"У меня по всему миру сто пятьдесят партий. Я рад, что знаком по крайней мере с генеральными секретарями, да и то не со всеми. Все время появляются новые люди, в этом черт ногу сломит! Кого поднять, кого снять?"

Так в ноябре 1968 года с необычайной откровенностью жаловался группе чехословацких товарищей на нелегкую долю вождя коммунистической империи генсек ЦК КПСС Леонид Брежнев. С Чехословакией и ее компартией у Москвы тогда были особые проблемы: прошло лишь пару месяцев со времени вторжения войск СССР и еще нескольких государств Варшавского договора в эту страну – для расправы с реформами Пражской весны, которые, по мнению Кремля, зашли слишком далеко.

После вторжения встал вопрос о том, кем заменить реформистское руководство чехословацкой компартии во главе с Александром Дубчеком. Однозначного кандидата в преемники у Москвы не было, а о том, чтобы дать возможность чехам и словакам самим решить, кто ими будет править, речи не было тем более. На неофициальных "смотринах", однако все больше политических очков набирал напористый словацкий функционер Густав Гусак. Еще в августе, через несколько дней после приезда в его страну "братских" танков, выступая в Москве, куда он приехал на переговоры в составе чехословацкой делегации, Гусак говорил: "Я прошу прощения за откровенность, но есть две возможности: или полное оккупационное управление, или политическое соглашение, в соответствии с которым сможет работать правительство и партийные органы. Я понимаю, что советские товарищи хотят того, чтобы Чехословакия нормально развивалась в рамках социалистического лагеря. Нужны определенные персональные изменения. Однако все это было возможно и без военного вмешательства. Но раз уж ситуация такова, нужно найти решение".

Сочетание относительной смелости и деловитости сыграло Гусаку на руку: в апреле 1969 года с благословения Москвы его избрали новым лидером КПЧ. Было объявлено о начале "нормализации" – Пражская весна теперь считалась отклонением от социалистической нормы. Начались чистки, увольнения, исключения из партии "неблагонадежных". Мрачноватая атмосфера "нормализации", казалось, полностью соответствовала облику нового лидера – застегнутого на все пуговицы сухого седовласого бюрократа Гусака, в 1975 году прибавившего к своим должностям еще и президентскую. Между тем судьба этого человека сильно отличалась от стандартного жизненного пути коммунистического аппаратчика.

Подписывайтесь на нас в telegram

Как ни странно, первая полноценная научная биография лидера, 20 лет правившего Чехословакией, вышла только сейчас – накануне 50-летия Пражской весны. Необычно в этой книге и то, что ее написал совсем молодой историк – 31-летний Михал Махачек. "Кажется, автор книги узнал моего отца лучше, чем я сам", – лаконично прокомментировал эту работу Владимир Гусак, сын бывшего президента.

Михал Махачек ответил на вопросы Радио Свобода.

– Когда эпоха Густава Гусака закончилась, вам было всего три года. Что вас привело к изучению биографии именно этого деятеля – личный опыт жизни при "нормализации", получается, вряд ли?

– Чем дольше я занимался жизнью Гусака, тем сильнее меня увлекала драматургия этой жизни. Это сильная история, со взлетами и падениями, местами чуть ли не на уровне античной трагедии. Хотя встречались в ней и комические моменты. Ну а потом большим стимулом стала обратная связь. Мои друзья, знакомые, члены семьи, узнав, что я пишу биографическую книгу о Гусаке, начали задавать мне разные вопросы на эту тему, интересоваться. Потом об этом как-то узнали журналисты, я дал пару интервью. Любого человека стимулирует интерес к его работе, ощущение, что это кому-то интересно, что ваш труд имеет смысл.

​– Густав Гусак был сыном бедного словацкого крестьянина, получившего серьезные ранения на фронте в годы Первой мировой. Его отец, однако, левым радикалом не был, сама Словакия в то время – очень католическая страна (ну, или регион, учитывая, что самостоятельной она тогда не была). Что привело молодого Гусака к коммунистам?

