- Конституционный суд России обязал депутатов изменить законодательство и предоставить возможность родственникам умерших пациентов знакомиться с их медицинской документацией.
- Судебная тяжба из-за картины Карла Брюллова "Христос во гробе" растянулась на полтора десятка лет, исход дела до сих пор непонятен.
13 января Конституционный суд РФ вынес первое в этом году постановление, которое, пожалуй, касается каждого, так как связано с действием врачебной тайны. Суд установил, что врачи обязаны по требованию родственников и доверенных лиц умерших пациентов выдавать их медицинские документы. Больницы чаще всего отказываются знакомить родственников с медицинской документацией, ссылаясь на врачебную тайну, даже если при жизни пациент давал согласие на разглашение сведений о своем здоровье. Так произошло и в истории Риммы Свечниковой, которой пришлось дойти до Конституционного суда, чтобы получить доступ к медкарте своего скончавшегося мужа.
Видеоверсия программы
Это постановление комментирует одна из авторов независимого заключения по делу Риммы Свечниковой, которое готовил для КС России Институт права и публичной политики, юрист Фонда "Русь сидящая" Ольга Подоплелова.
Ольга Подоплелова: Это действительно знаковое постановление для очень большого количества россиян. К сожалению,вплоть до настоящего времени суды встают на сторону больниц и, руководствуясь положениями статьи 13 закона об основах охраны здоровья граждан, отказывают родственникам в том, чтобы ознакомиться с медицинской картой пациента, узнать, какие лекарства ему выдавали, была ли ему надлежащим образом и в надлежащее время оказана медицинская помощь.
Марьяна Торочешникова: Чтобы можно было провести какую-то свою независимую экспертизу, не привлекая правоохранительные и судебные органы, и понять, лечили ли врачи человека ответственно и правильно или допустили халатность.
Ольга Подоплелова: Совершенно верно.
Суд установил, что врачи обязаны по требованию родственников и доверенных лиц умерших пациентов выдавать их медицинские документы
Марьяна Торочешникова: Постановления Конституционного суда вступают в силу немедленно, прямо в день их провозглашения, и дальше уже законодатели должны что-то делать. Но сколько могут это делать законодатели? Ведь в России сейчас происходит не совсем понятно что: меняют правительство, у Думы могут появиться какие-то другие дела. И как быть тем, кто уже сегодня хочет выяснить, что же произошло на самом деле?
Ольга Подоплелова: Процесс принятия законопроекта – не однодневная процедура. Правительство должно в определенный срок – шесть месяцев – разработать законопроект во исполнение постановления КС и внести его в Госдуму. А как дальше Государственная Дума будет рассматривать этот законопроект – это уже ответственность самой ГД, и здесь никакие сроки заранее не предопределены.
Конституционный суд действительно определил особый порядок исполнения его правовой позиции до того момента, как будет принят закон и федеральный законодатель урегулирует процесс передачи медицинских данных родственникам или иным лицам, которые могут быть заинтересованы в получении этой информации. КС высказал следующую правовую позицию: по требованию определенного круга лиц (а это члены семьи умершего пациента, супруга или супруг, другие близкие родственники, а также иные лица, указанные в информированном добровольном согласии) они могут получать копии медицинской документации для ознакомления. Эта правовая позиция является общеобязательной, и все медицинские организации, независимо от их организационно-правовой формы, будь то публичная больница или частные клиники, обязаны этому следовать.
Марьяна Торочешникова: А если они упрутся и скажут: "Мы ничего не знаем", - куда жаловаться?
Ольга Подоплелова: Такой риск, конечно, есть. В этом случае можно пожаловаться в прокуратуру, не только написать жалобу, но и обратиться на "горячую линию", чтобы ускорить процесс передачи медицинской документации. Есть случаи (и так было в деле Риммы Свечниковой), когда администрация идет на фальсификацию документов, и тут счет может идти на часы, если врачи действительно хотят скрыть какие-то данные от родственников умершего пациента.
Марьяна Торочешникова: А это распространенная практика? Я совсем не хочу кидать камень в огород врачей, я понимаю их положение. Бывает реальная халатность, которую нужно доказывать, и это уголовное преступление, но бывает и просто ошибка, какой-то недосмотр или неаккуратность при заполнении документов. То есть врач, может быть, и делал-то все правильно, но одно дело – бумажная работа, которой "займусь-ка я в конце дня", а другое дело – лечение. Но из-за отсутствия каких-то записей в документах к врачам могут возникнуть серьезные претензии, в том числе и возбуждение уголовного дела. Они именно поэтому скрывают данные? Есть, на ваш взгляд, ситуация, при которой можно избавить и врачей от боязни, что их схватят за руку за то, что они что-то не так или не то написали, но при этом и люди получат возможность узнать правду о том, как лечили их близких?
