В Обществе "Мемориал" состоялся вечер памяти чешского историка Мечислава Борака, исследователя чехословацких жертв коммунистического режима. Благодаря его расследованиям в Москве появляются таблички памяти этих жертв в рамках проекта “Последний адрес”. Русист, член чешского “Общества любителей современной истории” Ян Махонин приехал в Москву представлять проект и рассказал о его деталях.
– Ян, вы приехали в Москву на открытие таблички “Последний адрес”. Она посвящена одному из чешских граждан, репрессированных советском правительством. Второе ваше дело здесь – вечер памяти Мечислава Борака, исследователя, который много лет весьма глубоким образом занимался этой проблематикой, то есть репрессированными чехами. Как эти репрессии вообще оказались возможны? Кажется, по всем международным законам это нонсенс?
– Уточню: это касается не только чехов, но и бывших чехословацких граждан, и жителей чешских земель. Это люди, которые приехали в Россию еще в XIX веке, это также люди других национальностей, которые проживали на территории Чехословакии, немцы, венгры, даже жители Закарпатья, и так далее. Как это было возможно? Ответ довольно сложный, я попытаюсь объяснить. Есть довольно много категорий чехов, бывших чехословацких граждан, которые попали под репрессии в Советском Союзе с 1917 по 1953 год, условно говоря. Мы сейчас можем их перечислить, чтобы понять, насколько широко было происхождение этих 1200 казненных в России чехов. Во-первых, это были люди, которые действительно приходили в Россию в XIX веке по приглашению царских властей, в основном это были специалисты, которые могли зарабатывать в то время тут довольно неплохие деньги. Это были пивовары, например, это были инженеры. Это были сотни, даже тысячи людей, которые приезжали на заработки. В Первую мировую войну в составе Австро-Венгерской армии в российский плен попало довольно много солдат чешского происхождения. Некоторые из тех, кто остался на территории России и Украины, образовали чехословацкие легионы, которые продержались на территории Советского Союза вплоть до 1921 года, многие из них потом остались в Советском Союзе, приобрели советское гражданство. Военнопленные иногда женились, становились российскими подданными, потом уже переходили в советское гражданство; легионеры иногда решали не возвращаться на родину, в новообразованную Чехословакию, остаться в Советском Союзе.
– Это очень интересно. Они ведь воевали против красных, а потом это была амнистия? Каким образом они легализовались на территории Советского Союза?
кто приобрели советское гражданство, были в течение двух лет, 1937–38 года, расстреляны
– Там все шло по договоренностям с большевиками. Были исключения, если кто, например, здесь женился, им было предложено остаться. Не надо забывать, это была территория, контролируемая тогда колчаковскими войсками, она была захвачена. Поэтому они оказались на территории Советского Союза. Следующая категория – это, во-первых, энтузиасты, молодые чехословацкие коммунисты, которые приезжали строить Советский Союз. Их было довольно много. Это были люди разных профессий, специалисты, архитекторы, инженеры, врачи, которые приезжали по части Коминтерна, поступали сюда на работу. Они оставляли себе обычно чехословацкое гражданство, вплоть до 30-х годов, потом у них появился выбор – то ли оставить себе чехословацкое гражданство и уехать, то ли приобрести советское гражданство. Те, кто решили вернуться, спаслись в последний момент, большинство из тех, кто приобрели советское гражданство, были в течение двух лет, 1937–38 года, расстреляны.
– А с какими формулировками?