– Cвойственная ему комбинация критического мышления и идеализма. Гусак был по рождению бедняком, но ему удалось поступить в престижную гимназию в Братиславе, а потом на юридический факультет университета. Он рано столкнулся с социальным неравенством, которое воспринял как вопиющую несправедливость. Добавим исторический контекст: 1930-е годы, Великая депрессия, отразившаяся и на экономике Чехословакии. Рост безработицы, обострение социальных и национальных конфликтов – хотя межвоенная Чехословакия была развитой демократией, проблем в стране хватало. Критически настроенные молодые люди вроде Густава Гусака рассуждали так: демократия – прекрасно, мы можем говорить то, что хотим, но при этом у множества людей нет возможности найти нормальную работу, а порой и прокормить себя и семью.

– То есть его выбор, несмотря на то что, как вы сказали, он попал в "лучшее" общество, был в пользу разрушения этой системы и замены ее чем-то радикально новым?

– Да, Гусак уже тогда видел образец в советском строе, который он пропагандировал совершенно некритически.

– А он побывал в Советском Союзе уже в 30-е годы?

– Нет. Впервые Гусак попал в СССР зимой 1944–45 годов, когда бежал туда после поражения антифашистского Словацкого национального восстания. Тогда он впервые увидел Сталина. Но если вернуться в 30-е годы, то Гусак, при всей его критике тогдашних порядков, действовал в рамках демократической системы. Он был функционером Союза студенчества и пытался использовать эти структуры для пропаганды левых идей.

– Если говорить о связях Гусака с Советским Союзом – какими они были? Это был для него образец для подражания, или к этому добавлялась какая-то культурная русофилия, или же это был "брак по расчету", исходивший из представлений о том, что СССР – наиболее выгодный союзник для Чехословакии?

– Думаю, всего понемножку. Был там и коммунистический идеализм, и представление об СССР как о геополитической силе, которая может изменить мир, и уверенность в том, что именно Советский Союз способен остановить Гитлера и распространение фашизма и нацизма. Но главное было – вера в Советский Союз как воплощение социалистического пути. Хотя вопрос, чтó именно тогдашние коммунисты под этим путем себе представляли, потому что у многих из них представления были весьма расплывчатые и самые общие – ну, просто такое общественное устройство, при котором у всех будет возможность работать и жить хорошо.

– Но Гусак-то был левым интеллектуалом, у него наверняка эти представления были более детальными. Он читал марксистскую литературу?

– Да, но что характерно – поначалу на иностранных языках, в том числе, конечно, на русском, потому что на словацком и чешском языках такой литературы было в годы его молодости мало. Тут есть интересный момент: позднее, в 50-е годы, когда Гусак 9 лет провел в тюрьме, он в одном из писем жене пишет – мол, наконец у меня есть время всё это как следует изучить.

– В заключении Густав Гусак проявил себя как человек необычайно мужественный. Известно, что он был обвинен в начале 50-х годов, в самый репрессивный период чехословацкого коммунистического режима, вместе с группой словацких политиков в "буржуазном национализме". И, в отличие от очень многих, не был сломлен, не возвел напраслины ни на себя, ни на других. Как это объяснить? Что у него был за характер?

– В заключении у него появилось уважительное прозвище Железный Густав. Он был очень упорным, целеустремленным и жестким – к себе и к другим. Мне представляется, что Гусак хорошо умел владеть собой. При этом он видел в том, что с ним случилось, некий высший смысл: это испытание, в котором ему предстоит доказать, чтó есть правда. Он был правоверным коммунистом и считал, что, мол, партией овладели плохие люди, но сама идея-то верная! И его задача – сопротивляться во имя сохранения и очищения коммунистической идеи. А заодно – реабилитации своей и тех, кто был обвинен вместе с ним. У Гусака был политический ментор, которого он очень уважал, – Владимир Клементис, после войны – министр иностранных дел Чехословакии. Клементиса не любили в Москве, потому что он еще до войны критиковал пакт Молотова – Риббентропа. В 1952 году он был осужден на процессе по "делу Сланского" и казнен. Клементис в ходе следствия сломался, оговорил себя и других. И этот факт Гусак, несомненно, тоже учитывал, стремясь добиться того, что не удалось его учителю. Вообще, в характере Гусака был элемент мессианства. Я в своей книге даже выдвигаю такую гипотезу, что он в юности как бы перешел из одной веры в другую – от католицизма, в котором был воспитан, к марксизму-ленинизму. Бога для него заменили "объективные законы исторического развития", католическую церковь – коммунистическая партия и т. д.