Ольга Подоплелова: Я тоже не хочу бросать камень в огород врачей, поскольку в большинстве случаев они выполняют свою работу добросовестно, и хочется надеяться, что те вопиющие нарушения, о которых становится известно в публичном пространстве, - это все-таки исключения из общего правила.
Когда есть режим тайны, нежелание делиться информацией, всегда начинает возникать подозрение в том, не скрывается ли в этом деле что-то нехорошее, неправомерное. В данном случае врачам должно быть выгодно поделиться информацией о том, что они выполнили все, что могли, в той ситуации, в которую были поставлены, и не скрывать порядок своих действий.
Марьяна Торочешникова: В постановлении Конституционного суда отмечено, что право требовать медицинские документы есть у родственников, членов семьи и других людей, указанных в информированном согласии. А если этот человек – не родственник? Известно, что в России очень многие люди живут в никак не оформленных партнерствах: мужчины и женщины, существуют и однополые партнерства. В этом информированном согласии могут указать кого угодно, но где гарантия, что человеку дадут эти документы, если он не является ни мужем, ни женой, ни ребенком, никак не может доказать свое родство?
Ольга Подоплелова: Конечно, на практике может быть все что угодно. Но постановление КС разрешает таким людям получать медицинскую документацию умерших пациентов, если они указаны в добровольном информированном согласии. Постановление Конституционного суда является общеобязательным: то, что написано в резолютивной части, должно исполняться на практике. Если больница по каким-то причинам отказывает в доступе к медицинской документации, значит, следующий шаг – пожаловаться в суд и уже в судебном порядке добиваться доступа к этой информации.
Марьяна Торочешникова: А как может человек, который не хочет, чтобы кто-то когда-либо узнал о состоянии его здоровья и причинах смерти, написать запрет на то, чтобы делиться информацией? Куда ему идти? К нотариусу? Во все поликлиники? Носить в кармане бумагу о том, что он против?
Ольга Подоплелова: Можно пойти к нотариусу и заверить свой отказ от предоставления медицинской документации. Или написать в добровольном информированном согласии: "Я не согласен на предоставление данных о состоянии моего здоровья и медицинской документации таким-то людям", - или "вообще никому".
Марьяна Торочешникова: Как повлияет это постановление на судебную практику и на положение дел в медицине?
Ольга Подоплелова: Это открывает родственникам путь в суды. Когда им не дают медицинскую документацию, они не могут заявлять какие-то требования, и это становится для них проблемой. Но здесь ведь речь идет не только об уголовном преследовании врачей. Это не всегда единственный способ защиты прав как умершего пациента, так и родственников. Здесь могут возникать вопросы о качестве медицинской помощи, не связанные с уголовным преследованием: например, с требованиями врачей оплатить какое-то лекарство. Как вы докажете, что это лекарство давалось человеку? Только если в медицинской карте будет написано, что это лекарство было ему каким-то образом введено. И в этом плане постановление Конституционного суда будет очень большим подспорьем тем людям, которые готовы судиться за восстановление справедливости.
Марьяна Торочешникова: Или в претензионном порядке решать какие-то вопросы.
Ольга Подоплелова: Да, через страховые компании, например, поскольку они вправе проводить экспертизу качества медицинской помощи, в том числе по заявлению родственников.
Марьяна Торочешникова: И если у них на руках уже есть все необходимые документы, сделать это будет значительно легче.
Ольга Подоплелова: Совершенно верно. Но постановление Конституционного суда не касается страховых организаций. КС написал пока только о медицинских организациях, то есть о больницах: он был ограничен предметом обжалования, с которым обратилась в КС гражданка Свечникова. А когда речь зайдет о внесении поправок в закон об основах охраны здоровья граждан, этот момент тоже нужно будет обязательно урегулировать в законе.
Марьяна Торочешникова: Конституционных судей буквально вынудили принять это постановление. На протяжении нескольких лет неоднократно менялся закон об основах охраны здоровья граждан и всплывал вопрос о врачебной тайне и доступах к медицинской документации, но депутаты как будто не видели проблемы и меняли все что угодно, только не эти положения. А теперь им уже никуда не деться.
