Это первая часть рассказа молекулярного генетика Анны Козловой и литературного критика, директора Института книги Александра Гаврилова. Пара планировала двухнедельный отпуск, но оказалась в почти полугодовом вынужденном карантине, наблюдала за его особенностями в Латинской Америке и в Европе, с приключениями возвращалась домой и к деталям политической жизни трех стран, с которыми связаны работа и дом. Читайте и слушайте в подкасте Вавилон Москва.
– Этот год был для каждого годом испытаний, больших перемен, потрясений, карантинов, смены работ, часовых поясов. У вас он был даже на всеобщем фоне довольно выдающимся, по разным причинам. С чего начнем? С вашего латиноамериканского путешествия, с белорусских событий, с польского "страйка кобет"? Как могут оценить эти события люди, которые проживают в Кракове, ожидают получения польского гражданства, путешествуют при этом по миру удивительным образом…
Александр Гаврилов: Все случилось из-за Анны. В двухнедельную поездку по Перу мы поехали праздновать Анин день рождения.
Анна Козлова: У меня с 13 лет была мечта – я хотела попасть в Уюни, это самый огромный в мире солончак, соляная пустыня в Боливии, которая в сезон дождей, как раз в марте, превращается в самую огромную отражающую поверхность на земле. Это безумно красиво. Ты стоишь посреди такого бесконечного, 360 градусов во все стороны, отражающегося неба. Ничего, кроме неба. Я много лет занимаюсь фотографией и для себя отмечала какие-то места, куда хочу поехать пофотографировать. Уюни была одним и таких мест.
Александр Гаврилов: Это была прекрасная поездка. День рождения Анны – 13 марта, и ровно 13 марта мы стояли на этом солончаке. Он действительно потрясающий. Я готовился, смотрел какие-то картинки, но к этому невозможно быть готовым. Это количество красоты, которое не вмещается даже в очень тренированного человека.
Анна Козлова: Я хотела туда попасть с 13 лет, я знала, как это выглядит. Это больше, чем половина моей жизни. И это все равно производит впечатление. Даже если ты знаешь, чего ждать, это просто обрушивается на тебя каким-то невероятным количеством красоты.
Александр Гаврилов: После чего мы уехали в Боливийскую пустыню, потом вернулись…
Анна Козлова: Важно, что мы четыре дня находились вообще без связи. То есть когда мы улетали в Южную Америку, никакой речи о возможном карантине на этом континенте не шло. В Европе – понятно, в Европе было плохо, про Америку никто еще не говорил. А потом во время этой поездки мы на четыре дня оказались вообще без связи, не только без интернета, но и без телефонной, на этом солончаке и окружающих плоскогорьях нет никакой связи, ни сотовых вышек, ничего. Мы вернулись оттуда и обнаружили, что наш рейс из Лимы в Мадрид отменили и что континент закрывается.
Александр Гаврилов: Более того, мы прилетаем из Ла-Паса, столицы Боливии, в Лиму, столицу Перу, и обнаруживаем, что аэропорт битком набит людьми, которые никуда не могут улететь завтра, послезавтра, послепослезавтра, пытаются улететь хоть на чем-нибудь куда-нибудь. Мы становимся в очередь, я посчитал: в международную кассу стояли 300 человек, в национальную кассу стояли 600 человек. Понятно, что большая часть этих людей ничего не смогла купить, потому что, кроме прочих удовольствий, еще и обрушилась система SABR, глобальная система продажи билетов, она в Перу больше не работала. Наши друзья купили билеты в Москву с тремя пересадками, через Уругвай, Африку и Доху, это стоило существенных денег. Я предположил, что на эти деньги мы могли бы пожить в Перу еще некоторое время.
Анна Козлова: Не один месяц.
Александр Гаврилов: Другие наши друзья, которые не успели ничего сообразить, остались в Лиме и просидели там в карантине довольно длительное время, после чего были вывезены русскими спасательными самолетами. Каким бы странным это ни казалось, российская система эвакуационных рейсов сработала блистательно и абсолютно бесплатно.
И нашего приятеля-россиянина, и нашу подружку-белоруску вывезли хорошо и без проблем, и куда надо.
Анна Козлова: Почему мы сами никуда не эвакуировались? Дело в том, что мы застряли на другом континенте с замечательным набором документов – русскими паспортом и израильским паспортом Александра, белорусским паспортом и польским ПМЖ моим, набор четырех документов разных стран. И еще со словацким видом на жительство Сашиным. Вот этот набор документов из пяти разных стран, и ни одна из этих стран не была готова эвакуировать нас вместе.
