Фестиваль документальных фильмов Visions du Réel в Швейцарии – первый из крупных кинофестивалей, решивший ничего не отменять и не переносить из-за карантина, а полностью уйти в онлайн. Среди его международных премьер – фильм "Россия – это мы", снятый живущей в Москве француженкой, уроженкой Лиона Александрой Дальсбек. Его герои – молодые москвичи, работавшие в штабе Алексея Навального в ту пору, когда он решил бросить вызов Владимиру Путину и баллотироваться на пост президента России. Власти всячески пытались препятствовать его предвыборной кампании, было совершено нападение на штаб Навального, но его юные сторонники демонстрировали удивительное бесстрашие: проводили пикеты у правительственных зданий, в том числе и ФСБ, требуя освобождения политзаключенных и регистрации своего кандидата. Главные герои фильма – Николай и Милена, погруженные в политическую борьбу и уверенные, что она не напрасна. Им приходится спорить не только с полицией, но и с прохожими, сторонниками Путина, и этот диалог поколений становится лейтмотивом фильма.

Швейцарская онлайн-премьера не осталась незамеченной в России. В одной из рецензий Александру Дальсбек обвинили в предвзятости и почему-то назвали пропагандистом и "оператором Радио Свобода". "Это очень иронично, так как когда я снимала, я как раз мечтала работать на Радио Свобода", – смеется Александра Дальсбек.

– Александра, как вы оказались в России?

– У меня вся жизнь связана с Россией, моя мама из Москвы, а папа – француз. Я с детства приезжала в Москву. В 2014 году я закончила учебу в Франции, не было возможности найти там работу, и я решила попробовать в Москве. Думала вначале остаться на несколько месяцев, и вот уже шестой год я здесь.

– И прекрасно себя чувствуете в Москве?

– Вначале я себя тут не чувствовала прекрасно, потому что сложно покидать свой комфорт. Во Франции у меня были друзья, свои привычки, я там ничего не боялась, и, кроме проблемы с работой, мне было комфортно. Лион – маленький город, меньше миллиона жителей. В Москве вначале было тяжело, но я постепенно стала знакомиться и работать с французскими журналистами. С одним телеканалом, потом с другим, потом с командами, которые приезжали из Франции. Я стала продюсером, мне было все интереснее, была возможность не только работать в Москве, но и путешествовать по России. Это не самая комфортная работа, потому что фрилансером быть не всегда просто, зато очень интересно.

– Лион – город с огромной кинотрадицией, там прекрасная синематека – Институт Люмьера. Вы не благодаря ей стали режиссером?

– Да, когда учишься в Лионе, как минимум раз в год ходишь в Институт Люмьера, чтобы посмотреть классику. Московских детей водят в Пушкинский музей или в Третьяковскую галерею, а нас водили в Институт Люмьера.

– Как вы познакомились с героями вашего фильма и почему решили их снимать?

– Я ни с кем из штаба Навального не была знакома. По журналистским соображениям пошла на большой митинг 26 марта 2017 года. Я была поражена, как много народу вышло. У нас во Франции митинги постоянно проходили, ходить на митинг – это что-то естественное. Я понимала, что мне ничего не будет, если я прогуляю школу и пойду на какой-нибудь митинг с другими учениками. Когда в Москве в марте 2017 года я увидела, как много молодежи на митинге, я поняла, что происходит что-то новое. Раньше мне казалось, что это невозможно, потому что все говорили о том, что оппозиции больше нет или после Болотной все испугались. После этого я решила ходить в штаб Навального, там постепенно познакомилась с ребятами и начала их снимать. Кто-то боялся меня, им было не очень понятно, что мне от них надо. Кто-то меня даже кремлеботом назвал. Было некомфортно поначалу. А другие ребята – например, Милена и Николай Касьян, – сразу поверили, что я не враг. Они мне дали доступ к своим акциям, предупреждали, когда что-то будет происходить.

– Когда я смотрел ваш фильм, я думал о романе Тургенева "Отцы и дети". За 160 лет почти ничего не изменилось. Фильм о таком же конфликте поколений: молодежь за перемены, старики за статус-кво, за Путина, который для них олицетворяет привычный мир. Вечный русский конфликт.

