Диагноз: ошибка

Ключевые моменты программы:

• По данным социологов, более трети россиян называют недостаточным уровень профессиональной подготовки врачей.
• Россия – одна из немногих европейских стран, где не ведется статистика врачебных ошибок, а само словосочетание "врачебная ошибка" не имеет юридического определения.
• Врачи также находятся в уязвимом положении – законодательство в России устроено так, что, как бы врач ни поступил, его можно обвинить в нарушении закона.
• В тройку медицинских специальностей, где врачебные ошибки встречаются чаще всего, в России входят стоматология, хирургия и акушерство и гинекология.
• Обращаясь в частную клинику, человек должен заключить договор, один экземпляр которого остается у него на руках, и давать информированное согласие на все проводимые процедуры.
• По данным медицинского издания BMJ, врачебные ошибки сегодня занимают третье место среди причин смертности.

Марьяна Торочешникова: Менее 10% россиян положительно отзываются о состоянии системы здравоохранения – такие данные в конце 2017 года привел Всероссийский центр изучения общественного мнения. Более трети граждан называют недостаточным уровень профессиональной подготовки врачей. Почти половина верит, что качество медуслуг вырастет, если наказывать рублем медучреждения, в которых оказали некачественную помощь.

О том, сколько людей страдают по вине медиков, можно только догадываться. Россия – одна из немногих европейских стран, где не ведется статистика врачебных ошибок, да и само словосочетание "врачебная ошибка" не имеет юридического определения. Но и врачи в уязвимом положении – законодательство, в том числе и регулирующее оказание медицинской помощи, в России устроено так, что, как бы врач ни поступил, его можно будет обвинить в нарушении закона.

Врачебная ошибка – что это: добросовестное заблуждение или преступная халатность? Имеет ли врач право на ошибку? И как сохранить баланс в защите интересов пациентов и врачей? Спросим об этом у гостей в студии – Елены Богачевой и Дмитрия Айвазяна.

Диктор: Дмитрий Айвазян – по первой специальности врач-психиатр: более 20 лет врачебной практики. В 2005 году получил статус адвоката, представляет интересы граждан в спорах с медицинскими учреждениями. Более десяти лет сотрудничает с Лигой защитников пациентов.

Елена Богачева – состоит в Адвокатской палате города Москвы, в адвокатуре 32 года. Представляет интересы граждан и юридических лиц в спорах по вопросам оказания медицинской помощи, исполнения и расторжения договоров, а также в земельных, имущественных и наследственных спорах.

Марьяна Торочешникова: Понятие "врачебная ошибка" – насколько я понимаю, термин совершенно не юридический. Более того, он даже не медицинский и время от времени используется или в медицинской литературе, или в обиходной речи. Тем не менее, мы слышим из уст высокопоставленных чиновников, в том числе и Александра Бастрыкина, руководителя Следственного комитета РФ, о тех самых врачебных ошибках, которых так много в России и за которые нужно усилить ответственность.

Что все-таки является врачебной ошибкой?

Дмитрий Айвазян: Это нарушение стандартов и проколов, обычно применяемых в практике действий со стороны медработников, которое обычно противоречит применяемой практике и находится в причинно-следственной связи с негативными последствиями для здоровья, жизни и работоспособности человека. Негативные последствия, связанные с закономерно развивающейся болезнью, не являются врачебной ошибкой.

Елена Богачева: И я не считаю, что этот термин должен быть в официальном употреблении. С точки зрения права, любое действие, за которое лицо может быть привлечено к ответственности, должно обрести какую-то квалификацию – гражданско-правовую, административно-правовую, уголовно-правовую. Если квалификацию можно дать, нужно называть это теми терминами, которые соответствуют кодексу. А если этого определения дать нельзя, зачем же говорить о врачебной ошибке? Это сотрясение воздуха.

Марьяна Торочешникова: Когда действия врача становятся преступлением? Когда он неправильно поставил диагноз, потому что искренне верил, например, в то, что у человека именно такой диагноз, и начал лечить так, и это привело к каким-то ужасным последствиям? Или когда он просто не оказывал помощь – например, намеренно?

Елена Богачева: Неоказание помощи – это отдельный состав преступления, согласно Уголовному кодексу. Но все же в большинстве случаев, когда говорят о врачебной ошибке, подразумевают, что врач мог и должен был сделать одно, но сделал что-то иное. То есть он обладал совокупностью достаточных знаний и инструментарием и должен был – это его долг, присяга, отсутствие лени, не халатность... Но это все-таки совершение виновных действий.