Ольга Подоплелова: Да, российскому законодателю, видимо, придется пойти по стопам тех государств, которые уже урегулировали этот вопрос в своем законодательстве. Например, такое законодательство есть в Великобритании, Германии, Австралии. И их законодательство как раз можно использовать в качестве примера для того, каким должен быть наш закон.
17 лет семья коллекционеров из Германии борется за возвращение из России своего имущества - картины Карла Брюллова "Христос во гробе". В начале 2000-х коллекционеры имели неосторожность отправить эту картину на экспертизу в Государственный Русский музей, чтобы удостовериться в ее подлинности. С тех пор "Христа во гробе" они не видели. Слово Анастасии Тищенко.
Суды признавали "Христа во гробе" сначала "орудием преступления" и "объектом контрабанды", а потом выносили решения, что картину нужно вернуть. На каком-то этапе вмешивался даже Конституционный суд РФ, когда речь шла о конфискации "объектов преступления". А теперь выясняется, что картина вообще не принадлежит Певзнерам.
Суды признавали "Христа во гробе" сначала "орудием преступления" и "объектом контрабанды", а потом выносили решения, что картину нужно вернуть
О ситуации расскажут адвокат Максим Крупский, который представляет интересы коллекционеров Певзнеров, и Александр Певзнер.
Максим Крупский: Это позиция прокуратуры, а теперь и Верховного суда. На самом деле еще в 2017 году президиум Верховного суда постановил, что в силу вступает решение 2014 года о том, что картина подлежит возвращению Ирине и Александру Певзнерам как законным владельцам. Два с половиной года это решение не исполняется. Министерство культуры отказывалось возвращать эту картину, мотивируя это тем, что у них нет никаких решений о том, что она должна быть исключена из музейного фонда. Но она должна была быть оттуда исключена, потому что если вынесено решение о том, что предмет подлежит возвращению законному владельцу, то это решение нужно исполнить. Спустя два с половиной года, осенью 2019-го прокуратура подает представление в Верховный суд, в котором говорит: "Спустя 16 лет мы засомневались в том, что Александр и Ирина Певзнеры являются законными владельцами, так как в материалах дела есть документы о том, что на экспертизу картину сдавала теща Александра Людмила Белякова".
Прокуратура полностью извратила смысл того, что имеется в материалах дела. Людмила Белякова указывала, что она действовала по просьбе Александра, потому что в тот момент он находился за пределами России. И ни в одном из показаний, которые она давала при проведении следственных действий, Белякова не указывала, что претендует на эту картину. И не только она, но и другие свидетели указывали на то, что Александр и Ирина являются собственниками этой картины. Таким образом, прокуратура фактически подтасовала те документы (во всяком случае, извратила их смысл), которые имеются в материалах дела, и Верховный суд вслед за прокуратурой сказал: "Действительно, есть сомнения", хотя за 16 лет никаких сомнений ни у кого не возникало. Они возникли потому, что прокуратура участвовала везде – и в первой, и во второй, и в третьей инстанции, и в Конституционном суде, и в Верховном суде.
Марьяна Торочешникова: Александр, что происходит? Почему вам не хотят вернуть ваше имущество?
Александр Певзнер: По-моему, это достаточно очевидно. Они хотят отнять эту картину и получить ее в государственную собственность.
Марьяна Торочешникова: Но почему бы тогда просто не предложить вам продать картину?
Александр Певзнер: В 2009 году следователь Краевский предлагал мне оставить ее в обмен на прекращение уголовного дела. Весной этого года Европейский суд коммуницировал нашу жалобу на неисполнение судебного решения о возвращении нам картины и на решение Верховного суда о ее конфискации. С точки зрения европейского права, я по-прежнему являюсь жертвой нарушения конвенции, хотя решение о конфискации Верховного суда уже отменено. Европейский суд говорит, что должны быть выплачены компенсации, я должен быть признан жертвой, что конвенция нарушена. Но этого не произошло, и все это по-прежнему находится в работе Европейского суда.
Через два месяца после коммуникации мне позвонил адвокат, фамилию которого я не хотел бы называть (я считаю, что его подставили). Он сообщил мне, что некий другой адвокат, который ранее работал в ФСБ и вел мое дело, делал обыск в моей квартире в 2003 году (тогда он был в звании майора – майор Роман Александров), хочет со мной переговорить на предмет того, не желаю ли я продать картину государству, что эта инициатива исходит от Министерства культуры. А тот теперь уже не майор, а адвокат и профессор. Было сказано, что шансов увидеть эту картину, а тем более вывезти ее за границу у меня нет, что для меня это единственный вариант разрешения ситуации. Мы с женой решили, что не хотим ничего продавать. Это в любом случае была бы продажа под дулом пистолета. Кроме того, мы подумали, что это провокация.
