В эти дни культурного раскола, когда художник снова оказался перед выбором, полезно вспомнить американского живописца, который в поисках международного признания выбрал советский тоталитаризм. Осыпанный почестями и званиями, в СССР он тем не менее стал привлекательной фигурой для фрондировавшей молодежи. И лишь в последние годы его искусство нашло свой обратный адрес. Представляем вам очередной, пятый эпизод третьего сезона популярного подкаста Владимира Абаринова.
В феврале 1953 года, за две недели до смерти Иосифа Сталина, советское посольство в Вашингтоне посетил американский художник Рокуэлл Кент. Пришел он туда не как живописец или график, а как представитель "Международного братства рабочих" – организации, представлявшей собой нечто среднее между профсоюзом, образовательным учреждением и кассой взаимопомощи. Годом позже организация была распущена властями штата Нью-Йорк как подрывная. Кента в посольстве знали, поддерживали с ним контакт. Он рассказал, что дела братства идут неважно, а потом заговорил о возможности устроить свою выставку в СССР и передал дипломату пачку фотографий своих работ. Фотографии были направлены во Всесоюзное общество культурных связей с заграницей, которое тогда занималось этими вопросами. В начале июня (уже три месяца как умер Сталин) живописец Александр Герасимов – президент Академии художеств, лауреат четырех Сталинских премий – провел заседание бюро секции изобразительных искусств ВОКСа, на котором было решено, что устраивать выставку Кента сейчас "нецелесообразно". Спустя три года о предложении Кента вспомнили. Запросили посольство – оказалось, Кент к тому времени стал председателем Национального совета американо-советской дружбы и выставкой по-прежнему интересовался. Тут-то всё и завертелось.
– Поговорить о Рокуэлле Кенте и его запоздалой советской славе я пригласил бостонского искусствоведа Раду Ландарь. Рада, вам нравится Рокуэлл Кент? Он хороший художник?
Он все время выпадал из обоймы
– Безусловно, я думаю, что он очень хороший художник, что он очень сильный художник. Его непризнание и такая неудачливая карьера на родине в Америке, она при этой его мастеровитости, талантливости, тоже объяснима. Есть для этого естественные, горькие, наверное, но понятные причины, в которых не то что виноваты, а участвовали две стороны – и политическая ситуация в мире, в Америке, и сама личность Рокуэлла Кента, которая как бы шла вразрез с повесткой американской социальной жизни. Он всё время выпадал из обоймы во всех смыслах, при этом оставаясь искренним человеком, довольно порядочным, как я понимаю. Одни считают его абсолютно ангажированным советской страной художником, неплохим, но ангажированным и уже по этой причине неинтересным. Другие же полагают, что Кент, безусловно, открыл советским людям США, показав своими картинами, что, оказывается, существует север Америки, существуют её удивительные горные и островные ландшафты. Я говорила с одной знакомой, филологом из Гарварда, она из Петербурга приехала в Америку. Она мне сказала, что её родители в советское время страстно коллекционировали альбомы Кента, издававшиеся в Советском Союзе, именно за открытие им того, что Америка – страна красивая, страна, в которой есть люди, которые работают на лодках, кораблях, бурят землю, сидят в барах, слушают джаз. Так что здесь разные абсолютно позиции.
– В каком-то смысле Кент и Америке Америку открыл, вот эту неизвестную, заполярную, арктическую Америку. Арктическая природа завораживает. И ведь Кент был популярен в Америке. Его картины висели в галереях. Его иллюстрации к "Моби Дику" стали классикой американской графики.
– Абсолютно соглашусь с вами. "Моби Дик", к Шекспиру, к Чосеру замечательные иллюстрации он делал. Он же родился в 1882 году, то есть к 20-м годам ХХ века он ещё оставался молодым человеком. Именно в конце 1920-х годов американская пресса говорит о нём очень позитивные вещи, радуется его приходу, говорит о молитве, которая приходит на ум, когда ты видишь эти космические северные, невероятно свободные пейзажи Кента. Слом, на мой взгляд, произошел в 1930-е годы. Общество модернизировалось, оно по-другому стало смотреть на многие вещи, стало менее открытым к полемике левого толка. Америка стала осторожнее относиться к этому свободному ветру, к профсоюзам, к рабочим социалистическим марксистским кружкам. Кент был всю жизнь человеком ниже среднего достатка, и он был человеком демократических взглядов. Он бесконечно много работал не только кистью. Семья не признавала его социалистические идеи, его вегетарианство, его левизну. Друзья, приличные и приятные, буржуазного толка, говорили ему: как ни хорош социализм в теории, он не работает на практике. Но Рокуэлл Кент продолжал оставаться социалистом всю жизнь. Это должно было во что-то вылиться – и переросло в приверженность коммунистическим позициям.
