Однажды Петр Столыпин, приехав с докладом к императору, завел разговор о том, что регулярные визиты Григория Распутина в Царское Село рождают некрасивые слухи и подрывают престиж российской монархии. Николай II прервал своего премьер-министра. "Почему он вас так заинтересовал? – спросил Николай. – Это мое личное дело, ничего общего с политикой не имеющее. Разве мы, я и моя жена, не можем иметь своих личных знакомых?! Разве мы не можем встречаться со всеми, кто нас интересует?"
Столыпина поразила наивность этого рассуждения. Самодержец всея Руси совершенно не представлял, в каких подробностях по всей стране обсуждается его "личное дело".
"В столице появился человек из Сибири, которого его последователи называют высоким титулом “святого” человека... Сибирский “святой” имеет странную привычку обнимать и целовать женщин, с которыми он разговаривает, даже видясь с ними в первый раз. Свою речь он сопровождает жестами и телодвижениями, которые одна дама, отвергшая его поползновения поцеловать ее, с полным правом назвала “гримасничаньем” и “кривлянием”.
Из брошюры "Сибирский пророк" Николая Дроздова, протоиерея церкви Св. Пантелеймона в Санкт-Петербурге
Примерно с 1909 года новости о "сибирском старце" появлялись в российской печати чуть ли не ежедневно. О переездах Распутина газеты сообщали с такой же регулярностью, как и о перемещениях самого царя. Распутин приехал в Петербург… Распутин уехал из Петербурга… Распутин голый танцевал в "Яре"… Распутин предотвратил вступление России в Балканскую войну… Сексуальные оргии… Хлыстовская секта… Любовник императрицы!
Григорий Ефимович, как тогда говорили, "продавал газеты". Каждый редактор знал, что делать, если падают тиражи, – нужно взять интервью у Распутина или запустить о нём свежую сплетню. Действует безотказно. Типичная заметка того времени: "В Казанском соборе Петербурга Распутин сильно ударил женщину по лицу, когда та подошла, чтобы поцеловать ему руку. Его поведение было настолько ужасным, что все женщины в соборе закричали и убежали". Когда полиция провела расследование, оказалось, что вся история была газетной уткой. Но правда никого и не интересовала. Читатели ждали новых анекдотов о выходках "старца".
Этим приемом пользовались не только газетчики. Весной 1912 года в Академии изящных искусств открылась ежегодная выставка, которую арт-критики оценили как посредственную. Кураторы выставки срочно приняли меры, в экспозицию был помещен портрет Распутина. Уже на следующий день входные билеты подскочили в цене.
Между двух революций Распутиным в России торговали широко и свободно. Сам Николай II, даровавший империи свободу печати, ничего не мог с этим поделать, хотя и пытался добиться для своего "дорогого друга" права на забвение. По указанию царя, петербургскому, московскому и другим градоначальникам были разосланы письма об "абсолютной нежелательности появления в органах периодической прессы каких бы то ни было статей или заметок о крестьянине Тюменского уезда Тобольской губернии слободы Покровское по имени Григорий Ефимович Распутин-Новых". Редакторам газет грозили штрафами и другой административкой, вплоть до временного закрытия. Однако робких оказалось немного. Например, редактор петербургской "Речи" Иосиф Гессен ответил, что с радостью бросит писать о Распутине, если он исчезнет и перестанет давать повод им интересоваться. Большинство редакторов не отреагировало на "царский темник", предпочитая нарываться на неприятности с властями и платить штрафы, только бы не упускать богатую тему, которая приобретала эпический размах и не без основания претендовала на то, чтобы стать новой главой русской истории.
"Прелюбопытная легенда слагается о старце, – писал Максим Горький живущему в эмиграции журналисту Александру Амфитеатрову. – Во-первых, сведущие люди говорят, что старец суть сын старца Федора Кузьмича, во-вторых – что он дал престолу наследника. Ситуация любопытная и возбуждающая надежды великие: окунувшись в море народное, царь-старец почерпнул там некие новые силы и через сына своего воплотил оные во внука, стало быть – мы спокойно можем ожидать от внука всяческих благ, ибо он, внук, есть как бы результат слияния царя с народом".