Александр Гаврилов: То есть у нас был выбор: либо мы вместе остаемся в Перу – либо мы врозь улетаем куда-нибудь, например, я в Израиль, а Анна в Беларусь, или я в Израиль, а Анна в Польшу, или я в Россию…
Анна Козлова: А надо сказать, что в этот момент Россия четко объявила, что никого в Россию не пускает, включая белорусов.
Александр Гаврилов: И мы решили вернуться в самый красивый город из всех, которые мы увидели в этой поездке, прекрасный высокогорный город Куско, древнюю столицу империи инков, находящийся на высоте 3,5 тысячи над уровнем моря. Вылетая из аэропорта Лимы, мы успели арендовать какой-то домик, который оказался еще на 120 метров выше, чем сам город, поэтому у нас открывался из окон фантастический вид на древний Куско. Но если мы хотели, не знаю, яблок, то нужно было спуститься на 120 метров, купить и подняться обратно. Поскольку Куско в такой очень глубокой горной чаше, то нормальная кусканская улица – это 30 градусов уклона и брусчатка, положенная еще рабами инков. Это, конечно, потрясающе.
Анна Козлова: 120 метров – это, кажется, не очень много, но если вы уже находитесь на высоте 3500, это довольно существенная физическая нагрузка.
Александр Гаврилов: С точки зрения физической нагрузки и фитнеса это, конечно, было прекрасное приключение.
Анна Козлова: И с эпидемиологической точки зрения это казалось тоже очень логичным и приятным. Мы оказались на высоте, на которой ультрафиолета столько, что никакой вирус выжить не должен. Кроме того, мы оказались в стране с невероятно строгим карантином. Все приятели спрашивали нас: "Но доставка-то там работает? Вы можете пиццу заказать, штаны новые купить?" Было очень сложно объяснить людям, живущим в Москве, что бывают страны, в которых не работает доставка, ее нет. Нет почты, закрыты рестораны, заказать еду на вынос нельзя. Нельзя купить штаны, нельзя купить ноутбук, которого нет, нельзя купить ничего. Можно купить лекарства в аптеке и продукты на рынке, больше ничего купить нельзя, заказать нельзя.
Александр Гаврилов: Никакой готовой еды, что немаловажно.
Анна Козлова: И в таких условиях мы провели полгода.
Александр Гаврилов: Когда мы туда только прилетели, я говорю: "Послушай, дорогая, мне кажется, что мы готовимся к двум неделям, но, может быть, это окажется четыре или даже пять недель". – "Нет, – сказала Анна, заламывая руки, – как мы сможем здесь прожить пять недель?" Мы прожили там шесть месяцев.
Анна Козлова: Мы приехали туда с вещами на две недели. Уезжая из Москвы, я подумала: зачем я повезу ноутбук в соляную пустыню, это глупо, я его поломаю, что-то еще случится, оставлю ноутбук дома и возьму с собой только одни штаны. Поэтому шесть месяцев я провела без ноутбука и в одних штанах.
Александр Гаврилов: "Шесть месяцев в одних штанах" – отличный таблоидный заголовок.
– Александр известный кулинар, Анна тоже, и наверное, сходить на рынок и что-то приготовить было одним из возможных развлечений?
Анна Козлова: Это было прекрасное развлечение. Я расчехлила свой кулинарный блог, публиковала фотографии каждый день. Я правда неплохо готовлю и правда хорошо фотографирую, поэтому жалеть нас никто так и не рискнул.
– Вы выкладывали такие упоительные картинки, что люди скорее завидовали вам.
Александр Гаврилов: Да-да, говорили: "Вы там хорошо устроились…" А мы в этот момент, проходя до рынка и обратно, брели по городу, который был наполнен вооруженными военными, которые скакали туда-сюда на открытых джипах, вцепившись в автоматы. И больше всего я все эти шесть месяцев боялся, что сейчас его подбросит на какой-нибудь ямке, он просто рефлекторно нажмет на курок, и мы тут все ляжем.
Анна Козлова: На любом углу военный мог спросить, кто ты такой, что ты здесь делаешь, почему ты идешь в магазин туда, если ты живешь там-то, и все это на испанском.
Александр Гаврилов: Спросить на испанском, которого мы, конечно, не знали, когда отправлялись туда. За эти полгода нам пришлось подучить немножко испанский, потому что как на рынке с бабушкой договориться, чтобы картошка была вкусной?
