Во второй части этого выпуска: Освобождение голоса. Как связана свобода слова и свобода горла. Стихи Анатолия Наймана и писательница Елена Бочоришвили о родных языках.
Начнем с передачи из цикла «Писатели и музыка». Автор цикла Владимир Абаринов.
Лев Мей и Римский-Корсаков: опера о первохристианах.
Лев Александрович Мей считается посредственным поэтом и очень плохим драматургом. Его пьесы критиковали за натянутость и искусственность положений, его стихи – за банальность. «Спрашивается, почему, ради какой цели Мей принуждал насильно свою Музу ворочать мельничные жернова?» - удивлялся поэт Борис Садовской. Но удивительное дело. Плохой поэт стал соавтором огромного количества романсов. Один только Чайковский написал 11 романсов на стихи Мея. А были еще Глинка, Бородин, Направник, Римский-Корсаков, Мусоргский, Рахманинов, Балакирев, Гречанинов, Цезарь Кюи... А плохой драматург стал выдающимся либреттистом. Все претензии, которые предъявлялись к его драмам, не имели никакого значения для Римского-Корсакова, сочинившего по ним «Псковитянку», «Царскую невесту» и «Сервилию».
Первые две оперы хорошо известны, поэтому поговорим о третьей. Она написана на античный сюжет, что само по себе большая редкость в русской опере. Не будем забывать, что Римский-Корсаков дожил до Серебряного Века с его интересом к античности, был учителем Игоря Стравинского и сам искал новые формы.
Сюжет оперы взят из эпохи Нерона. Его основную коллизию составляет столкновение язычества с христианством. В ней есть историческая основа. Мей составил подробнейшие примечания к своей драме, изложил эту основу и честно признался в искажениях.
Действие первого акта происходит на римском Форуме. Это массовая сцена, из которой мы узнаем о политических интригах, разговор вполголоса сменяется торжественным шествием по случаю праздника в честь богини Афины.
Народ славит Нерона, в том числе за то, что он спас Рим от христиан:
Давно ли нам безверие грозило?
Давно ли ложное учение с Востока
умы людей собою заражало,
и деревом ветвистым разрасталось,
и тень свою бросало на Олимп?
Но кесарь поднял страшную секиру
и древо ядовитое срубил до корня...
На Форуме присутствует старик-христианин. У него нет имени, но, может быть, это даже апостол Петр или апостол Павел - оба примерно в это время находились в Риме и были казнены. Старик возмущен идолопоклонством:
О, чада тьмы!.. Слепотствуя во мраке,
ходя в грехе и рабствуя греху,
вы своего не знаете владыки!
...Один есть Бог всесильный,
но вы его не знаете, безумцы!
Ваши боги...
Вот ваши боги! Мрамора осколок...
Казнь христиан Нероном. Телесериал по роману Генрика Сенкевича Quo vadis? («Камо грядеши?»).
С этими словами старец разбивает посохом изваяние Дианы. Толпа готова его растерзать, но тут появляется трибун Валерий и прекращает самосуд. За этой сценой внимательно наблюдает с террасы дома своего отца, сенатора Сорана, Сервилия. Она просит Валерия спасти «несчастного безумца». Валерий говорит старику:
Тобою оскорбленная богиня
прияла образ благородной девы
и чистым словом непорочных уст
спасла тебя на краткий миг от смерти,
чтобы ты мог раскаяться...
Валерий приказывает стражникам увести старика в темницу, чтобы дать ему возможность раскаяться. Но старик и не думает каяться. Он рад принять мученическую смерть.
Идем, я жажду лютой смерти!
Всесильный Боже, мне, рабу,
дозволь сподобиться мучений,
Твое святое имя славя!
Место действия второго акта – термы Агриппы. Здесь беседуют, пируют и созерцают танец менад трое сенаторов, умышляющих заговор против префекта преторианцев Тигеллина. Вместе с ними вольноотпущенник Эгнатий, о котором Тацит пишет:
Искушенный в притворстве, он внешностью и речами изображал добродетель, но в душе был хитер, коварен, жаден и похотлив.
В конце акта выясняется, что Эгнатий – провокатор. Он втерся в доверие к заговорщикам по заданию Тигеллина.
В третьем акте у Сервилии происходит тяжелое объяснение с отцом. Отец хочет выдать ее за своего друга, сенатора Тразею. Сервилия признается ему, что любит другого. Отец сердито отвечает, что такое дитя, как она, любить еще не умеет. Сервилия остается одна и жалуется на свою девичью судьбу.
Зачем же
богами чувство женщине дано,
когда свободу чувства отнимают
у ней судьба и люди?