– Обычно это было обвинение в антисоветчине и в шпионаже, это преобладающая часть этих статей. Что интересно, это интеллигенция, а было и довольно много простого народа, который образовал кооперативы, обычно сельское хозяйство, это люди из чешских деревень, которые симпатизировали новому социалистическому строю. Довоенная Чехословакия была довольно демократическая с точки зрения социальных выгод для таких людей, они жили очень бедно. Существенные изменения в Советском Союзе им казались вариантом для их жизни. Они думали: приедем в Советский Союз, станет лучше, станем полноценными людьми. Они образовали очень известный международный кооператив "Интергельпо". Был, например, чешский кооператив "Рефлектор". Собрались они еще в Чехословакии, создали такую организацию, готовились к выезду в Советский Союз примерно как сионисты к выезду в Палестину – это было очень похоже по атмосфере. Они пожертвовали все свое имущество в общак, в один момент все на поезде, это было три тысячи человек, уехали в неизвестном направлении, были распределены в Союзе. Например, люди из кооператива "Рефлектор", им была выдана земля в Заволжье, под Саратовом, ближе к казахской границе. Они туда приехали, основали село. Жили в палатках сначала, осваивали землю просто очень трудно, но они там действительно построили село Рефлектор (это значит “прожектор”). Построили там все, что надо, инфраструктуру – мельницу, школу, баню, сельсовет. Все там построено чешскими организаторами. Потом начались трудности. Все имущество, которое они с собой привезли, было конфисковано, начался голод в определенный момент, это ближе к 1930 году, понятно почему. Часть из этих чехов, благодаря поддержке из Москвы, были переселены в Донецк, они оказались на Донбассе, они там работали шахтерами. Это те, кому меньше всех повезло, потому что начались процессы против вредителей, и они, конечно, поголовно попадали в эти процессы, многие из них были расстреляны. Тем, кто остался в Рефлекторе, повезло чуть больше, это захолустье, туда репрессии добирались чуть медленнее. Многие из них выжили. Я был в Рефлекторе три года тому назад, там до сих пор жива память об этих людях, там внуки этих чехов, которые даже говорят по-чешски чуть-чуть, знают старые песенки. Там архив всего этого невероятного дела. Потом, были просто партийцы – это реально идейные коммунисты, которые решили приехать в Россию, чтобы построить будущее мировое социалистическое. Это по части Коминтерна в большинстве случаев. Там очень интересные судьбы. Например, есть такая известная всем международная школа архитектуры Баухаус, и в ней состояли тоже чехи. Баухаус в определенный момент раскололся, потому что там все были более-менее левые, некоторые из архитекторов были просто коммунисты, довольно крайних взглядов, они были исключены из Баухауса. Они решили приехать в Советский Союз, потому что здесь для них открывались большие возможности строительства. Они реально занялись активно строительством всего на свете: метро, мостов, высоток, инженерных сетей. Все это строилось в большой степени специалистами, которые приезжали из Центральной и Западной Европы.
– Это было только в Москве и Петербурге или и в других крупных городах России?
– И в других городах. Как раз приглашали, командировали часто в провинцию, очень много строили архитекторы Баухауса в провинции. Но и в Москве. Например, я могу сказать об одной точке, которая всем известна: это станция метро "Кировская", сегодня "Чистые пруды". Она построена парой архитекторов, Николаем Колли и Франтишеком Саммером, чехом. Я был сам удивлен, потому что считал это чисто московским конструктивизмом. Франтишеку Саммеру повезло, потому что в определяющий его жизнь момент в 1936 году, когда не только архитекторам, но и вообще спецам предложили сменить гражданство, он решил оставить себе чехословацкое, и его сразу депортировали в Чехословакию. А его коллегу Антонина Урбана, как записано в списках расстрелянных “Мемориала”, Антонин Стенекович, имеется в виду Зденекович, потому что его отца звали Зденек, расстреляли 7 июня 1938 года.
– Он взял советское гражданство?