– Что там из еды самое интересное?
Александр Гаврилов: Во-первых, это родина картошки, и вообще родина большего количества клубневых, которые человечество ест. Причем есть такие клубневые, которые за пределами Перу нигде не известны.
Анна Козлова: Например, клубненосная кислица, которая выглядит как картошка, а по вкусу – как кислая репа или сочная морковка, и это безумно вкусно.
Александр Гаврилов: Во-вторых, это родина кукурузы, и там есть опять же сорта кукурузы, которые нам вообще недоступны. Есть великая, я считаю, перуанская штука – кукуруза чокола, это гигантская кукуруза, у которой початок с руку.
Анна Козлова: И такие жемчужные молочные зерна, огромные, очень вкусные.
Александр Гаврилов: Она мгновенно варится, и этот нежный вкус невозможно ни повторить, ни воспроизвести.
Анна Козлова: В переписке в эвакуационном чатике мы обнаружили, что на уровне моря в Лиме, в столице, она варится на пять минут быстрее, чем в горах, в Куско.
– С чем это связано?
Александр Гаврилов: С перепадом высоты, конечно. Вода кипит при разных температурах, наверху вода закипает гораздо при более низких температурах.
Если говорить серьезно, потом, когда мы вернулись в Краков, а из Кракова в Москву, я вдруг понял, что карантин в городе, который ты хорошо знаешь, переживается гораздо тяжелее. Потому что это среда, в которой ты все знаешь: где вкусное мороженое, где невкусное, где картошка хорошая, где плохая, ты знаешь, к кому съездить за бараниной…
– В конце концов, у тебя есть кафе, в котором ты привык есть и работать.
Александр Гаврилов: У тебя есть любимое кафе, друзья…
Анна Козлова: Ты просто знаешь, как все должно быть устроено.
Александр Гаврилов: Ты знаешь, как это работает. И оно ежедневно, много раз в день работает не так. Кафе закрыто, перестроено, функционирует иначе, изменился график, с друзьями ты больше не видишься живьем, а только в онлайне…
– Больше всего меня оскорбило в весеннем карантине, когда меня пытались выгнать из парка: я всего-навсего шла из аптеки домой, мне нужно было быстро пройти через парк, наискосок. Охранник не то, что мне сказал, а просто настойчиво выпроводил меня, и еще парочку таких же заблудших.
Александр Гаврилов: Абсолютно. Это возмутительно именно потому, что ты знаешь, что этот парк – место для свободной прогулки, и никаких вирусов там быть не может.
Анна Козлова: Когда ты оказываешься в незнакомом тебе месте, куда ты заехал как турист, как путешественник, ты в этот момент говоришь себе: здесь такие нравы, здесь так принято, я пойду другой дорогой, я там еще не ходил. То есть все превращается немножко в приключение, в игру с непонятными, неизвестными правилами.
Александр Гаврилов: Что, собственно, и есть правильный туристический способ постижения мира. Ты сказала про парки, а я вспомнил, что в Куско, а он очень красивый и очень зеленый, очень странный и совсем другой, были закрыты все городские скверы. Каждая скамейка была обмотана охранной лентой, всюду были полицейские и солдаты, которые сгоняли каждого, кто имел храбрость прислонить свою задницу к скамеечке.
Анна Козлова: Даже остановиться сфотографировать что-нибудь.
– То же самое было в Москве.
Александр Гаврилов: Но я уверен, что в Москве меня это бы страшно бесило, а в Перу это оказывалось частью экзотического переживания. Потому что, окей, здесь высоченные горы, здесь растут эвкалипты, здесь деревья совсем не такие, кукуруза другая, картошки 50 сортов на каждом маленьком рыночке у дома, а еще здесь нельзя ходить по улицам без маски, садиться на скамейки.
Анна Козлова: Важно, что выйти на улицу без маски было невозможно, все полгода ты был обязан, выходя за пределы дома, надевать маску. Ты не имеешь права находиться на улице без маски.
Александр Гаврилов: Тут же штраф – 300 долларов, тебя хватают военные, отводят в полицейский участок.