– Да, в фильме этот конфликт очень чувствуется. Часто попадались перепалки между молодыми активистами и взрослыми москвичами. Мне недавно кто-то сказал, посмотрев фильм: "Всё слишком черно-белое, хорошие и плохие". Я понимаю, что в жизни не так, жизнь не черно-белая. Есть, конечно, взрослые россияне, которые недовольны тем, что сейчас происходит, и поддерживают эту молодежь.

– Во Франции тоже такое есть – недоверие молодежи к поколению бумеров, которое будто бы контролирует все деньги.

– Да, есть. Но во Франции другая ситуация. Движение "желтых жилетов" – это не столько конфликт поколений, сколько конфликт классов. Среди "желтых жилетов" были люди из разных поколений, они объединились против Макрона и истеблишмента. В России такого не произойдет. Новое поколение верит в перемены, они хотят изменить страну. Меня поразило, что они готовы жертвовать очень многим, чтобы пойти против системы. А французская молодежь не так сильно рискует, потому что система во Франции совершенно другая. Конечно, сейчас французская полиция стала жестче, их могут побить, они даже глаз могут потерять – это, конечно, чудовищно. Но они не рискуют потерять работу, и из университета их не выгонят, такого нет во Франции. Меня поразило, что эти молодые ребята, которых я снимала, готовы многим пожертвовать, чтобы бороться за свои идеалы.

– Но ведь во Франции и действуют другими методами. В России никто из оппозиционеров не посмеет разбить витрину или банкомат, как было в Париже возле Триумфальной арки.

– Да, это невозможно, потому что тут все запуганы. Я лично не поддерживаю то, что французы бьют витрины и попортили Триумфальную арку. Я не считаю, что это правильные методы. Меня поразило, как вежливо ведут себя в Москве митингующие. Очень сильно запугивают людей. Кто-то осмелился бросить пустую пластиковую бутылку в полицейского, и мы знаем, что потом произошло. Вряд ли в России может случиться то, что происходило весь прошлый год во Франции.

– Можно сравнить протест против пенсионной реформы в России и протест против пенсионной реформы Макрона. В Париже с декабря почти не работало метро, был транспортный коллапс. Представить, что в Москве кто-нибудь осмелится протестовать такими методами, невозможно.

– Да, я себе такого не представляю. Когда речь зашла о конституционной реформе, я думала, что оппозиция будет призывать митинговать, люди выйдут на улицы, но ничего такого не было. Конечно, я удивилась. А сейчас с эпидемией коронавируса вообще невозможно ничего предпринимать.

– Один из ключевых эпизодов вашего фильма – захват московского штаба Алексея Навального, где был избит полицией ночевавший там волонтер Александр Туровский. Вы снимаете суд над ним, его разговор с журналистами после суда. Это странная история, потому что Туровский после этого резко поменял взгляды, стал выступать против Навального. Я посмотрел в его фейсбуке: последняя публичная запись сделана в январе 2020 года: он просит посылать ему на секретный почтовый ящик компромат на Навального. У вас есть версии, что произошло?

– Я общалась с его знакомыми, он же дружил с одним из героев фильма, Николаем Касьяном. Я слышала разные разговоры. Многие думали, что его напугали или шантажировали: мол, нужно так действовать, если ты хочешь, чтобы мы от тебя отвязались, оставили тебя и твою семью в покое. Мне сложно сказать, что могло произойти.

– А что случилось с героиней фильма Миленой, которая так дерзко себя вела на избирательном участке, когда работала наблюдателем?

– Милена – очень крутая девушка. Мы познакомились, когда она стояла в пикете перед Белым домом. Я весь день с ней ходила и поняла: надо ее снимать. Она была уверена, что может как-то повлиять на политическую ситуацию, что ребята, которые ходили в штабы Навального, могут что-то сделать. Но постепенно она стала меньше в это верить. Возникали внутренние конфликты, о которых я не хотела в фильме рассказывать, потому что меня эта тема не интересовала. У нее постепенно возникло разочарование. Она мне как-то сказала: "Мне кажется, все будет как всегда. Все мы старались, все мы пытались что-то сделать, что-то изменить, но в итоге ничего не будет". Она, конечно, не была наивной, она понимала, что выборы пройдут, как должны пройти, что будут только Путин и его кандидаты. Но все равно даже после выборов – я ее снимала 5 мая на митинге против четвертого срока Путина – она думала, что надо что-то делать, против этой системы бороться. Мне кажется, в какой-то момент ей стало морально тяжело, и она просто отошла, решила, что это, видимо, не ее.

