В этом году рекордное число номинаций на главную американскую театральную премию "Тони" получил спектакль по роману Льва Толстого "Война и мир" – "Наташа, Пьер и великая комета 1812 года". Он был номинирован в 12 категориях, но премию получил только в двух – за лучший сценический дизайн и лучшее световое решение. И все же это успех.

"Наташа, Пьер и великая комета 1812 года" – мюзикл смешанного жанра. Критики назвали его электропоп-оперой. Либретто и музыку сочинил Дейв Маллой, поставила спектакль Рэйчел Чавкин, исполнителем роли Пьера и душой всего проекта стал певец с мировым именем – Джош Гробан. Он говорит, что чуть ли не с детства мечтал сыграть в инсценировке "Войны и мира". Все они молодые люди, и это их первое бродвейское шоу.

Этот мюзикл похож на пародию. В нем собраны, кажется, все русские штампы. На самом деле это насмешка не над романом, а над этими штампами. Да и нельзя сегодня "Войну и мир" ставить всерьез. А о любви авторов к Толстому говорит исключительно бережное отношение к толстовскому тексту – либретто воспроизводит его почти дословно.

В прологе артисты предупреждают зрителей, что роман запутанный, героев много, у каждого по девять имен, поэтому они представляют каждого и припевают: "Канделябры, икра, война до нас не доберется!"

Содержание выходной арии Пьера лучше всего передает сокращенный отрывок из романа, которым начинается часть пятая второго тома:

Пьер вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни... В Москве, как только он въехал в свой огромный дом, он почувствовал себя покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате. Для московского света Пьер был самым милым, добрым, умным, веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех...

Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад. Иногда он утешал себя мыслью, что это только так, покамест он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили из нее без одного зуба и волоса.

Граф Илья Андреич Ростов привозит зимой в Москву дочь Наташу и племянницу Соню. Его собственный дом нетоплен, и граф останавливается у своей старинной приятельницы Марьи Дмитриевны Ахросимовой. Наташа – невеста князя Андрея Болконского, но по требованию его отца свадьба отложена на год, и жених уехал за границу, предоставив невесте право окончательного решения. Марья Дмитриевна, которой Наташа приходится крестницей, заводит с ней разговор, который лучше всего опять-таки передать цитатой из романа:

– Ну, теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела.– Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтобы сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись, как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот все и хорошо будет.

Но старый князь Болконский обошелся с Наташей невежливо и даже грубо: вышел к ней в халате и колпаке.

– Ах, сударыня,– заговорил он,– сударыня, графиня... графиня Ростова, коли не ошибаюсь... прощу извинить, извинить... не знал, сударыня. Видит бог, не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу... видит бог, не знал.

Наташа, вернувшись к Марье Дмитриевне, от обиды рыдает у себя в комнате, "как ребенок, сморкаясь и всхлипывая".

В тот же вечер граф с Наташей и Соней едут в оперу. Происходящее на сцене кажется Наташе нелепым и неестественным, но ее занимает публика:

Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале, и теплый, толпою согретый воздух.

Толстой пишет, что эта атмосфера большого света пьянит Наташу:

Наташа мало-помалу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения.

В этом-то состоянии она и знакомится с красавицей Элен Безуховой и ее братом Анатолем. Тоскующее сердце Наташи покоряется "простой и смелой" манере Анатоля, его "наивно-веселой и добродушной улыбке". Он говорит о том, что помнит Наташу по балу у Нарышкиных, что на прошлом спектакле Семенова упала на сцене, что у Архаровых устраивается карусель в костюмах, и Наташе обязательно надо туда поехать, что Москва сначала мало ему нравилась, "потому что что́ делает город приятным? Ce sont les jolies femmes (это хорошенькие женщины), не правда ли? Ну а теперь очень нравится". Наташа слушает его и чувствует, что "они близки, как она никогда не была с мужчиной".

Все это, чуть ли не в слово в слово, есть в спектакле.

​К Ростовым приезжает модистка, Наташа примеряет новые платья, и в этом момент в комнату входит Элен.

– О, моя восхитительная! – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф,– сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m-lle Georges декламирует и соберутся кое-кто; и ежели вы не привезете своих красавиц, которые лучше m-lle Georges, то я вас знать не хочу.