Марьяна Торочешникова: То есть это не случайность.

Елена Богачева: Нет. За невиновные действия лицо не должно привлекаться к ответственности.

Марьяна Торочешникова: Новосибирские медики сожгли подростку лицо во время физиотерапии. Теперь мальчику предстоит долгое лечение и пластическая операция. Как выяснили следователи, во время процедуры врач приложила к щеке пациента оголенный провод аппарата, а сама ушла из кабинета.

Павел Афонасьев, корреспондент: Артему Инзарину 13 лет. Его мама, Евгения, обратилась к медикам в надежде вылечить сына от гордеолума – так врачи называют ячмень на глазу. Окулист назначил Артему прогревание, и вскоре он пошел в поликлинику.

Дмитрий Чечулин, старший помощник руководителя Следственного управления СК РФ по Новосибирской области: В ходе процедуры врач пояснила, что будет чувствоваться легкое жжение, и покинула кабинет. Однако жжение усиливалось, и несовершеннолетний получил ожог первой-второй степени.

Павел Афонасьев: Физиотерапевт, как выяснилось позже, приложила к щеке Артема оголенный провод и велела терпеть боль. Мальчик терпел до тех пор, пока буквально не загорелся.

Артем Инзарин: Как она мне сказала, она ушла спросить, сколько мне держать эту повязку на глазу. Вернувшись, она увидела огонь, сняла, бросила на пол и потушила его.

Павел Афонасьев: В результате у Артема сгорела щека, бровь и волосы. Перепуганные врачи позвонили матери ребенка и отправили их в ожоговый центр. Там Евгении сообщили, что мальчику вообще не нужны были физиопроцедуры, а на рану не надо было накладывать повязку.

Почему ребенку назначили именно такое лечение, и как ему сожгли лицо, в поликлинике объяснить не захотели. Физиотерапевт спряталась в кабинете заведующей. Перед травмированным мальчиком и его матерью медики даже не извинились. Евгения Инзарина написала заявление в полицию, следователи возбудили уголовное дело.

Евгения Инзарина: Когда в областной больнице я увидела, что у ребенка с лицом, и каким чудом не выгорел глаз… Я хочу, чтобы этот человек понес ответственность: и он, и окулист, который назначил неправильное лечение, и главврач, который допустил такой аппарат в поликлинике.

Павел Афонасьев: Врачи ожогового центра запретили Артему посещать занятия в школе, тренировки в бассейне и вообще выходить на улицу целый месяц, чтобы не занести инфекцию. Родители мальчика намерены судиться с врачами, они хотят получить компенсацию за лечение ребенка, а также за пластическую операцию – ее придется сделать, когда заживет рана. Обращаться в эту поликлинику по месту жительства Инзарины больше не хотят и намерены добиваться перевода своего сына в другое медицинское учреждение.

Марьяна Торочешникова: Вот что это? Ошибка?

Дмитрий Айвазян: Это медицинское нарушение, которое привело к вреду здоровью. Уголовной ответственности тут, скорее всего, нет, есть гражданско-правовая, моральный вред, материальное взыскание и административные последствия для того врача, физиотерапевта, возможно, и заведующего отделением.

Елена Богачева: С моей точки зрения, здесь явное нарушение правил оказания медицинской помощи, правил проведения процедур несовершеннолетнему. Будет лицо привлечено к уголовной ответственности или нет, зависит от того, как судебно-медицинская экспертиза квалифицирует последствия. У нас есть статья в УК, которая предусматривает уголовную ответственность за оказание услуг, не соответствующих требованиям безопасности и представляющих угрозу жизни и здоровью. Тут разберутся следственные органы. Самое главное для ребенка, для семьи – восстановить здоровье и получить компенсацию.

Марьяна Торочешникова: И для этого тоже нужна экспертиза.

Елена Богачева: Конечно. Но здесь интересно понять, какого рода компенсацию может получить семья. Одно дело – возмещение морального вреда и прямого ущерба, если эта процедура была платной, за то, что оплаченная процедура не была проведена надлежаще. Но у нас еще есть гражданско-правовая ответственность в виде возмещения вреда, причиненного недобросовестными, некомпетентными, недостаточными действиями, то есть это компенсация будущих расходов – на ту же пластическую операцию. Все затраты, которые будут понесены для восстановления здоровья, должны быть взысканы с причинителя вреда.

