Для того чтобы у обычного человека появилась надёжная крыша над головой, в наше время требуется удивительное стечение обстоятельств. Огромное наследство, выигрыш в лотерею, близость к нефтяной трубе, брачный союз с миллионером, успешная карьера – что-то в таком роде. Мои предки решали жилищные проблемы при помощи толоки. Всё село собиралось, чтобы строить новый дом. Кто-то корчевал пни и возил глину из ближайшего карьера, обтёсывал бревна, делал соломенные жгуты, готовил обед для строителей, пел и играл на музыкальных инструментах, подбадривая односельчан. Так же коллективно совершались рытьё колодцев, посевы, покосы, сборы урожаев.

Часто пишут, что толока была безоплатна. Но крестьяне работали на соседских стройках и полях не ради личной выгоды, а потому что это было... правильно, важно для всех. В современном мире этому бы соответствовал, например, месяц коллективного труда нескольких сотен людей для выплаты одной-единственной ипотеки. Сложно представить такое, не правда ли?

Конечно, всё это дела столетней давности, и было много оттенков, которыми миф о толоке пренебрегает: патриархальность и примитивность крестьянского быта, бесправие, тяжелейшее положение женщин и детей. Плюс алкоголизм, антисанитария, нищета, безграмотность. Жестокость по отношению к животным, не доходящая, правда, до лицемерной циничности современных горожан, верующих в счастливые бойни и безобидное молоко. Но коллективность – не последовавшую за ней навязанную колхозность, а именно добровольную коллективность в решении жизненно важных проблем отдельных людей и семей – полностью утратили прогрессивные и успешно пережившие советскую/капиталистическую селекцию горожане.

В западных странах люди живо реагируют на нарушения прав некоторых угнетенных групп и могут, например, выйти на демонстрацию, даже на сто демонстраций. Но именно в частную жизнь всматриваться не будут, глиной руки иначе как для развлечения не запачкают и в большинстве случаев предпочтут виртуальную борьбу за свободу абстрактных людей помощи умирающему, но малознакомому соседу. Для этого, мол, в городе есть обученные и оплаченные специалисты.

Я думаю про толоку, потому что у меня в руках четыре скляночки. Все они сохраняют память об украинской ветви моей семьи. Материнская линия происходит из двух соседних сёл, отцовская – из двух домов на разных концах одной деревни.

Ирина и Яков

В первом маленьком пузырьке я храню солому и глину с остатками голубой краски, кусочками стены дома прабабки и прадеда, Ирины и Якова. Девочкой я участвовала в ремонте этого дома перед продажей. Прошлым летом семья провожала дом в последний путь. Словно великан толкнул плечом: всё, что было жилищем, лежало в овраге бесформенной кучей. Новые хозяева развалили дом, будут возводить современный.

Это о нас, просвещенных, и через пятьсот лет после смерти будут напоминать пластиковые артефакты. Крестьянские мазанки, сделанные из дерева, глины, соломы, крашенные меловой краской, лишившись своих хозяев, просто рассыпаются на составные части. Становятся почвой, травой, основой для новой жизни. Неизвестно, сколько раз возрождался наш дом и сколько поколений предков жили здесь.

Рядом обязательно возводили стодолу – крытый соломой сарай из дубовых досок и глины. Двери делали широкие, двустворчатые – для телеги. В одной части сарая поселяли животных, в другой хранили сено, плуги, ручные мельницы, веялки, верстаки, ткацкие станки, другие вещи, нужные в хозяйстве. Зимой сюда переносили ульи с пчёлами. Ткацкий станок, наоборот, перемещали в дом, в земляном полу рыли яму для педалей. Делали полотно из льна, конопли и крапивы. Работа была монотонной и долгой – прабабушка ткала и пела украинские песни.

По сравнению с тем разнообразием, что мы привыкли видеть на своём столе, у крестьян вообще не было никаких продуктов. Экзотических фруктов и овощей, круп и соусов, восточных сладостей и западных фастфудов они не пробовали никогда. Прабабушка готовила очень простую еду – кашу из кукурузной муки, сухой хлеб. На праздники – пирожки с капустой, творогом, вареньем. На Рождество – кутью. Это был целый ритуал.