– Да, взял. И потерял при этом чехословацкое. Таких было много, не только чехов, конечно, между этими интернационалистами. Еще один случай, которым мы занимались довольно много, это очень интересный случай, прямо литературный. Был такой писатель Иржи Вайль, чех, который приехал в Москву в 1935 году, как идейный коммунист он работал переводчиком в Коминтерне. Он тоже был репрессирован, был сослан на Балхаш, его вычистили из партии, потом он смог вернуться в Чехословакию. Он в Москве дружил с такой интересной парой, с Хеллой Фришер, ее девичья фамилия была Глас, ее звали Хелена Гласова в Чехословакии, она была чехословацкая гражданка, еврейка, а ее муж польский гражданин, его фамилия была Фришер. Они приехали как идейные коммунисты, работали на Коминтерн. Он был специалист-инженер, строил метро московское. Их арестовали в 1938 году, его расстреляли, она получила 10 лет лагерей, отбыла срок, в 1947-м ее освободили, и она уже никогда не вернулась в Чехословакию. Она прожила до 80-х в Советском Союзе, буквально никто не знал о ее судьбе. Когда была опубликована впервые еще в самиздате, потом официально книга “Москва – граница”, она явилась ее героиней, потому что там описаны 30-е годы в Советском Союзе глазами женщины, она лирический герой романа. Там в предисловии было написано, что она расстреляна, это еще 1990-й год. Автор этой книги Иржи Вайль, их друг. Потом оказалось, что ее не расстреляли, что она только отсидела. Она написала очень интересные воспоминания, которые сейчас будут изданы на чешском.
– Хотела ли она вернуться в Чехословакию?
в один день было арестовано 200 волынских чехов, и они были сразу расстреляны
– Скажем так, она очень переживала; скорее всего, она там оставила сына. Это не до конца доказано. Там жила ее семья, она с ними как-то контактировала, похоже, не очень сложились отношения. Они якобы упрекали ее в том, что она испортила жизнь своей семье, и так далее. Сначала она хотела, она рвалась в Чехословакию, потом в какой-то момент передумала, решила не возвращаться.
Есть еще одна категория. 1230 верифицированных жертв, я имею в виду расстрелянных – это очень важно, это только те люди, которые были расстреляны. Есть люди, которые погибли в ГУЛАГе, на стройках, которые были репрессированы другим образом. Тут идет речь только о казненных, расстрелянных людях. Еще довольно большая группа – это чехословацкие коммунисты, просто партийцы, которые в определенный момент по предложению советских властей сменили членство в компартии Чехословакии на членство в ВКП(б), соответственно, они сменили гражданство. Они часто тоже попадали под суд, скорее, в расстрельные списки.
Последняя очень интересная категория, как раз этим занимался Мечислав Борак в последние два года своей жизни, – это люди с территорий, которые в начале Второй мировой войны оказались в Советском Союзе, до этого они были в Польше, те территории, которые Советский Союз получил по договоренностям пакта Молотова – Риббентропа. Это, например, Волынь, где было довольно плотное чешское население: волынские чехи были репрессированы реально масштабно. Это случай, когда доказано, что они были расстреляны по национальному признаку. Поляков расстреливали очень часто, таким же образом в один день было арестовано 200 волынских чехов, и они были сразу расстреляны. Понятно, что это было по национальному принципу.
– Это какой год?
– Это 1939 год. Например, такой специфический случай, о котором мы говорили в “Мемориале”, – это чехи или поляки c чешских территорий, которые в 1939 году оказались сначала в Польше, потому что эту территорию Остравы заняли поляки. А потом, когда захватила немецкая армия, они бежали в Восточную Польшу, где уже оказались в плену у Советской армии.
– Это вообще удивительный случай, который напоминает аннексию Крыма, эти вещи, которые происходили на территории Центральной Европы в 1938–39 годах, когда маленькие аннексии не казались чем-то невероятным. По сути дела, Польша аннексировала у Чехии эту землю, которая называлась Тешинская Силезия. И еще интересный момент, связанный с Мечиславом Бораком: кто такие “катынские сироты”, которые организовали сейчас даже целое общество потомков репрессированных?