Анна Козлова: Поэтому, когда мы вернулись из Перу в Европу и обнаружили, что там люди по улицам без масок ходят…
Александр Гаврилов: Правда, это было ощущение… Я долго не мог понять, откуда я знаю это переживание. А потом вспомнил. Великая книжка Свифта "Путешествие Гулливера" заканчивается тем, что Гулливер возвращается из земли мудрых лошадей, у которых все устроено правильно, и единственное, что там раздражает и бесит, это люди, которых зовут йеху, они грязные, отвратительные и тупые. Гулливер возвращается домой, его встречает его любимая жена и любимые дети, он смотрит на них и понимает, что его любимая жена и любимые дети все – йеху, отвратительные, грязные, пахнут не как лошади, говорят не как лошади, дрянь какая-то, совершенно невозможно это терпеть. И ты возвращаешься из полностью законопаченного Перу, где карантин не привел к большому счастью Латинскую Америку, но это отдельная песня, и вот ты возвращаешься из Куско в блаженный расслабленный Амстердам, а потом в блаженный расслабленный Краков, где молодежь лежит на лужочках, разумеется, без всяких масок, пьет пиво у реки, развалившись на косогоре Вислы. С одной стороны, это, конечно, очень мило, а с другой, ты это воспринимаешь как чудовищную угрозу и абсолютно неправдоподобное поведение. Мне кажется, если бы они валялись там все обнаженные, это удивляло бы не меньше, чем то, что они сидят там без масок.
Анна Козлова: Голые, но в масочках.
Александр Гаврилов: Это ужасно интересно. Я думал об этом в Куско, потом и в Европе, и в Москве. В тот момент, когда человек заказывает еду где-нибудь или, например, покупает бутылку пива, в этот момент он оказывается как бы вирусно нейтральным, он обнуляется. Он снимает маску, перчатки, начинает шумно чавкать и рассказывать соседу о своей жизни. Потом, как только еда заканчивается, он тут же оказывается эпидемически опасен, надевает все обратно и снова вступает в ряды добрых граждан, эпидемически защищенных.
– А из Куско эти полгода вообще никуда нельзя было выехать по стране?
Анна Козлова: Вообще.
Александр Гаврилов: Кроме того, что в Перу выключили национальную почту, чтобы не разносить заразу, кроме того, что они полностью законсервировали страну, туда не было никаких международных полетов, только эвакуационные рейсы, они еще и остановили полностью сообщение между регионами. То есть не было самолетов внутри Перу, а Перу довольно большая страна, автомобильные дороги были перегорожены военными заставами. Когда из Куско уезжал первый эвакуационный автобус, который успел к первому российскому эвакуационному самолету, пассажиры получили от местного российского консульства письма ко всем военным. Они ехали почти что полутора суток, их четыре раза за время дороги останавливали военные. Когда останавливает полиция, довольно быстро можно договориться, они понимают, а у военных исключительно задача – прекратить любое движение, поэтому они ничего не понимают. Из трех военных застав одна была страшная, и ребята не были уверены, что они ее преодолеют, смогут доехать до столицы, попасть на самолет, но, слава богу, все завершилось хорошо. Отдельная поразительная история, что в тот момент, когда прекратилось любое функционирование городов, прекратилось функционирование единственного перуанского мегаполиса, столицы Лимы, то огромное количество людей, которые пребывали там, так сказать, в рамках отхожего промысла, то есть пришли туда из деревень на работу и слали в деревни деньги (у них там нет никакой инфраструктуры для жизни, полноценного жилья, они снимают какую-нибудь хибарку на 20 человек и вповалку спят), и когда мегаполис прекратил функционирование, эти люди поняли, что у них нет еды, нет заработка, и единственная возможность как-то выжить в этой ситуации – вернуться домой, они пошли пешком. Перуанские газеты и новостные сайты были полны фотографий, когда по шоссе, полностью вымершему, нет ни одного транспортного средства, пешком идут 10 тысяч человек, они идут в тропические провинции, в джунгли практически, в крошечные деревни.
Анна Козлова: И в Венесуэлу возвращались люди, которые работали в Перу.
Александр Гаврилов: Это отдельная история, потому что экономика Венесуэлы, как известно, рухнула. Венесуэла пытается препятствовать тому, чтобы люди покидали ее территорию, но единственный способ найти работу – пешком идти в соседнюю страну. А когда в Перу кончилась вся работа, венесуэльцы потянулись обратно, чему никто тоже не был рад, ни с перуанской стороны, ни с венесуэльской. Поразительная история: когда к военной заставе приходят 2 тысячи крестьян пешком, военные абсолютно бессильны. А что делать, расстрелять? Им нечего терять, они просто идут в свои деревни.