– А кто-то из ваших героев остался активистом до сих пор?

– Николай Касьян работает сейчас с Юлей Галяминой. И есть большая группа ребят, которые поддерживали Константина Салтыкова, который почти 9 месяцев провел в СИЗО после того, как его задержали с Навальным 28 января. Пикеты были почти каждый день. Видимо, общественное движение помогло. Потому что в конце концов его все-таки отпустили раньше, чем могли бы. Эти ребята продолжают интересоваться политикой. Я уверена, что если будет новая цель, если что-то начнется еще раз, какая-то движуха, большинство вернется и будет снова активным. Может быть, и с Миленой будет то же самое.

– А с Навальным вы часто общались во время съемок? Как он относился к тому, что вы работаете в его штабе?

– Нет, я с ним виделась два раза, и то мы не общались лично. Я думаю, он относился нормально. Я себя не считала активисткой, я приходила, чтобы запечатлеть, что происходит. Я тогда думала: мы ничего не успеваем, это уже не будет актуально через 6 месяцев. А теперь понимаю, что и через два года это все равно актуально, это исторический момент. Происходило что-то совершенно небанальное. Надеюсь, что через 10 лет герои моего фильма еще раз его посмотрят и подумают с гордостью: какие мы были крутые, мы в это верили и до сих пор верим, мы что-то изменили тогда понемножку, постепенно будем еще менять.

– Фильм называется "Россия – это мы". Кажется ли вам, что этот лозунг оправдан, что эти люди действительно олицетворяют Россию? Или это все-таки меньшинство, а Россия совсем другая?

– Эти люди олицетворяют одну часть России. Конечно, я этим названием не хочу сказать, что эти активисты воплощают Россию, а все остальные – никто. На самом деле те люди, которые с ними дебатируют в фильме, которые с ними не согласны, они тоже Россия. Все персонажи, которые мне попадались в процессе съемок, имеют право сказать: Россия – это мы. Я не считаю, что герои моего фильма важнее всех остальных.

– И все-таки можно сказать, что это пессимистичный фильм, если смотреть его в 2020 году. Видишь людей, которые хотят что-то изменить прямо сейчас, и знаешь, что им ничего изменить не удалось. Все тот же Путин собирается находиться у власти до 2036 года, и никто особо не возражает. Фильм кажется печальной историей разбитых надежд. Нет?

– Нет, мне бы не хотелось говорить, что это печальная картина. Конечно, сейчас ничего яркого не происходит. Но, с другой стороны, поколения меняются. Люди, которые сейчас верят только в то, что им рассказывают Соловьевы и Киселевы по телевизору, в какой-то момент уйдут, их больше не будет. Молодежь сидит в интернете, а оппозиция, Навальный, Яшин, Соболь и другие, очень грамотно используют интернет. Егор Жуков не может вести программу на своем ютьюб-канале, но ему дали возможность работать на "Эхе Москвы", таким образом он свое мнение может высказывать. Много активности в телеграме. Пикеты у метро в поддержку политзаключенных продолжаются онлайн, потому что люди сейчас обязаны дома сидеть.

Да, с одной стороны, мне хочется надеяться на лучшее и на то, что у молодежи еще есть ресурсы. С другой стороны, я недавно делала репортаж про камеры с системой распознавания лиц. За последние годы в Москве поставили больше ста тысяч камер с системой распознавания лиц, и, скорее всего, на этом мэрия не остановится. Это постепенно коснется и других городов. Как в такой ситуации оппозиция будет организовывать какие-то акции? Любой наш шаг теперь под надзором: можно сказать, где и в какой момент ты находился. С этой точки зрения, конечно, страшно думать о том, что будет в дальнейшем со страной.