​– Гусак был словаком, а чешско-словацкие отношения, несмотря на наличие единого государства, далеко не всегда складывались гладко. Как Гусак подходил к этим проблемам? Понятно, что сталинистские обвинения в национализме – это политический ярлык, но… Может, что-то за ними все-таки было?

– Это ярлык, но исходивший из некоторых реальных явлений. Гусак еще молодым человеком критиковал идею "чехословакизма", на которой была основана межвоенная Чехословакия, – представление о том, что чехи и словаки – один народ. Эта конструкция была нужна для того, чтобы у какого-то одного народа был серьезный численный перевес, потому что тогда в Чехословакии проживали очень крупные национальные меньшинства – немецкое, венгерское, русинское. Так вот, Гусак с самого начала защищал национальную самобытность словаков, и уже во время войны и после нее выступал за федеративное устройство Чехословакии. Тогда у него это не вышло – получилось намного позже, в 1969 году. И это принесло Гусаку политический капитал: в 60-е годы он воспринимался многими как словацкий национальный герой, а его тюремные годы – как несправедливое наказание за то, что он боролся за интересы своего народа. Хотя для Гусака эти интересы действительно много значили, они никогда не доминировали над партийной дисциплиной. Он всегда оставался преданным коммунистом.

– Давайте переместимся в конец 60-х. Густав Гусак, реабилитированный и вернувшийся на верхние этажи партийной иерархии, принимает участие в Пражской весне, имеет репутацию сторонника реформ. Потом – август 68-го, вторжение войск Варшавского договора в Чехословакию, и Гусака как подменили: он становится, если называть вещи своими именами, одним из главных коллаборационистов, сотрудничающих с державой-оккупантом. За счет этого он оказывается на вершине власти, хоть и в роли советской марионетки. Чем объяснить эту перемену – исключительно властолюбием?

– В том-то и дело, что это только кажется переменой. Если покопаться в том, что Гусак говорил и писал в 60-е годы, то можно увидеть, что он выступал прежде всего за экономические реформы. Что касается политики, то он был за реабилитацию несправедливо осужденных коммунистов, таких же как он сам, но никогда не подвергал сомнению тесное сотрудничество с СССР. Это для него была важнейшая вещь, так же как и однопартийная система. Он был против оппозиции даже в рамках компартии, не говоря уже о возможности создания других партий. В то же время он использовал национальный вопрос – равноправие Словакии, федерализация и т. д.

– Гусак пришел к власти, победив во внутрипартийной борьбе, или там сыграла большую роль поддержка со стороны Москвы? Какие у него вообще были отношения с Брежневым и другими советскими лидерами?

– В Москве в архиве я изучал личное дело Густава Гусака, которое вел Международный отдел ЦК КПСС. Там очень много разного рода оценок, донесений и прочего, начиная еще с 1936 года. Общее впечатление таково, что в Москве поначалу на Гусака смотрели скорее критически.

– Почему?

– Он еще с 30-х годов пользовался репутацией "слабо управляемого", отстаивал право на собственное мнение. К нему даже, судя по этим документам, на какое-то время приставили двух "сознательных" товарищей, чтобы Гусака поучили уму-разуму. Потом вызывало вопросы его поведение в годы войны. Гусак вначале участвовал в Сопротивлении, но потом отошел в сторону. И был эпизод с его поездкой в составе словацкой делегации (Словакия в годы Второй мировой войны была формально независима, праворадикальный режим Йозефа Тисо являлся союзником нацистской Германии. – Прим. РС) на оккупированную немцами Украину.

– Как же он потом это товарищам по партии объяснял?

– Что, мол, его заставили, угрожая тюрьмой. И, конечно, в его личном деле по этому поводу много критических замечаний: мол, настоящий коммунист должен был сесть, но не мараться участием в пронемецкой пропагандистской поездке.