Дмитрий Айвазян: И еще, если были показания к физиопроцедуре, но прибор испорчен, то есть действия ни медсестры, ни заведующего не несут виновности, начинается разбирательство: а кто доставил этот прибор, кто его обслуживал, правильно ли он был актирован?

Марьяна Торочешникова: То есть "крайним" будет электрик?

Дмитрий Айвазян: Может быть, даже главврач, который отвечает за прием этих приборов.

Елена Богачева: Здесь нужно смотреть инструкции, которые в данном лечебном учреждении регулируют ответственность лиц, проводящих процедуры несовершеннолетним. Я не думаю, что позволительно во время физиотерапевтической процедуры оставлять несовершеннолетнего одного с включенным прибором.

Марьяна Торочешникова: В тройку медицинских специальностей, где врачебные ошибки встречаются чаще всего, в России входят стоматология, хирургия и акушерство и гинекология.

Андрей Московский судится со стоматологической клиникой, в которой, по его словам, вместо больных ему удалили два здоровых зуба. Стоматолог считает пациента аферистом, который хочет заработать на врачах. В клинике и вовсе утверждают, что не удаляли Московскому зубы.

Андрей Московский: "У тебя очень большие проблемы со ртом! Ты даже не представляешь, какие страшные проблемы. Фактически существует высокая вероятность, что ты потеряешь все зубы".

Корреспондент: Такие слова услышал от своего знакомого стоматолога Андрей Московский, когда пришел лечить больной зуб в клинику "Орис". Врача Александра Быкова он знал давно, поэтому доверял ему.

Андрей Московский: У меня болел 16-й зуб, и болел очень серьезно. Но Быков абсолютно не обратил внимания на эту мою проблему, а предложил почистить зубы, удалить налет и камень. Я согласился.

Корреспондент: На этом лечение не закончилось. Быков назначил следующий прием, на котором, по словам Московского, вновь не обратил внимания на беспокоивший его 16-й зуб, а вместо этого посоветовал...

Андрей Московский: "Мы должны срочно удалить два зуба: 25-й и 26-й". Когда я все это услышал, я был в шоке.

Корреспондент: Андрей поверил знакомому врачу, и тот, как утверждает мужчина, удалил ему два зуба. На следующий день Московский решил провериться в другой клинике.

Андрей Московский: Пошел в поликлинику 202, там посмотрели и ахнули. Сказали, что операция сделана очень грубо, и очень редко производится ампутация сразу двух рядом стоящих зубов, высказали сомнения по поводу ее целесообразности.

Корреспондент: По мнению Московского, стоматолог сделал это специально, чтобы поставить пациенту дорогостоящие коронки. Чтобы доказать неправомерность удаления зубов, он сходил еще в одну клинику, а также заказал медицинскую экспертизу.

Наталья Скорова, медицинский эксперт: Установлено, что к удалению были рекомендованы 14-й и 15-й зубы, однако данные зубы находятся на месте, и при изучении ортопантомограммы установлено, что даже на момент сентября 2017 года (а лечение господина Московского проходило в период с 2014 по 2015 год) данные зубы подлежат только покрытию металлокерамическими коронками, но ни в коем случае не удалению.

Корреспондент: Об удалении 25-го и 26-го зуба в картах клиники "Орис" ни слова. Сначала Московский пытался решить проблему мирно, поговорив с Быковым.

Андрей Московский (телефонный разговор): У меня нет никаких проблем. Единственное, что мне нужно сделать, это по совести с тобой встретиться, закрыть этот вопрос и жить дальше спокойно... Поэтому я не вижу смысла привлекать адвокатов. Если я приведу адвоката, это будет вообще не в твою пользу.

Корреспондент: Встретиться мужчинам так и не удалось. Каждый ссылается на отказ другого. А извиниться Быков, по его словам, собирался лишь за то, что отнял у Московского время, удаление же зубов он отрицает.

Александр Быков: Он приходил ко мне на прием, я сделал ему чистку, лечил ему зубы, мы с ним общались. Закончилось тем, что он начал вымогать у меня деньги. Экспертиза может доказать, что там нет зубов. Экспертиза может доказать, что был вред для здоровья человека из-за удаления этих зубов. Но нет такой экспертизы, где говорят, что Саша Быков, то есть я, удалил ему эти зубы. Это его бизнес, он так вымогает деньги! Кстати, благодаря ему я потерял это место, потому что те руководители, благодаря которым я сюда устроился на работу, не захотели терпеть такого скандалиста.