Ненависть к Распутину – не к человеку, но символу упадка монархии – объединяла предреволюционную Россию
Эту историю будущему классику соцреализма рассказал в Финляндии беглый монах Илиодор, черносотенец и бывший друг Распутина. Илиодор и сам был яркой личностью. Рассорившись со священным Синодом, он сложил с себя монашеский сан и начал закупать в товарных количествах динамит, чтобы "взорвать всех губернаторов и архиереев Российской империи". Идея вполне в духе того экзальтированного времени. Параллельно террорист-расстрига благословил душевнобольную Хевронию Гусеву на убийство Распутина. Покушение, как известно, состоялось, но не было доведено до конца – Распутин выжил после удара кинжалом, который ему нанесла Гусева летом 1914 года. Полиция быстро выяснила, кто надоумил сумасшедшую зарезать "старца", и агенты охранки отправились в имение Новая Галилея, принадлежащее Илиодору. Но тот, переодевшись в женское платье, ускользнул, перешел финскую границу и явился к Горькому с идеей сенсационного "документального" романа "Святой черт", в котором автор собирался, среди прочих разоблачений, поведать миру о том, что Распутин является сыном Александра I (Федора Томского) и отцом царевича Алексея. Горькому так понравилась идея, что он пообещал Илиодору найти для будущей книги издателя в Берлине.
Элементарный фактчекинг открывает серьезные нестыковки в этой "версии": Федор Кузьмич умер в Томске в 1864 году и при всем желании не мог быть отцом Распутина, родившегося пять лет спустя. Тем не менее, "Святой черт" был Илиодором написан и опубликован, правда, уже после смерти Распутина и без помощи Горького. Советский историк Владимир Бонч-Бруевич охарактеризовал этот труд как "собрание лжи и чрезвычайных преувеличений". Но стоит отметить, что лгали практически все писавшие о Распутине "очевидцы" – и враги, и друзья. Как заметил один из современных биографов "старца", о нем написано слишком много, чтобы мы могли представить себе достоверный портрет этого человека.
Но дело даже не в достоверности, а в устрашающей силе легенды, которая сложилась в десятых годах ХХ века. "Тяжелые и жуткие дни переживает Россия. Глубоко взволнована народная совесть. Какие-то мрачные призраки средневековья встали перед нами. Неблагополучно в нашем государстве" – с такой речью в 1912 году обратился к депутатам Государственной думы "октябрист" Александр Гучков, требуя начать парламентское расследование по факту конфискации властями газет, называвших Распутина "наглым обманщиком и растлителем".
Депутаты проголосовали за расследование практически единогласно. Английский историк Дуглас Смит, написавший книгу "Распутин: вера, власть и закат Романовых", считает, что в тот день была пройдена точка невозврата в отношениях российского общества и правящей династии: "Распутин смог сделать то, чего не мог никто другой: он объединил все фракции, оппозиционные Николаю. Все – либералы, консерваторы, левые и правые, традиционные православные и современные, скептически настроенные космополиты – сплотились, как никогда раньше. Теперь конфликт перешел на самый высокий уровень. Дума выступила против царя".
Ненависть к Распутину – не к человеку, но символу упадка монархии – судя по множеству свидетельств, действительно объединяла предреволюционную Россию. В этом смысле Распутин был нашей последней национальной идеей и настоящим пророком в своем отечестве, предсказавшим, что с его смертью империя падет. Так и случилось. Феликс Юсупов, по его собственному признанию, стрелял не в человека, а в "темную силу". Но как только её не стало, исчезло и объединяющее начало. Ненависть, до этого сфокусированная на Распутине, свободно и хаотично разгулялась по всей стране. Началась эпоха тотального самоуничтожения.
Андрей Филимонов – писатель и журналист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