– Давайте скажем пару слов о Мечиславе, а потом об этой организации. Мечислав Борак – историк, который занимался разными темами. В какой-то момент он перешел к теме репрессированных чехов, чехословацких граждан в Советском Союзе, и занимался ей почти что 30 лет. Начинал он эту работу как раз с поисков тех граждан Чехословакии, которые были расстреляны в Катыни. Это специфическая тема. В основном поляки, которые проживали на чехословацкой территории, после аннексии чехословацкой территории Польшей пришли работать на службу в польскую полицию. Например, это были полицейские, но не только, это были директора школ, всякие служащие в администрации польской и так далее. Мечислав Борак уже в 1990 году с коллегами начал исследование этой темы, и они нашли, верифицировали тогда в 1990 году 20 имен, они доказали, что это были люди, которые проживали на территории Чехословакии и были расстреляны в Катыни. Они открыли эту тему не только в научном исследовании, они ее пустили в прессу с просьбой, чтобы люди, которые знают о похожих случаях или об исчезновении своих родственников, дали им знать. Реакция была бурная. В 1990 году Мечислав Борак созвал в какой-то спортивный зал “Сокола” чешского этих людей, их пришло около 200, оказалось, что это большая тема. В чешской Силезии и в этом регионе Тешин живут сотни людей, у которых родственники пропали без вести в 30-е годы, в войну, и они бросили даже попытки разыскать. Тут у них засветилась возможность найти хотя бы скупую информацию об их родственниках. Мечислав Борак начал им помогать, началась огромная работа, которая вылилась в 25 или 30 лет, когда он систематически подыскивал в российских, украинских архивах и чехословацких по возможности полную информацию уже не только об этих расстрелянных в Катыни, но и обо всех чешских и чехословацких гражданах, исчезнувших в Советском Союзе. Родственники этих расстрелянных в Катыни образовали как раз эту “катынскую семью”, они до сих пор встречаются, все еще в поисках своих родственников. Они помогают тем, кто начинает эту работу. В начале всего этого стоит Мечислав Борак. Надо сказать, он вообще пионер всей этой темы. Он наш маленький “Мемориал” в одном лице.
– Было на вечере в “Мемориале” упоминание, что очень интересными оказались архивы СБУ в Киеве, когда они стали открытыми. Борак успел с ними познакомиться хотя бы частично?
в архивах СБУ огромное количество документов, свидетельствующих о жертвах сталинских репрессий на территориях, которые были заняты Советским Союзом в 1939–40-х годах
– Верно. В 2013 году Мечислав Борак и его коллеги выяснили кое-что интересное. Он работал с коллективом небольшим, с очень активным историком, это Душан Янак, бывший декан Силезского университета, и они, закончив эту работу, издали три больших монографии: одна о жертвах чехословацких в Москве, вторая о жертвах в Украине советской и третья об их кооперативах. Дальше казалось, что уже почти все, что уже больше имен не будет. И тут произошел Майдан, и открылись архивы СБУ. Оказалось, что в архивах СБУ просто огромное количество документов, свидетельствующих как раз о жертвах сталинских репрессий на территориях, которые были заняты Советским Союзом в 1939–40-х годах. Логично, что Борак и его коллеги бросились на поиски этих документов, начали их исследовать. Причем это должно было быть такое завершение огромной работы. Но в это время уже Мечислав Борак болел, у него не хватало сил, и он подключил в это дело пражский Институт исследований тоталитарных режимов, там молодые историки, энтузиасты. Они сотрудничают с архивом СБУ, и они совместно, то есть СБУ, Институт исследования тоталитарных режимов и команда Мечислава Борака, собрали необходимые документы в сборник, который готовится к изданию. Мечислав Борак скончался 15 марта этого года, и сейчас этот сборник будет издаваться частично с его вступительным словом. Все равно нужно это считать полноценным завершением его работы над темой.
– Ян, и к табличке “Последнего адреса”, которую вы открывали. Что это за человек, из какой он социальной группы репрессированных, о которых вы только что говорили?