Марьяна Торочешникова: Не говоря уже о том, что, наверное, для вас это уже дело принципа, ведь это длится 17 лет, сменилось несколько адвокатов.
Александр Певзнер: Естественно!
Марьяна Торочешникова: А где сейчас картина? Мы уже не первый раз обсуждаем эту историю в нашей программе. Анастасия Тищенко, прочитав все, что писали за эти 17 лет, сказала: "Мне кажется, уже давно кто-то прибрал себе эту картину, поэтому ее не хотят отдавать".
Максим Крупский: Таких данных у нас нет. Согласно официальным данным, она по-прежнему находится в Русском музее. Очень примечательна мысль, изложенная в судебном решении Верховного суда, о том, что картина является культурной ценностью и представляет особый интерес для Российской Федерации. Верховный суд написал, что это нужно учитывать при решении вопроса о ее судьбе. И это нонсенс, потому что в кассационной инстанции имеет значение только вопрос законности вынесенных ранее судебных решений! Если решения были вынесены в нарушение закона, то их нужно либо отменять, либо изменять. Но ни на одной странице представления прокуратуры, ни на одной странице судебного решения Верховного суда не указано ни одной нормы, которая была бы, по мнению прокуратуры или ВС, нарушена нижестоящими судами.
Марьяна Торочешникова: Зато неоднократно говорилось о значимости картины.
Максим Крупский: Более того, там указано, что при решении таких вопросов в особых случаях необходимо исходить из принципа приоритета связи происхождения картины и страны происхождения.
Марьяна Торочешникова: Цитирую: "В отношении произведений искусства, законно находящихся на территории страны и принадлежащих к культурному наследию всех наций, государство на законных основаниях может принимать меры, направленные на наиболее эффективное обеспечение широкого доступа к этим произведениям в интересах всеобщей культуры, что является приоритетным для общественных интересов государства". И при этом картину с 2010 года никто не видел!
Максим Крупский: Даже раньше. А несколькими абзацами выше этой цитаты Верховный суд, то есть одна из высших судебных инстанций, прямо пишет в судебном решении, что в целях охраны и обеспечения возможности недопущения криминального оборота культурных ценностей государству следует совершить такие-то действия. То есть фактически в отсутствие приговора Александр в очередной раз де-факто и де-юре признан Верховным судом виновным в совершении неких криминальных действий. Это тоже нонсенс, прямое нарушение принципа презумпции невиновности! Говорить, что при решении вопроса о судьбе вещдока нужно исходить из интересов государства, - это подмена целей проверки законности судебных решений.
Марьяна Торочешникова: Действуя по той же логике, можно ли прийти к человеку домой, увидеть сохранившуюся у него дома неизвестную работу Шишкина, Айвазовского или Брюллова и отобрать ее?
Говорить, что при решении вопроса о судьбе вещдока нужно исходить из интересов государства, - это подмена целей суда
Максим Крупский: Формально позиция, изложенная Верховным судом в этом решении, позволяет это сделать. Там написано, что прокуратура действует в интересах государства, ну, и где-то еще дополнительно в целях проверки законности вынесенных судебных решений. При этом нигде не указано ни одной нормы, которая была бы нарушена судами нижестоящих инстанций, то есть мы можем сделать вывод, что в данном случае речь идет исключительно о государственных интересах. И, руководствуясь такой позицией, можно сказать, что если у человека находится какой-то предмет, представляющий интерес для государства, то, в принципе, в интересах государства можно его каким-то образом изъять, а каким – не важно.
Марьяна Торочешникова: Назвать его "культурной ценностью" и забрать в какой-то музейный фонд, где его никто никогда не увидит.
Максим Крупский: Если упростить ситуацию, то мы имеем следующие исходные данные. Есть оригинальный договор купли картины, подлинность которого никем не оспаривается. Есть люди, которые заплатили за эту картину (Александр и Ирина Певзнеры) и являются ее собственниками: они законным образом ее приобрели и ввезли на территорию России для проведения экспертизы и не вывозили то, что находилось на территории РФ. Они ввезли и собирались вывезти свое собственное имущество. Незаконность приобретения этого имущества никем не доказана. И 17 лет они не могут получить назад это имущество! Возникает вопрос: в каких государственных интересах это сделано?
Марьяна Торочешникова: Александр, на что вы рассчитываете в этой ситуации, если с вами на протяжении 17 лет вот так поступают российские чиновники, правоохранители и суды?