– Тем не менее грехи молодости не помешали тому, чтобы позднее, в 1969 году, Москва одобрила кандидатуру Гусака как "правильного" лидера социалистической Чехословакии.

– Даже тогда все было не так просто. Гусак в 1968 году поссорился с Василем Биляком, который был самым просоветским в чехословацком руководстве. (Биляк был одним из четырех членов Политбюро ЦК КПЧ, поддержавших ввод советских войск. – Прим. РС). Это Гусаку в глазах Москвы популярности не прибавило. Но в итоге на Брежнева большое впечатление произвело поведение Гусака во время пребывания чехословацкой делегации в Москве сразу после вторжения. Гусак тогда, с одной стороны, прямо заявил, что ввод войск был глупостью и у Советов, видимо, плохие информаторы, а с другой – выступил прагматично: мол, случившегося не воротишь, теперь надо как-то разрешать ситуацию. При этом Гусак продемонстрировал крепкие нервы и уверенность в себе, в то время как большая часть делегации пребывала в стрессе, Александр Дубчек вообще впал в прострацию на какое-то время. В Москве начали смотреть на Гусака как на перспективного лидера – еще и потому, что, в отличие от совсем просоветских фигур типа Биляка, он пользовался популярностью в своей стране, особенно в родной Словакии. Гусак потом стал главой словацких коммунистов и быстренько республику "нормализовал", что проложило ему дорогу к высшей власти во всей ЧССР, когда он пришел на смену Дубчеку. В Кремле почувствовали также, насколько велики амбиции Гусака.

​– Какие у него были отношения с Брежневым? Выпивали вместе, ездили на охоту – или это была чистая политика?

– Отношения развивались постепенно. Поначалу Брежнев даже имя его не мог запомнить, называл "Клусаком", путая с другим чехословацким деятелем, зятем тогдашнего президента ЧССР Людвика Свободы. Однако у Гусака были контакты с одним советским разведчиком, Синицыным, работавшим тогда в Чехословакии. Они приглянулись друг другу, и Синицын стал передавать в Москву позитивную информацию о Гусаке. Постепенно к Гусаку сложилось доверительное отношение и у Брежнева, и у шефа КГБ Андропова. Потом, насколько я могу судить, их отношения с Брежневым становятся теплыми и в личном плане. Гусак был благодарен Брежневу за свое возвышение и поддержку – потому что в КПЧ у него была не самая сильная позиция, многие функционеры выступали против него. С другой стороны, и Брежнев был признателен Гусаку за то, что тот "усмирил" Чехословакию.

– Правление Густава Гусака – это 20 лет "нормализации", душного авторитаризма, разрешавшего гражданам, однако, относительно вольготное существование в потребительском треугольнике "квартира – машина – дача". Преследования диссидентов, которым нередко предоставляли выбор между тюрьмой и эмиграцией, верное следование курсом советского "старшего брата"… Гусак не сомневался во всем этом, не считал, что делает что-то не так? Это и было то справедливое общество, о котором он мечтал в молодости?

– В политике реальность редко совпадает с ожиданиями, в том числе самих политиков. Гусак изначально полагал, что период "закручивания гаек" после 1968 года будет недолгим. Что получится как в Венгрии после 1956-го, когда в первые годы режим Яноша Кадара проявлял твердость и жестокость, но потом начались послабления и экономические реформы.

– Чего же Гусаку не хватало, почему он не сделал то же самое?

– У него была более слабая позиция, чем у Кадара. Я пишу об этом в книге: Гусак был в Политбюро первым среди равных, в этой группе из 10–12 человек. И всегда нужно было идти на компромиссы. Советы хорошо это понимали, и у них были в руководстве КПЧ свои стопроцентно верные люди. Например, Гусак хотел частично пересмотреть итоги партийных проверок 1970 года, когда из компартии исключили около 300 тысяч человек. Как только он пришел с этой инициативой, тут же от "верных товарищей" пошли жалобы в Москву. Он все время балансировал. Уйти же Гусак не хотел: политика была для него страстью и смыслом жизни. Был там, видимо, и страх – что бы с ним стало после отставки.