– Как раз тогда, когда Мечислав Борак закончил всю эту свою работу исполинскую, то мы решили как-то запечатлеть это символически. В это время начал бурно развиваться проект “Последний адрес”, который мы очень ценим, он нам кажется очень важным в сегодняшнее время. Мы с Мечиславом Бораком и еще с несколькими друзьями назвали себя любителями современной истории, создали Общество любителей современной истории и решили поместить в Москве табличку, посвященную одному из расстрелянных чехов. Мечислав Борак подал несколько заявок, потому что понятно было, что нужно согласовать размещение таблички с жильцами дома. Нам очень быстро удалось согласовать табличку Леониду Ферчику на доме номер 51 по Арбату. Еще когда Мечислав Борак был жив, в 2015 году нам удалось ее поместить. Постепенно, благодаря “Последнему адресу” и “Мемориалу” было согласовано еще несколько табличек. Очередная из них – табличка Йозефу Кроулю, которую мы поместили на Страстном бульваре, дом номер 6. Йозеф Кроуль был австро-венгерским солдатом, который попал в плен и довольно быстро приспособился к российской и дальше советской жизни. Он здесь женился, у него даже, по-моему, родились дети. Он зажил просто обычной жизнью советского гражданина, работал в Министерстве земледелия бухгалтером. Но это все закончилось в 30-е годы, когда его происхождение спровоцировало его арест, обвинение в шпионаже. Его обвиняли в том, что он должен был взорвать какой-то партийный дом. Это, конечно, была полная мистификация, ничего такого не было. Тем не менее, этого хватало для того, чтобы он был осужден и расстрелян в 1938 году. Там еще такая трагическая история. Мечислав Борак как раз выяснил, что в Чехии этот австро-венгерский солдат до сих пор считается пропавшим без вести. В селе, откуда он родом, жила очень долго, до 60-х годов, его супруга, которая его искала всю жизнь, которая от него после того, как он ушел в армию, родила ребенка. Внучка Йозефа Кроуля до сих пор живет в Чехии. Она уже знает от Мечислава Борака, что ее дед не погиб на войне, а он был расстрелян в Советском Союзе, но на памятнике в селе, откуда он родом, он еще числится в списке пропавших без вести. Единственное физическое доказательство тому, что он прожил еще часть своей жизни в Советском Союзе до 30-х годов, – это табличка, которая сейчас помещена на Страстном бульваре.
– Лев Рубинштейн у себя на странице в "Фейсбуке" разместил фотографии с открытия “Последнего адреса” Йозефа Кроуля. Неожиданный комментарий: “У вас армия воюет в Украине, а вы таблички развешиваете”. Прозвучал упрек, что вы вместо того, чтобы остановить войну, развешиваете какие-то непонятные таблички.
надеюсь, что с чешской стороны нам удастся поместить таблички всем расстрелянным чехам
– Мне кажется, как раз то, что люди развешивают эти таблички, это нормально. Это очень активный процесс, в который включены тысячи людей, потому что это не только те, кто развешивают, кто ищут доказательства в архивах, но это и жильцы домов, которые должны дать согласие. И все эти люди должны задумываться о сути того, что значит человеческая жизнь в период каких-то сложностей, катаклизмов, и так далее. Я думаю, что каждый человек, который приобщен к процессу установления табличек “Последнего адреса”, он понимает, что война в Украине страшное зверство, надо ее остановить. Думаю, что это, наоборот, большой подъем идеи того, что как-то надо действовать против российского участия в войне в Украине. Я надеюсь, что с чешской стороны нам удастся поместить таблички всем расстрелянным чехам, и хотя поместить несколько тысяч табличек может быть планом на всю жизнь, но это же интересная работа. Я считаю своим долгом перед Мечиславом Бораком, чтобы его работа прозвучала по-настоящему, ее надо популяризировать. Он всегда этого хотел, он не писал только для специалистов, для историков, а для широкой публики. Каждое мероприятие, помещение таблички мемориальной – это возможность для широкого круга людей узнать о судьбе этого уникального человека. Я думаю, что “Мемориал” Мечислава Борака продолжит свою работу.
