудили уголовное дело. Я начал превращаться в enfant terrible Русского музея. Сначала это дело вело Главное следственное управление ГУВД, и по моим ощущениям это – профессионалы усыпления. У меня к ним нет никаких претензий, потому что они раскопали очень важные вещи. Но у них бы это дело тихо умерло. Меня это абсолютно не устраивало. Я уже стал жить внутри детективного сериала. И я записался на прием к Александру Бастрыкину. Мне никто не верит, что это получилось просто так.

- Говорят, что у вас там какой-то блат?

​Андрей Васильев: Я вам клянусь, что у меня нет никакого блата. Самые главные события в жизни происходят без блата. Они происходят потому, что накапливается определенного рода энергия. Я не могу сказать, что это произошло просто так. Просто настолько сильное было желание столкнуть этот камень с горы, что, когда я прочитал в газете «Фонтанка», что Александр Бастрыкин будет принимать граждан, я позвонил туда и попросился к нему на прием. Они спросили у меня номер уголовного дела, попросили рассказать в двух словах о том, что со мной произошло. Мне перезвонили. Я пошел на прием и просидел с девяти утра до одиннадцати вечера в помещении, а потом полтора часа беседовал с Александром Бастрыкиным. Он меня внимательно выслушал и сказал, что они возьмут это дело. Они его взяли, и оно сдвинулось с мертвой точки. Самое главное, что я вижу после всего этого, – не задержание Елены Баснер и ее домашний арест (в чем я ей ужасно сочувствую), а то, что они провели обыск в Русском музее. Это, конечно, сдвинуло всё с мертвой точки. Они изъяли подлинную картину, отправили ее в Москву на серьезную экспертизу, которая установила таинственные изменения авторского замысла, установила, что там была вторая реставрация. Зачем это делалось? Понять невозможно. Кроме того, они установили, что в Русском музее до продажи этой картины ее оригинал фотографировали, что с ним происходили какие-то операции. Установили, что вторая картина, которая была продана, вносилась в музей без оформления. А все, что можно внести без оформления, можно и вынести без оформления.

Короче говоря, там накопилось довольно много информации, которая сейчас также осмысливается в рамках этого уголовного дела и в рамках каких-то других возбужденных уголовных дел. Я с нетерпением жду окончания этой истории.

Окончания этой истории, похоже, ждать придется еще очень долго. До сих пор неизвестно местопребывание гражданина Эстонии Михаила Аронсона, который, по версии Елены Баснер, и принес ей картину Бориса Григорьева. Михаил Аронсон объявлен в федеральный розыск. А Андрей Васильев собрал многочисленные доказательства (справки из ФМС, данные биллинга и т.д.) того, что в тот день в июле 2009 года, когда Михаил Аронсон, как сообщает Елена Баснер, принес ей картину домой, тот не пересекал российскую границу и в стране не был. На последнем судебном заседании были заслушаны показания дяди Михаила Аронсона, который сообщил, что не видел племянника шесть лет, а о картине «В ресторане» никогда не слышал. Судебное разбирательство продолжается.