Пшеницу для кутьи нужно было истолочь. Замоченное на несколько часов зерно засыпали в небольшой мешок, долго били по нему скалкой или деревянным молотком. Потом просеивали, водой вымывали отделившиеся от зерен чешуйки. Пшеницу замачивали ещё на сутки, варили несколько часов. Добавляли сахар, мёд, изюм, грецкие орехи, мак. Мак сначала тёрли пестиком-макогоном в макитре, большой и глубокой глиняной миске. Кутью ставили на стол в общей тарелке и ели из неё ложками. Рядом клали ложки для родственников, умерших недавно. Традиция готовить кутью – с языческих времен, когда её готовили в ритуальных жертвенных целях. Кутья была "пищей умерших предков". Кутью готовят и те, кто уехал из села. Они приезжают на родину за "правильным" зерном.

Анна и Иван

Во второй склянке у меня просто горсть сухой земли с огорода прабабушки Анны и прадедушки Ивана.

Сельская церковь, стоявшая на холме, сползла по холму вниз и разрушилась. На её месте построили мазанку. Небольшие окна на четыре стекла, соломенная крыша, дверь из дубовых досок… В доме была печь с большой лежанкой, на которой спали и взрослые, и дети. На теплой печи сушили орехи, семечки, сухарики из хлеба. В углу в большой комнате висели иконы и лампадка. Под самой крышей – под стрехой – развешивали венки из початков кукурузы, вязанки мака. Солому и кукурузу постепенно скармливали животным. Еще под стенами складывали заранее нарубленные на зиму дрова. Потом на месте этого дома выстроили современный, кирпичный. С большими окнами и просторными комнатами. Поставили кровати с высокими перинами, подушки с лебедями, "драгоценные" керамические фигурки.

Прабабушка умерла рано. Мы мало что знаем о ней. С фотографии смотрит очень похожая на своих пятерых детей женщина с грустным и усталым лицом. Может быть, как было предписано родителям, потерявшим детей, она не ела яблок до Яблочного спаса, а потом шла положить по яблочку на могилы младенцев – в надежде, что им достанется такое же в раю. Яблоки обычно приносили только детям, но в нашем селе яблоки клали и на могилы взрослых. Эта изначально языческая традиция, часть праздника урожая, преобразованная многократно христианами, жива до сих пор.

Прадедушка дожил до глубокой старости, и меня часто привозили его проведать. Он был хозяйственным, выстроил себе новый кирпичный дом, вырастил отличный сад – много яблонь, несколько сортов груш, грецкие орехи... Когда созревали черешни и вишни, их собирали все родственники. Младшие внуки залезали на деревья, ели ягоды с веток. Еще была пасека с несколькими десятками ульев. Если случалось, что из улья вылетал рой, прадед следил, куда рой летит, где сел. Затем собирал пчел в ведро или мешок и помещал их в новый улей. Прадед умер больше двадцати лет назад. Он бы очень удивился, если бы узнал, что человечество истребило насекомых и что мало кто из его потомков способен словить рой.

Прасковья и Каллиник

В третьем пузырьке – солома и глина, дом прадедушки и прабабушки, Калины и Прасковьи. Он превратился в руины. Внучки унесли с собой веретено, которым теперь легко вытягивать нитку истории из облака семейных легенд.

Говорят, на зиму дом утепляли, устанавливая вокруг дома снопы кукурузы. Однажды было так много снега, что приходилось рыть туннели от двери к двери, а дети катались с крыши на санях. Вся домашняя жизнь происходила в большой комнате вокруг печи – на ней готовили, согревались. Для хранения продуктов неподалёку от дома был вырыт погреб. В нём стояли глечики, глиняные кувшины. Прабабка колдовала с этими глечиками, делала разные молочные продукты. Главное было не забыть дверь закрыть от котов. Слышите, как мурлычет вон тот, серый?