Корреспондент: Сейчас Андрей Московский судится с клиникой "Орис", требует почти 200 тысяч рублей на лечение и еще 150 за моральный вред. Адвокат клиники удаление зубов отрицает, ссылается на все ту же амбулаторную карту. Московский настаивает: они обманывают! Например, в карте написано, что были сделаны рентгеновские снимки, но предоставить их клиника отказывается. Андрей утверждает, что их и не было. Есть и другие противоречия. Но сам факт, что зубы были удалены именно врачом Быковым, именно в клинике "Орис", действительно практически невозможно доказать.

Елена Богачева: Обращаясь в частную стоматологическую клинику, человек должен заключить договор, один экземпляр которого остается у него на руках. В нем есть ссылка на правила, гарантии, внутренние документы данного медицинского учреждения. Человек получает договор, а дальше дает информированное согласие на медицинское вмешательство. В этом документе должна быть указана процедура, на которую пациент дает свое согласие: например, компьютерная томография или удаление конкретных зубов, – и у него на руках должен оставаться план лечения. И если пациент дал согласие на удаление определенных зубов, а удалили ему другие, тогда виновата клиника.

А вот вопрос о том, что рекомендованы к удалению зубы, которые можно было бы лечить, относится уже к тактике лечения. Каждый врач решает такие вопросы на основании своего образования, опыта, умения, возможностей клиники, и он должен согласовывать этот вопрос с пациентом. Но если стандарт оказания медицинской помощи не обязывает врача в данном случае проводить консилиум или обращаться к врачебной комиссии, то он может решить этот вопрос сам.

Дмитрий Айвазян: К сожалению, все эти документы, законы, порядки и постановления носят рекомендательный характер, и врач может их придерживаться, а может не придерживаться, и ему за это ничего не будет.

Марьяна Торочешникова: Согласно исследованию, опубликованному в авторитетном медицинском издании BMJ, врачебные ошибки сегодня занимают третье место среди причин смертности. На первом месте – сердечно-сосудистые заболевания, на втором – онкологические, а на третьем – врачебные ошибки. То есть исследователи считают, что теперь смертность от врачебных ошибок выше, чем от респираторных заболеваний.

А насколько легко добиться компенсации от медицинского учреждения?

Дмитрий Айвазян: Взыскать компенсацию в судебном порядке в этом случае, наверное, не будет представлять труда. Другой вопрос, что адекватной компенсации, скорее всего, не будет. К сожалению, у нас в России такая практика, что цена и здоровья, и жизни, и трудоспособности стремится к нулю. Это нужно пересматривать

Елена Богачева: Когда пациент считает, что ему была оказана некачественная медицинская помощь, он сразу же обращается с претензией к лицу, которое, по его мнению, в этом виновно. Этот гражданско-правовой процесс регулируется законом о защите прав потребителей. А там существует такое положение, которое не обязывает лицо, предъявляющее претензию, представить какие-либо доказательства, предоставить возможность лечебному учреждению провести адекватное расследование, экспертизу. То есть, по закону о защите прав потребителей, пациент подает претензию, и, если лечебное учреждение не выполнило его ультимативные требования, через десять дней начинаются очень серьезные санкции – 3% в день.

Допустим, пациент получил медицинскую помощь в частной клинике, заплатил за это 100 тысяч рублей. В претензии он заявляет, что это помощь некачественная, просит вернуть деньги, и с 11-го дня – санкции: 3% в день. Сумма, которая должна быть ему компенсирована, очень быстро возрастает вдвое. И, конечно, никакое медицинское учреждение не хочет в спорных ситуациях платить ему деньги, когда вопрос не исследован во всей полноте.

Марьяна Торочешникова: Судя по публикациям в СМИ о таких случаях, у меня такое ощущение, что медицинское учреждение в принципе не хочет платить.

Дмитрий Айвазян: Более того, действия администрации и лечащего врача медицинского учреждения в данном случае сводятся к несложному алгоритму: изымается медицинская документация и "рисуется" то, что нужно для суда, прокурора или эксперта, а не то, что есть на самом деле. И такое бывает сплошь и рядом!