Наташе нравятся эти комплименты, а Элен, улучив момент, сообщает ей:

– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеха – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Он без ума, ну истинно без ума влюблен в вас.

​Наташа с отцом и кузиной едут к Элен, и там во время танца Анатоль объясняется ей в любви.

​Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля и служивший им своими тройками... Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз был бит ими, не раз напаиван ими шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью, и своей шкурой и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика, и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам.

И наконец, последние приготовления: Анатоль говорит, что надо есть на дорожку, Долохов велит цыганке Матрене принести соболий салоп:

Ведь она выскочит ни жива ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкался – тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла, и назад,– а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.

Зал нью-йоркского театра Imperial, в котором идет спектакль, стилизован под кабаре. Зрители сидят за столами, выпивают и закусывают, а вокруг них, сразу на нескольких сценических площадках, разворачиваются события. Актеры и публика постоянно находятся в интерактивном взаимодействии. Так что недаром получили свои призы сценограф Мими Лиен и художник по свету Брэдли Кинг. Одна из сцен, в которой можно в полной мере оценить и сценический дизайн, и изумительный драйв исполнителей, – сцена прощания Анатоля Курагина с друзьями и цыганками Матрешкой и Стешкой. Это кульминация спектакля.

Чего нет в романе, так это последней фразы "Всего хорошего, на посошок, поехали". Про русский обычай пить на посошок граф, видимо, забыл. Отсебятина, но уместная!

Из похищения, как мы знаем, ничего не вышло. Наташа в отчаянии, пытается отравиться мышьяком. Марья Дмитриевна призывает на помощь Пьера. Тот требует от Анатоля, чтобы он немедленно уехал из Москвы. Тем временем в Москву приезжает из-за границы Андрей Болконский. Он холодно принимает известие об отказе Наташи и историю неудавшегося похищения. Пьер пытается смягчить его, напоминает их старый спор...

– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.

– Разве можно это сравнивать?.. – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:

– Да, опять просить ее руки, быть великодушным и тому подобное?.. Да, это очень благородно, но я не способен идти по стопам этого господина. Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мной никогда про эту... про все это.

Выполняя просьбу друга, Пьер привозит Наташе ее письма к князю Андрею. Наташа просит через него прощения у Болконского. Сердце Пьера сжимается от жалости, нежности и любви. Он говорит Наташе:

Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.

Финал спектакля, опять-таки почти дословно взятый из романа. Пьер выходит из дома Ахросимовой, садится в сани.

– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.

"Куда? – спросил себя Пьер. – Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или в гости?"

Он велит везти себя домой и, выехав из Староконюшенного на Арбатскую площадь, видит над собой звездное небо.

Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812-го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив, Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место на черном небе и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.

Великую комету 1811 года (по международной классификации – C/1811 F1) открыл 25 марта 1811 года французский астроном Оноре Фложерг. В тот момент комета находилась на расстоянии 2,7 астрономической единицы от Солнца (1 астрономическая единица равна примерно 149600000 км). Видимой с Земли невооруженным глазом комета стала в августе. В сентябре она приблизилась к Солнцу на расстояние 1,03 а. е. Наибольшей яркости достигла в октябре. В декабре ее хвост изогнулся на 60 с лишним градусов. В общей сложности она была видна невооруженным глазом 290 дней. Последним ее наблюдал 12 августа 1812 года в Новочеркасске российский астроном Винсент Вишневский.

Великая комета была крупнейшей из наблюдавшихся прежде. Сегодня она уступает лишь комете Хейла – Боппа 1997 года. Диаметр ее ядра составлял 30–40 километров, длина хвоста – 176 миллионов километров. По современной шкале яркости видимая звездная величина кометы 1811 года – 0,0. На небосводе всего четыре такие же яркие звезды и лишь одна – Сириус – ярче.

Лето 1811 года оказалось исключительно удачным для виноделов Европы. Оно было сухим и жарким, а осень – долгой и теплой.

"Вино кометы" дважды встречается в стихах Пушкина. Великая комета дважды упоминается в "Войне и мире". Первый раз Пьер ее видит над Пречистенским бульваром зимой 1812 года. Второй – 2 сентября 1812 года вместе с Рамбалем, выходя из дома на Патриарших. Как отмечают астрономы, ни того ни другого быть не могло: зимой 1812 комету затмевало Солнце, а в сентябре она уже удалилась от Земли настолько, что стала невидимой.