​– Так что Гусак предпочел досидеть в своем кресле до конца 80-х, когда его, собственно, лишили власти в два приема: в 1987 году сняли с должности генсека КПЧ, а в 1989 году, после Бархатной революции, он был вынужден уйти и с поста президента страны.

– Да, его политический закат начался после 1985 года, начала "перестройки" при Горбачеве. Гусак поначалу выжидает, как пойдут дела в Москве, всерьез и надолго ли эти перемены. Когда становится ясно, что Горбачев удержится, Гусак еще успевает на какое-то время – об этом сейчас почти не помнят – стать главным пропагандистом перестроечных идей в ЧССР. Так сказать, проявляет политическую гибкость. Но это ему не помогает: в глазах Горбачева Гусак – старый (между ними 18 лет разницы), больной, слишком консервативный человек, а новой политике нужны новые люди. Поэтому происходит замена Гусака на высшем партийном посту.

– Пожилой вдовец, коротающий свободное время за бутылкой любимого коньяка, с сигаретой – как и Брежнев, Гусак был заядлым курильщиком. Он был одиноким человеком? И насколько правдива информация о том, что перед смертью в конце 1991 года Густав Гусак вернулся в лоно католической церкви?

– Он был крайне одинок. Этому способствовал его характер – он не любил публично проявлять эмоции. Мне кажется, там была какая-то психологическая травма с детства, может быть, связанная с тем, что мать Гусака умерла, когда ему был всего год от роду, а с мачехой у него были очень плохие отношения. В одном из писем жене из тюрьмы он извиняется перед ней и сыновьями за то, что никогда не говорил им, что любит их, потому что с детства был приучен скрывать свои чувства. Густав Гусак был женат дважды. Первая его жена Магда, театральный режиссер, дождалась его возвращения из тюрьмы, но тут же, в 1960 году, с ним развелась, потому что у нее уже давно была связь с другим человеком. Потом Гусак женился во второй раз, на Вере Миллеровой, она погибла в 1977 году при аварии вертолета. Она была одним из очень немногих людей, которым он доверял. Так что в конце жизни у него практически не осталось никого, с кем он мог бы поговорить по душам.

​– Даже с детьми?

– Ну разве что, но они не так часто виделись. У Гусака было два сына, один интересовался политикой, другой, архитектор по профессии, был аполитичным человеком. Сам Гусак, проведя всю жизнь в политике, да еще коммунистической, твердо знал, что нужно взвешивать каждое слово, потому что все может быть обращено против тебя. Говоришь одно, думаешь другое, делаешь третье. Что касается вопроса о церкви, то в последние годы жизни Гусака католическая церковь в Словакии, можно сказать, поставила себе цель – вернуть этого своего "блудного сына". В этом направлении, скажем, действовала женщина, которая помогала престарелому отставному политику по хозяйству. А когда Гусак уже был на смертном одре, к нему пришел архиепископ Братиславский Ян Сокол. Известно, что он провел у постели умирающего, наедине с ним, примерно 10 минут, и потом утверждал, что соборовал Гусака. Сам Гусак уже ничего не мог об этом рассказать, потому что впал в кому и через неделю умер.

– Какое место вы отводите Гусаку в ряду выдающихся персонажей словацкой, чешской и шире – европейской истории ХХ века? Какое общее впечатление на вас производит его судьба?

– Ну, как бы ни относиться к Гусаку и его убеждениям, в целом это трагедия: человек с юных лет борется за торжество определенной социальной модели, потом после многих передряг даже становится во главе этой системы, а под конец его жизни все рушится.

– Он успел понять, что все это было огромной иллюзией? Или оставался верен идеологии коммунизма до конца?

– Насколько я могу судить, Гусак осознавал это как неудачу огромного социального эксперимента – и, естественно, свою личную неудачу. С тем дополнением, что, по его убеждениям, коль скоро эксперимент не удался, он вполне может повториться. Если он был в этом прав, то это другая трагедия – уже для нас, – говорит чешский историк Михал Махачек.