Александр Певзнер: Рассчитывать на что-то тут сложно. Тем не менее, мы не хотим сдаваться, считаем, что все это совершенно невероятная наглость со стороны государственных органов и судов. Мы будем бороться дальше, вновь подавать в Конституционный суд, посылать дополнительную жалобу в ЕСПЧ, обращаться к уполномоченному по правам человека в РФ. Но когда Верховный суд фактически полностью игнорирует все законы и декларирует, что государство открыто претендует на это имущество, перспективы, конечно, не очень хорошие.
Марьяна Торочешникова: Как вы думаете, где сейчас ваша картина?
Александр Певзнер: Думаю, она в Русском музее. Это слишком скандальное дело, чтобы ее кто-то куда-то утащил. Может быть, потом.
Марьяна Торочешникова: А что в ней такого особенного, что в нее так вцепилось российское чиновничество, музейщики и ФСБ?
Александр Певзнер: В российской культурной традиции Брюллов – великий гений русского искусства. Бесспорно, это очень крупный художник. Кроме того, картина написана в очень редкой технике: у Брюллова нет больше таких работ, и в русской школе их тоже нет. Она написана в технике транспаранта, то есть предназначена для рассматривания с подсветкой сзади холста – тогда она начинает гореть различными красками, приобретает цветность. Это очень редкая работа для русской школы. В Европе такие работы есть, но большинство из них погибли, потому что были написаны на тонких холстах, и их надо было освещать открытым огнем – факелами, свечами. В России их нет. Но думаю, даже не поэтому: Брюллов – и этого достаточно.
Марьяна Торочешникова: Правильно ли я понимаю, что, зная обо всей этой истории, ни один коллекционер, находящийся в ясном уме и твердой памяти, не повезет в Россию никакое свое произведение искусства, потому что у него точно так же могут его отобрать?
Максим Крупский: Тут большие риски. Если поставить себя на место коллекционера, то я бы задумался, везти или нет. Это дело явно свидетельствует, что ты не застрахован от того, чтобы тебя без приговора признали виновным в совершении преступления и разными способами, под разными предлогами, спустя неограниченное количество времени, могли бы лишить этого имущества. Более того, у тебя не будет реальных возможностей отстоять это имущество, ведь сейчас вынесенное Верховным судом решение заблокировало разрешение судьбы "вещественного доказательства".
Это очень важное нарушение: при рассмотрении или прекращении уголовного дела, если имеется вещественное доказательство, то нужно решить, что с ним делать. И его судьба была разрешена до 19 декабря 2019 года: решили вернуть картину. Даже когда суд конфисковал ее как "орудие преступления", это тоже было одной из форм разрешения вопроса о судьбе вещественного доказательства. Сейчас, когда Верховный суд пошел на поводу у прокуратуры и исключил из всех судебных решений указание на то, что картина подлежит законным владельцам, Александру и Ирине Певзнер, он же не указал, что нужно вернуть картину какому-то законному владельцу. Этот законный владелец неизвестен, поэтому идите в гражданский суд и там выясняйте, кто из вас законный владелец – теща или Александр. Он просто не указал ничего, что нужно с ней сделать. Картина зависла во времени и пространстве. Она осталась в Русском музее, включенной в музейный фонд, хотя решение, на основании которого она туда попала, было отменено в 2017 году.
Марьяна Торочешникова: Чем дольше я слежу за тем, как развивается эта история с "Христом во гробе", тем очевиднее становится уже давно зашкаливающий цинизм представителей правоохранительных органов и судов. Сначала они пытались состряпать какое-то уголовное дело, действовать в рамках хоть какого-то закона. А сейчас они как бы говорят: "Вот решение. Мы просто исключили упоминание Певзнеров как владельцев картины, и делайте с этим что хотите".
Максим Крупский: Первое, что мне пришло в голову после того, как я прочитал представление прокуратуры, которая просила исключить упоминание об Александре, - это Министерство правды Оруэлла, стирание с любых документов каких бы то ни было упоминаний о каких-то событиях. Верховный суд придал такой практике легитимное значение.
Марьяна Торочешникова: То есть один раз можно попробовать с картиной, а другой раз – еще с чем-нибудь.
Максим Крупский: Этим ключиком открыли очень важный прецедентный замочек, после которого практика по такого рода делам может принять совсем нехороший с точки зрения прав человека оборот. Это один из важнейших примеров того, как нарушается принцип верховенства права, и это дело очень важно с точки зрения юридической практики.
Марьяна Торочешникова: К сожалению, в России в последние годы такое происходит все чаще и чаще.