Елена Богачева: А мне, напротив, часто приходится защищать частные медицинские учреждения от потребительского экстремизма. И я вижу, что пациент предъявляет претензию на всю сумму оказанных ему услуг, после чего обращается в суд. Естественно, к моменту окончания рассмотрения спора в суде, если медицинское учреждение признают в чем-либо виновным, оно уже должно будет заплатить сумму, удвоенную за счет процентов, и суд начисляет еще штраф за то, что условия не были выполнены добровольно.

Часто я вижу, что пациент не заинтересован в адекватном исследовании ситуации, а заинтересован в том, чтобы закинуть претензию на огромную сумму и смотреть, что будет. Пациента не привлекают к ответственности, если он необоснованно заявил претензию.

Марьяна Торочешникова: А если говорить о бесплатной медицине и о действиях врачей обычных городских поликлиник, то там эта схема не работает, туда нельзя просто прийти с претензией и чего-то добиваться?

Дмитрий Айвазян: Что касается нарушений в медучреждениях, работающих по ОМС, здесь пациент тоже имеет право направлять претензию в рамках защиты прав потребителя. Но у пациента есть право одновременно с претензией направить заявление, жалобу в страховую компанию и просить ее провести экспертизу качества оказания медицинской помощи в учреждении.

Здесь есть одна особенность. Как эксперт страховой компании, так и эксперт, назначенный судом, не может исследовать никаких иных доказательств, даже пояснений сторон, кроме тех, которые предоставило само медицинское учреждение. То есть мы не можем отследить, что из этого "нарисовано", а что было на самом деле.

Елена Богачева: Категорически не согласна! У нас, согласно закону об основах охраны здоровья, предусмотрена экспертиза качества оказания медицинской помощи. И любой пациент может обратиться за проведением такой экспертизы в Департамент здравоохранения. И мне известны случаи, когда по обращениям пациентов, проходивших лечение в частных клиниках, комиссия рассматривала жалобу пациента, и эта жалоба признавалась обоснованной, и в этом случае я рекомендовала врачам прислушаться и провести обратный расчет.

Дмитрий Айвазян: Если речь идет о частных клиниках, конфликта интересов нет, и можно направлять жалобу и в прокуратуру и в Департамент здравоохранения субъекта федерации. Если же речь идет о клиниках ОМС, то я не рекомендую начинать с прокурора, следователя, Департамента здравоохранения, потому что это подразделения одной и той же организации, и они не будут отвечать на поставленные против себя вопросы. Единственная организация, которая теоретически и даже в некоторых случаях практически работает на пациента, это страховая компания по ОМС: она на это живет и заинтересована искать ошибки.

Марьяна Торочешникова: Юристы Санкт-Петербургского государственного университета предложили дополнить "Клятву врача" обещанием вскрывать недобросовестные действия коллег и не замалчивать их из-за корпоративной солидарности. После этого на портале "Врачи.рф" был организован опрос – медикам предлагалось выбрать один из вариантов ответа на вопрос: "Если всех заставят клясться не скрывать нарушения коллег из корпоративной солидарности, вы: поклянетесь; поклянетесь на крови; не поклянетесь; поклянетесь, но продолжите скрывать нарушения коллег?" 60% опрошенных ответили, что клясться не станут, а 37% сказали, что после клятвы продолжат скрывать нарушения коллег.

Когда человек находится на лечении в медицинском учреждении, у него есть доступ к его истории болезни?

Дмитрий Айвазян: Нет.

Марьяна Торочешникова: Он может сказать: "Покажите, что вы написали"?

Дмитрий Айвазян: Может, но ему, к сожалению, никто ничего не показывает, а это нарушение: обязаны показать в доступной для него форме.

Марьяна Торочешникова: А он может сделать фотографии?

Дмитрий Айвазян: Имеет право, но ему запрещают: "Это наша документация, не лезьте в наши дела". Врачи считают, что они пишут историю болезни для прокурора, поэтому все, что пациент и его доверенное лицо будет выявлять в истории болезни, будет работать против них: потом они не смогут скорректировать историю болезни.

Марьяна Торочешникова: То есть вы заранее подозреваете большинство врачей в недобросовестности?

Дмитрий Айвазян: Это обычная практика!

Елена Богачева: Категорически не согласна! Я исхожу из того, что если в законе есть люфт возможностей, то он может быть использован как той, так и другой стороной. Если у нас нет достаточно четкого регламентирования этого вопроса, значит, каждая сторона будет поступать так, как решит поступить в конкретной ситуации.