– Вы удивительным образом вернулись в Европу, когда окно возможностей ненадолго открылось.
Анна Козлова: Да, нам страшно повезло. Мы купили билеты в Европу с пересадкой через Амстердам. Отдельная удивительная история, как в какой-то момент, проверяя, сколько у нас времени на пересадку, мы обнаружили, что наш рейс отменили, не уведомив об этом, и мы переоформляли билеты сутки, Саша звонил в кол-центр в Москве, с разницей часовых поясов, и так далее. Сразу, как мы уехали, самолеты летать перестали. Улетали мы тоже совершенно фантастическим образом: самолеты летали в Лиме только с военного аэродрома, а это означает, что за 6 часов до самолета все, кто летит этим рейсом, должны собраться в центре города, их прогоняют по спискам и рассаживают по автобусам. Эти автобусы везут на военный аэродром, где тебя выгружают в чистом поле с чемоданами.
Можно было вывезти хоть ящик вина и ламу в маске под видом меня контрабандой
Там ходят специально обученные люди, вешают на чемоданы бирочки, проверяют, что ты точно можешь улетать, что у тебя есть вид на жительство или паспорт европейского государства. При проверке паспорта с тебя не снимают маску, никакого досмотра при посадке в самолет не было, в ручной клади ничего не проверяли, можно было вывезти хоть ящик вина и ламу в маске под видом меня контрабандой. То есть кажется, мы пропустили очень много возможностей, ни одной не воспользовались. (Смеются.)
– В августе начинаются события в Беларуси, и для вас, Анна, это очень серьезные переживания.
Анна Козлова: Я сама из Беларуси, я родилась там, прожила практически всю жизнь. Я уехала из Беларуси пять лет назад, но постоянно туда возвращаюсь, у меня там родители, брат, все мои друзья живут там. То, что происходило там в этом году, очень важная и странная история. С одной стороны, это трагические, тяжелые события, а с другой стороны, я наблюдаю за тем, что происходит в Беларуси, весь год. Начиная с весны, с пандемии, когда внезапно оказалось, что все официальные структуры абсолютно не в состоянии поддерживать систему здравоохранения и обеспечить не то что карантин, а обеспечить наличие масок и средств защиты врачей, это внезапно дало толчок формированию гражданского общества совсем другого уровня, какого в Беларуси не было: к формированию огромного, мощного волонтерского движения, к самоорганизации на абсолютно разных уровнях. И это все продолжилось августовскими событиями, то есть это не было чем-то новым и неожиданным, а было логическим продолжением того, что происходило в течение года.
– То есть пандемия сыграла здесь удивительную роль…
Анна Козлова: Пандемия стала удивительным "черным лебедем". Она, с одной стороны, всколыхнула готовность к самоорганизации, которой я никогда раньше не видела в таком масштабе. А с другой стороны, она сыграла странную роль в политическом кризисе. Если бы не пандемия, все эти люди в таком количестве не участвовали бы в политическом движении и в выборном процессе. Половина из них уехала бы в отпуск, половина осталась бы в России, где они постоянно работают, а сейчас все эти люди оказались запертыми внутри одной страны. Если вы запираете такую бродящую массу с таким количеством неудовлетворенности происходящим, закрытые границы никак не помогают тому, чтобы это напряжение спало, наоборот, они его только усиливают.
– Вы сказали, что мало кого из ваших друзей еще не задерживали.
Анна Козлова: Недавно моего самого близкого и любимого друга в Минске задержали за то, что они с соседями во дворе пили чай, и судят по статье "За несанкционированное массовое мероприятие". К настоящему моменту четырем из пяти задержанных дали 12 суток, одному 20 суток.
– Они во дворе пили чай. За это.
Александр Гаврилов: Анна абсолютно правильно описывает этот процесс. И "лукашисты" понимают его так же: что их враг, главное, что им противостоит, это не лидеры, как им казалось сначала, не какие-то агенты влияния, а основной их враг – самоорганизация общества. И они глушат самоорганизацию в формах, в которых она существует. Вот люди сделали домовые чатики, рассказывают друг другу, какие там есть внешние опасности…
Анна Козлова: И администраторов чатиков немедленно начали отлавливать, задерживать, судить, давать им сутки.
Александр Гаврилов: Люди стали самоорганизоваться в форме дворовых чаепитий, встречаются глаза в глаза, делятся едой, и это стало восприниматься властью как гражданское неповиновение. И это совершенно правильно, это оно и есть. Для меня это был год большой зависти, как россиянина.
