"У меня рак… неизлечимая стадия". Такие слова готов сказать не каждый, кому ставят такой диагноз, но Марина Саморукова (киевский экскурсовод, которая говорит, что "влюбляет туристов в свой город") не побоялась этого сделать. Причины, по которым Саморукова рассказала о своей болезни во всеуслышание, связаны не с поиском поддержки у посторонних людей, не с желанием рассказать о том, как ей удается бороться с недугом, но с тем, как её пытались лечить в Национальном институте рака.
"Химиотерапевт сказала, что нужно срочно начинать лечиться. На вопрос "Нужно ли делать биопсию?" (а по протоколу это первая обязательная процедура) она ответила "Нет, не нужно, и так все ясно". И после этого предложила купить именно у неё препарат авастин для капельниц за 28 тысяч гривен (приблизительно тысяча евро. – РС): "Так как если это лекарство приобрести в другом месте, то нет уверенности, что это не подделка". Я была так растеряна, что согласилась, не проверив", – рассказывает Саморукова. Врач направила больную покупать лекарство в коридор больницы у мужчины по имени Валентин, который выложил свой товар на подоконник и принимал плату только наличными, причем в любой валюте. Никаких чеков или квитанций Валентин не выдавал. Врач на вопросы пациентки о прогнозе лечения не ответила.
Я не прошла мимо этого, в общем-то, рядового для постсоветской действительности свидетельства потому, что ничего, как оказывается, не меняется. Мое знакомство с методами лечения в Институте рака состоялось в 2000 году: 500 долларов за операцию хирург потребовал выплатить вперёд. Вся наша семья собралась в условленный день у дверей операционной, в небольшом коридорчике, здесь же толпились родственники других больных. Время от времени выходил врач и рассказывал об успехе или неудаче операции. Внезапно в коридор вышла медсестра, назвала мою фамилию и потребовала немедленно бежать с пятого на первый этаж в аптеку, чтобы купить хирургические губки: они срочно понадобились, потому что началось кровотечение. Тогда я воспринимала все эти ужасающие подробности с полной обреченностью.
Прошло 20 лет, а в киевском Институте рака, оказывается, всё так же платят в конвертах за лекарства, операции и анализы. Никто не даёт прогнозов лечения, называют лишь необходимую для лечения сумму. Марина Саморукова о своем враче говорит так: "Может быть, она и компетентна, но хочет зарабатывать деньги быстро, сразу, а про то, что она врач, думает меньше всего".
Можно, конечно, от всего отмахнуться: дескать, речь об Украине, там "полный хаос и неразбериха". Но тогда что делать со списком покончивших с собой из-за несвоевременного лечения, недостатка обезболивающих лекарств или просто недиагностированных случаев рака россиян: контр-адмирал Вячеслав Апанасенко, профессор Михаил Люде, физик-ядерщик Алексей Калагин? Как быть со статьями юристов, рассказывающих рассеянным гражданам, что после диагностирования рака в России все-таки можно, хотя бы частично, получить бесплатную медицинскую помощь? Ну и наконец, статистика количества вновь зарегистрированных случаев заболевания раком и смертности от этой болезни в России и Украине на сто тысяч населения практически идентична. Хотя реальность от этой статистики, видимо, далека в обеих странах. Завышенные или заниженные цифры государственной статистики (в зависимости от того, что в данный момент выгоднее) – ещё одна болезнь постсоветского настоящего.
Сколько среди умерших тех, кому при жизни не хватало средств на дорогостоящие анализы для выявления раковых заболеваний?
После так называемых майских указов Путина 2012 года россияне, по данным мониторинга РАНХиГС, стали меньше умирать от онкологических, сердечно-сосудистых заболеваний, туберкулеза, но по прочим причинам стали умирать чаще: в последние годы наблюдался необычный всплеск смертности от редких болезней, заболеваний нервной, эндокринной и мочеполовой систем. Именно с раком и болезнями сердца президент России и призывал бороться. В новых майских указах призыв снизить смертность от онкологических заболеваний прозвучал снова. Вахтанг Мерабишвили, руководитель отдела противораковой борьбы НИИ онкологии имени Н. Н. Петрова, сразу после того, как было объявлено об очередных призывах, написал открытое обращение к врачам с просьбой не искажать статистику. По данным Мерабишвили, показатели выявления раковых заболеваний на первой их стадии крайне завышены (если говорят о 30 процентах, то в реальности речь идет только о 10), а высокая смертность в первый год с момента выявления рака связана с тем, что речь идет о поздней стадии заболевания. Понятно, что чем раньше рак обнаружат, тем выше вероятность его излечения, тем ниже риск преждевременной смерти.
Эксперты обращают внимание на то обстоятельство, что среди мировых лидеров стран с наибольшим количеством случаев заболевания раком – развитые государства. Но это не потому, что в этих странах чаще болеют, а потому, что в Германии, Франции, США действует доступная для граждан система страховой медицины. Что это означает? А вот что: скрининг раковых заболеваний проводится у женщин ежегодно; если ненароком забудешь пройти специализированное медицинское обследование, то заботливые страховые компании пришлют напоминание. При таком подходе уровень выявляемости болезни на ранней стадии значительно выше, чем на постсоветском пространстве. Статистика в странах бывшего СССР не учитывает запущенные случаи, когда на лечение денег нет и человек умирает от рака, не успев посетить доктора, который поставит ему диагноз.
Еще одна странная статистическая закономерность – очень высокие показатели смертности от неустановленных причин (7,6 процента от общего количества всех умерших). Это третья, вслед за раковыми заболеваниями и заболеваниями сердечно-сосудистой системы, причина смерти в России в 2018 году. Для сравнения: в странах Европейского союза смерть по невыясненным причинам составляет лишь 1 процент от общего числа умерших. Сколько среди таких умерших тех, кому при жизни не хватало средств на дорогостоящие анализы для выявления раковых заболеваний, или тех, кто просто не мог себе позволить отправиться за тридевять земель туда, где такие анализы или лечение доступны?
Ну и наконец, статистика Росстата, которой любят оперировать не только журналисты, но и чиновники, не соответствует данным профильных научных учреждений: в 2017 году число умерших от раковых заболеваний на 25 482 человека меньше, чем по данным совместного исследования Московского научно-исследовательского онкологического института им. П. А. Герцена и российского Центра информационных технологий и эпидемиологических исследований в области онкологии. Если верить данным Росстата, то кажется, будто болезнь удается всем миром победить.
"Я понимаю людей, которые не хотят поднимать этот вопрос, не хотят это всё рассказывать, потому что диагноз очень серьезный и просто нет времени на публичные выяснения: нужно заниматься тем, чтобы хоть как-то разобраться с этой проблемой, – говорит Марина Саморукова. – Но я считаю так: нужно, чтобы это стало известно, нужно, чтобы были приняты какие-то меры". Марина проходит лечение в частной клинике. Она говорит, что без помощи живущего за рубежом сына ей было бы не под силу оплатить лечение.
Александра Вагнер – журналист Радио Свобода
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