Марьяна Торочешникова: То есть в России четко не прописано, что человеку, который проходит лечение в медицинском учреждении, обязаны предоставить для ознакомления его историю болезни.

Елена Богачева: У него есть право – в доступной для него форме получить сведения о состоянии своего здоровья. У пациента есть даже право получить копию медицинской карточки и любой другой медицинской документации по письменному заявлению.

Дмитрий Айвазян: И в частных клиниках дают такую возможность, но в ОМС – никогда. Возможна выемка: написал в прокуратуру, следователь возбуждает дело, предварительное следствие, и тут же – выемка медицинской документации. Знаете, на какие хитрости мы идем? Я говорю пациенту: "Дождись субботы-воскресенья, к тебе придут родственники, будет только один дежурный врач, тортик медсестре – и бери историю болезни, копируй своим телефоном от корки до корки". Иного пути, к сожалению, нет.

Елена Богачева: Я не согласна, что надо сразу идти к следователю. Я вообще не считаю, что следствие и суд – это органы, пригодные для разрешения вопросов об исправлении медицинской ошибки. Медицинская ошибка исправляется не в суде, не в прокуратуре и не в полиции.

Марьяна Торочешникова: Еще одна серьезная проблема – это заключения экспертов: пациенты часто жалуются, что они проявляют корпоративную солидарность, и врачи или отказываются писать конкретные экспертные заключения в отношении действий других врачей, либо пишут все обтекаемо: "и нашим, и вашим".

Дмитрий Айвазян: Если речь идет о смертельном случае, многое зависит от патологоанатома: насколько были качественно изъяты материалы, насколько правильно были срезы, из тех ли мест. Если патологоанатом добросовестный, то есть реальная возможность доказать вину, даже независимо от того, как "нарисована" история болезни.

Мы упираемся в основном в эту стену. Вот буквально неделю назад я разговаривал с патологоанатомом, и он мне прямым текстом говорит: "Как же я пойду против своих коллег?" Он уже на этапе исследования знает, что есть спор, и знает, что нужно скрыть. Тут действует статья 330 УК "Заведомо ложное заключение".

Елена Богачева: Все случаи экспертиз, с которыми мне доводилось сталкиваться в судах за последние несколько лет, это были экспертизы живых лиц (я говорю сейчас не об уголовных делах, а о той компенсации, которую заявляют пациенты). У нас могут послать в экспертизу в организацию, которая не является государственным экспертным учреждением, в учреждение, не имеющее лицензии, то есть права давать такие заключения. Это оборачивается тем, что гражданам присуждают компенсации.

Марьяна Торочешникова: В конце января в соцсетях обсуждали историю Елены Мисюриной – ее, руководителя гематологической службы Московской городской клинической больницы №52, приговорили к двум годам лишения свободы по статье "Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности, повлекших смерть". Многие врачи посчитали этот приговор незаконным и в знак солидарности с коллегой поменяли аватарки в соцсетях на фото Мисюриной и поставили хештег "#ЯЕленаМисюрина". Этот хештег означает, что любой врач, даже самый высококвалифицированный, может оказаться на месте Мисюриной и имеет все шансы сесть в тюрьму за выполнение своих профессиональных обязанностей. Предлагаем вашему вниманию обзор корреспондента Антона Бенедиктова.

Антон Бенедиктов: Фотографии в поддержку Елены Мисюриной выкладывали врачи со всей страны. Эндокринолог из Москвы недоумевает: "Это банальная процедура, она даже теоретически не может привести к таким последствиям! А если и была нарушена методика, то почему нет доказательств?"

Инцидент произошел в 2013 году, а дело возбудили спустя два года. По версии следствия, Мисюрина неправильно ввела иглу, из-за чего пациент через три дня умер. Врачи уверяют, что причина не в пункции. Вот акушер из Тюмени: "Полицейский надзор убивает нашу профессию! Мы шли в нее думать о пациенте, а не о тюрьме".

Обсуждают и детали дела. Приговор вынесли на основании заключения патологоанатома из другой клиники. "Оказывается, у главного гематолога Москвы недостаточная квалификация для экспертных заключений, а у сотрудника морга, у которого даже нет лицензии, достаточная, чтобы упечь человека за решетку".

Участники флешмоба утверждают: у любого врача есть право ошибиться, – и требуют отменить приговор. Петицию в поддержку Мисюриной подписали более 80 тысяч человек, в ней говорится: "Дело в политике и пропаганде. Чиновники хотят переложить на врачей вину за ухудшение качества медицины в стране".