Анна Козлова: А для меня – год большой гордости.
Александр Гаврилов: Я разочарован местной политической жизнью, общественной жизнью. Это очень большая страна, и здесь все, так или иначе, соединены посредством массмедиа, которые хирургически точно захвачены властью, либо через социальные сети, которые довольно эффективно тоже испоганены провластными агентами. Даже Москва слишком большая территория, слишком большое пространство, чтобы там возникли какие-то формы нормального человеческого контакта. Невозможно себе представить московский двор, в котором люди пьют друг с другом чай, и дело не только в климате.
Анна Козлова: Год назад в Минске это тоже невозможно было представить, это абсолютно новое явление. Оно выросло не только на фоне политических событий, но и на фоне всех остальных кризисов, оно просто созрело.
Александр Гаврилов: И форма самоорганизации, которая была ответом общества на традиционно безмозгло и оскорбительно проведенные выборы.
Анна Козлова: В этом году они, конечно, переплюнули просто все мыслимые пределы, настолько халтурно проведенных выборов я не видела ни разу в жизни. Я слежу за выборами, и в этот раз у меня была даже обида: неужели нельзя было немножко постараться и хоть как-то аккуратнее это сделать, почему все настолько на отвали сделано?
– У меня вопрос, который задают белорусам русские и украинские активисты. Почему на насилие белорусы отвечают терпением? Я бы сказала, каким-то невероятным терпением.
Анна Козлова: Есть прекрасное слово “памяркоўнасць", которое традиционно используют в отношении белорусов, я его не очень люблю.
– Что это означает?
Анна Козлова: Ну, такая смиренная терпимость, я бы сказала.
Александр Гаврилов: Которая традиционно считается базовым свойством белорусом.
Анна Козлова: Она лежит в основе огромного количества анекдотов. Могу для примера рассказать. Почему белорусам нельзя идти в тестировщики? Потому что, если белорус сядет на гвоздь, воткнутый в табуретку, он будет думать, что, может быть, так и нужно. Эти анекдоты все достаточно оскорбительные, на самом деле. Мне кажется, в основе белорусской толерантности и белорусского терпения лежит базовое неприятие насилия. Вокруг чего всего объединились сейчас? Почему у этого политического кризиса был шанс быстро закончиться?
Все объединились вокруг абсолютно базовой гуманистической идеи: насилие в отношении людей со стороны государства недопустимо. То, что мы сейчас видим, это терроризм
Если бы все объединились вокруг какого-то политического кандидата или вокруг какой-то политической программы, раскол произошел бы очень рано и быстро. Мы видели все предыдущие выборы одну и ту же ситуацию: внезапно прямо перед выборами возникают никому не известные кандидаты от оппозиции. Мы понятия не имеем, чем эти люди занимались пять лет до, и сразу после выборов они снова исчезают, и в информационном пространстве, скорее всего, их ни разу никто не упомянет. В этом году могло произойти то же самое, но изначально все пошло не так, когда в выборы включились люди, никак не вовлеченные в политику. Это, например, один из бывших кандидатов, которого не допустили до регистрации, арестовали раньше, Виктор Бабарико. Его все знают как мецената, как человека, организовавшего самые крупные выставки искусства в Беларуси, театральные фестивали, который вернул и возвращает в Беларусь огромное количество белорусского искусства, привозит из-за границы, и все это за довольно большие деньги, не государственные. То есть это человек, про которого мы понимаем, кто это. Но даже этого было бы недостаточно, и были люди, которые были согласны идти за его программой, и были люди, которым она казалась неубедительной, кто-то видел в нем ставленника Кремля, и так далее. Но потом все объединились вокруг совершенно другой идеи, абсолютно базовой гуманистической идеи: насилие в отношении людей со стороны государства недопустимо. То, что мы сейчас видим, это терроризм, и это недопустимо. И это огромное протестное объединение, которое действительно включает в себя большинство населения страны, оно все объединено именно этой базовой идеей. Не политической программой, не ненавистью к режиму, а тем, что насилие в отношении людей недопустимо.
Вторую часть рассказа Анны Козловой и Александра Гаврилова читайте через неделю, слушайте в пятницу как подкаст Вавилон Москва на сайте Радио Свобода.
Подписывайтесь на нас здесь и в Telegram
Слушайте нас на Apple podcast, Google podcast, Spotify