Новые хозяева покинули дом давным-давно. Он дрожит, еле держится. Крыша и небесно-голубые стены крошатся, превращаются в почву. Дом похож на старого слона. Морщинистый, потрескавшийся, усталый, он умирает. В стенах зияют дыры. Деревянные балки поддерживают воздух. Провода, железо – всё, что можно было сдать в утиль, – выворочено, унесено. Полы завалены бесценным мусором. Печь, в которой ежедневно готовился хлеб, ещё оберегается волшебной паутиной. Длинная лавка, вмурованная в стену, помнит всех малышей, рождённых и воспитанных здесь. Вот железное дверное кольцо – потянешь за него, и рухнет не только дверной проём, но и крыша. Вход на чердак – словно кричащий рот. Сад обнимает дом своими ветками, лианами, репейниками. Пространство превращается в непроходимый лес, забывает людей, преображавших его.

Прабабушка шила одежду для себя и соседей, прадедушка был кузнецом, они работали в поле и растили детей. Всё это длится и теперь. Бесконечное эхо шагов, стрекотание швейной машинки, стук молота, гул соседских сплетен, детский смех. Дом может обрушиться в любой момент, почему я продолжаю ходить по его комнатам?

Анна и Афанасий

Крошечный дом из четвёртой, невидимой склянки был выстроен в 18-м веке. То есть ещё поколение назад. Это дом родителей прабабушки Прасковьи – трудолюбивых крестьян, которых звали Анна и Афанасий. Афанасий родился крепостным, служил у польской помещицы, потом получил вольную. Работали молодые много, жили по сельским меркам богато. Первый раз семью раскулачили в 1922 году, насчет второго раза мне выяснить не удалось. Третий раз чекисты пришли в разорённый дом 2 февраля 1930 года. Был произведён обыск. В деле записано, что было обнаружено восемь иждивенцев. Одновременно арестовали двух соседей. 10 февраля оперуполномоченный Сквирский составил заключение по делу. Про Афанасия там написано, что он неграмотный кулак-экспортник, платящий 125 рублей 85 копеек сельскохозяйственного налога, дважды раскулаченный и не судимый, а все арестованные "представляют из себя вполне сплоченную кулацкую группировку, которая на протяжении двух лет занималась систематической антисоветской агитацией, приводящей к подрыву проводимых мероприятий на селе ... распространением провокационных слухов о ближайшем приходе поляков и неминуемом свержении Соввласти". Было решено крестьян "выслать за пределы Украины и изолировать" на три года. 25 февраля был подписан документ о высылке дьяка Кучерa в концлагерь, крестьянина Сницера в Северный, моего прапрадеда Афанасия – в Казахстан. Выслали также всех членов семей, хотя документов об этом пока не обнаружено. Мои родственники выжили, вернулись в деревню. Афанасий был реабилитирован только в 1998 году.

Школьников заставляют изучать выдуманные приключения. Бессмысленные короли, непобедимые генералы, глупые звёзды, великие путешественники на самом деле не играют никакой роли в нашей жизни. Изучение биографий чужих людей в нереальных обстоятельствах не помогает детям осознавать происходящее вокруг, не уберегает от жизненных ошибок. Важно изучать историю тех, кто похож на нас больше всех в мире, историю родственников. Конечно, если ваш прадедушка был дирижером в пятом поколении, у вас другие кризисы идентичности. Но наша семья сделала всего несколько шагов из деревни, мы остаёмся очень близки к почве, природе. Кто-то из родственников утешается городскими огородами, кто-то – предпочитая шумному разнообразию мира свои собственные смородиновые кусты и клубничные грядки – возвратился обратно в деревню. Для нас очень важно восстановление именно непарадной, нецентростремительной сельской истории.

Крестьяне, умевшие делать своими руками всё – печь хлеб, строить дома, рыть колодцы, управлять сельскохозяйственными машинами, учить и лечить, петь и танцевать, готовить и шить, жить в мире и сражаться, растить детей несмотря ни на что – они были и есть основа жизни моей семьи. От них, наших предков-крестьян нам осталось несколько горстей земли да богатое наследство – способность к самоорганизации, взаимовыручке и сотрудничеству, любовь к справедливости, честность, гостеприимство, традиции, творческое мышление, чувство юмора, умение выживать. И каждый раз восстанавливать дом – из глины и соломы, из истории и легенды.