За Мисюрину поручился в суде известный врач Леонид Рошаль.

Леонид Рошаль: Она произвела около восьми тысяч трепанобиопсий. При трепанобиопсии возможны осложнения, но осложнения при трепанобиопсии – это не значит смерть. Надо рассматривать всю цепочку.

Антон Бенедиктов: В Твиттере ему отвечают: "А все то, что произошло с пациентом, это норма? Подумаешь – умер"...

Вопрос некачественных услуг оказался больным для многих пациентов: "Врачебное сообщество борется за право убивать нас за наши же деньги и не нести за это никакой ответственности". В "Одноклассниках" пишут: "Врачебное сообщество вообще есть? Сегодня это сообщество вымогателей". Или вот: "Увидев в кабинете участника флешмоба "#ЯЕленаМисюрина", бегите оттуда, иначе до своего флешмоба не доживете".

Мэру Москвы, который тоже поддержал врача в Твиттере, отвечают: "Для столичных непрофессионалов важна поддержка мэра. Разрываются на трех работах – в городских и частных клиниках: побольше денег любой ценой".

Но многие пациенты встали на сторону осужденного врача со своим хештегом – "#ЯЖиву": "Я – бывший гематологический пациент. В голове не укладывается, что за простейшую манипуляцию, которую только одному пациенту могут выполнять несколько раз, а значит, рука набита, Мисюрину сажают в тюрьму". "Именно она сказала: "Да, конечно, давайте попробуем", – когда мы пришли к ней и попросили помощи в привлечении доноров, хотя легко могла сказать: "Извините, мне не до этого".

А еще одному медику не нравятся посты о том, что посадить теперь могут любого врача. "Я всю жизнь живу в стране, где посадить могут в принципе любого, поэтому я вписываюсь за Елену не как за врача, а как за неправосудно посаженного человека".

В итоге суд отпустил Мисюрину под подписку о невыезде. Она вернулась к работе, приговор обжалован.

Марьяна Торочешникова: Врач имеет право на ошибку? Он же живой человек…

Дмитрий Айвазян: Нет, не имеет.

Елена Богачева: Конечно, имеет.

Дмитрий Айвазян: Это преступление!

Марьяна Торочешникова: Он должен всегда нести уголовную ответственность?

Дмитрий Айвазян: Я понимаю врачебную ошибку как нарушение. А если есть соответствующий состав, то это преступление.

Марьяна Торочешникова: А если мы говорим о добросовестном заблуждении?

Дмитрий Айвазян: Тогда это не врачебная ошибка.

Елена Богачева: Я считаю, что врач всегда имеет право на ошибку. Для того, чтобы не совершить ошибку (а ошибка – это ухудшение состояния до и после), нужно досконально знать, как было "до". То есть, чтобы совершить какое-либо медицинское вмешательство, нужно полностью изучить состояние здоровья человека до того, его режим и образ жизни. Но как изучает это врач? Разве у нас есть какие-либо информационные базы на человека с рождения? Нет. Врач изучает то, что он может обследовать, при этом, если обследование платное, то пациент вправе от него отказаться, и врач изучает те документы, которые пациент принес сам. Кроме этого, врач собирает анамнез, беседует с пациентом: пациент хочет – расскажет о своей отягощенной наследственности, а не хочет – не расскажет, хочет – расскажет, какие лекарства он пил сегодня с утра, не хочет – не расскажет. Пациенты бывают разные, они по-разному воспринимают и свои интересы.

Дмитрий Айвазян: Проблема современной медицины в том, что медработники сейчас, в общем, не заинтересованы в здоровье пациента.

Марьяна Торочешникова: То есть вы считаете, что сейчас большинство российских врачей смотрят на пациентов просто как на необходимую часть своей работы?

Елена Богачева: Я так не считаю!

Дмитрий Айвазян: Да, именно так!

Елена Богачева: Всегда были врачи, которые лечат (и, с моей точки зрения, таких врачей абсолютное большинство), а были и есть врачи, которые рассматривают это как способ заработка, как необходимость выполнения неких действий, согласно трудовому договору. Наверное, есть и врачи, которые рассматривают пациентов как потребителей их медицинских услуг. Но те врачи, с которыми мне доводилось сталкиваться в судебных коридорах, все же лечат.