Появляется Валерий, сын сенатора Тразеи. Это и есть возлюбленный Сервилии.
После этого дуэта влюбленные узнают, что Тразея отказался от брака с Сервилией в пользу сына. Казалось бы, все устроилось, но тут новый поворот сюжета: входит центурион и объявляет, что сенаторы Соран и Тразея обвинены в измене.
Чтобы узнать о судьбе отца и жениха, Сервилия в четвертом акте идет к волшебнице Локусте. Это, кстати, тоже историческое лицо, знаменитая отравительница, к ее услугам прибегали и Калигула, и мать Нерона Агриппина, и сам Нерон.
Локуста вызывает дух Гекаты – богини лунного света и магии. Но Геката дает туманное предсказание. Сервилия в смятении. И тут появляется Эгнатий. Он предлагает Сервилии спасти отца в обмен на любовь Сервилии. Сервилия гневно отвергает сделку.
Сервилия в отчаянии. В этот момент к ней приходит невольница Локусты. Она, оказывается, христианка. Невольница уводит Сервилию тайным ходом в катакомбы – туда, где молятся христиане.
Пятый акт. Суд на сенаторами-заговорщиками. Сервилию на этом суде обвиняют в занятиях магией. Свидетелем обвинения выступает Эгнаций. Вот что об этом пишет Тацит:
На вопрос обвинителя, не продала ли она свадебных уборов или снятого с шеи ожерелья, чтобы добыть деньги для магических таинств, она, простершись ниц, долго плакала, не произнося ни слова, а затем, обняв жертвенник с алтарем, сказала: «Я не призывала злых богов, не произносила заклятий и в моих злосчастных молитвах смиренно просила только о том, чтобы ты, Цезарь, и вы, сенаторы, оставили жизнь этому лучшему из отцов.
Когда обвиняемые уже обречены, появляется Валерий, которого Сервилия считала погибшим. По праву трибуна он накладывает вето на приговор и дает понять, что это воля Нерона.
Заключительная сцена спектакля Камерного музыкального театра имени Покровского. Сервилия – Татьяна Федотова. Дирижер – Дмитрий Крюков.
Но Сервилия вследствие постигших ее потрясений при смерти. Она признается, что стала христианкой и берет с Валерия клятву не мстить врагам. Ее кончина и всепрощение производят такое впечатление на присутствующих, в том числе на Эгнатия, что они тоже готовы уверовать в Христа. Эгнатий рвет на себе волосы и восклицает:
Есть всемогущий Бог!
Есть неумытный судия на небе,
защитник добрых и каратель злых.
Тут появляется старец, возглашающий:
Здесь Божий перст, падите ниц пред ним.
Его уразумев, воскликните со мною:
в единого живого верю Бога!
И все новообращенные христиане падают ниц с возгласом Credo! – «Верую!»
Драма Мея никогда не ставилась на профессиональной сцене. Опера Римского-Корсакова выдержала в Мариинском театре в 1902 году всего семь представлений. Естественно, опера о торжестве христанства над язычеством не могла быть поставлена на советской сцене. Фрагменты «Сервилии» были записаны в 1949 году артистами Большого театра под руководством дирижера Онисима Брона. Каким чудом ему это удалось – Бог весть. В этой записи мы сегодня арию и два дуэта. Сервилия – Ольга Пиотровская, Валерий – Георгий Нэлепп, Эгнатий – Павел Лисициан, оркестр Всесоюзного радио. В 2016 году по инициативе Геннадия Рождественского «Сервилия» была поставлена в Камерном музыкальном театре имени Бориса Покровского. В этом исполнении мы слушали сцены из первого и четвертого акта, а сейчас услышим финал оперы.
Далее в программе:
Освобождение голоса. Как работают с голосом театральные педагоги, артисты, чревовещатели.
Радиоантология современной русской поэзии.
Стихи Анатолия Наймана. Поэт родился в Ленинграде в 1936 году. Автор многочисленных книг лирики и прозы, переводчик, эссеист. Живёт в Москве.
На смерть Александра Сопровского
(отрывок)
Прикосновеньем лёгким губ ко лбу
Я словно сдул с лежащего в гробу
Последний дым обличия земного
И разглядел сквозь сумму черт судьбу,
Тем паче что осталось черт немного.
Где, где косящий хрупкой зернью глаз,
Что видит он теперь и видно ль что-то
Там, где не то моря бескровных плазм,
не то секунд заледенелый пласт
И многое, с чего не сделать фото…
Родной язык. Разговор с писательницей Еленой Бочоришвили о грузинском и русском языках.