В глазах общества он превратился в Дон Кихота, бессмысленно борющегося с мельницами
В в 1930-е годы он начинает вести себя с точки зрения среднего американца странно. Например, Кент затевает тяжбу на свои маленькие деньги против железнодорожной компании, которая не смогла выполнить обещанное определенному населению округа Нью-Йорка. Он пытается восстановить справедливость и выигрывает процесс. А затем, как вот в молодые годы он путешествовал по несколько месяцев в холодные неизведанные места на побережье Атлантики, а потом ещё и Огненная Земля, – всё такое увлекательное, романтичное невероятно, – он уезжает. Уезжает на несколько лет, и в его отсутствие железнодорожная компания подала апелляцию, ему пришло уведомление о явке в суд. Он не явился, поскольку не знал о слушаниях, и автоматически проиграл дело. Получается, что в глазах общественности, в глазах друзей он превратился в некоего Дон Кихота, бессмысленно борющегося с мельницами. Он неудачник, а люди не любят неудачников.
– В своей автобиографической книге Кент пишет, что он – убежденный атеист, что глаза на сущность бытия ему открыли Чарльз Дарвин и Карл Маркс. Тем не менее книга эта называется начальной фразой известного спиричуэл – "Это я, Господи", а в самой этой книге имеются неоднозначные суждения. Вот, например:
И в своих писаниях, и в своих речах я часто поминаю имя Господа. Я не поминаю его всуе и не твержу, как верующий. Бог для меня – символ жизненной силы мира и Вселенной. Его именем я называю то огромное неизвестное, непознаваемое, что присуще человеку, зверям, птицам и жукам, деревьям. цветам и грибам, земле, солнцу, луне и звездам. Божество было для меня силой безликой, не имеющей души и именно потому внушающей глубокий трепет. Я боялся Бога и трепетал перед ним. В страхе и трепете я творил.
Но давайте поговорим все-таки о его художественной манере, о его школе, его месте в американском изобразительном искусстве.
– Рокуэлл Кент в принципе прошёл прекрасную художественную школу. Он не бывал нигде в Европе, но он с лихвой компенсировал путешествие в Европу поездками в менее изведанные тогда места. Он создал огромное количество – кроме художественных полотен – эскизов, экслибрисов, для заработка, потому что у него была многодетная семья, и он содержал эту семью. Он пишет для заработка довольно много травелогов, историй о своих путешествиях. В те времена путешествие воспринималось читателями совсем по-другому. Здесь было очень много подробностей, приключений, въедливого "осваивания" одного конкретного острова или какого-то участка земли, ничего общего с нынешними путешествиями, с мельканием впечатлений не было. Ещё с интересом читали об освоении одним человеком одного кусочка земли, какого-нибудь Лисьего острова на Аляске. Рокуэлл Кент подробно описывает в травелогах, как можно прожить на столько-то центов в неделю, как своими руками построить сруб. Это традиция школы новоанглийской, Ральфа Эмерсона и Генри Торо, по воспитанию личности, вот это вот желание объяснить людям, как можно на маленькие деньги быть абсолютно близким к космическим проблемам, ощущать себя невероятной личностью и открывать другим людям в своих травелогах новые пространства, миры, точки зрения. Это действительно очень увлекательная история.
Кент полагал, что прежде всего кирка и лопата – сначала человек строит дом, зарабатывает себе на хлеб, бурит колодец, а после берет кисть, текст какой-то сочиняет
Он подробно рассказывал обо всех своих предках со стороны отца, матери, об англосаксах, о каком-то деде, который не соглашался в Америке стать гражданином США, потому что он был англичанином, и над кроватью у него висел портрет королевы Виктории, а на голове он носил шёлковый цилиндр. То есть Рокуэлл Кент – это человек, который прожил такую большую жизнь, что вместил в свою личность XIX век с его отношением к символизму, к импрессионизму, к полемикам между реалистами и абстрактной, только начинающей зарождаться модернистской абстрактной повесткой. Это с одной стороны. А с другой стороны, это был человек, который пережил Первую мировую войну, пережил Вторую мировую войну, попал в страшный для Америки период маккартизма, причем всей своей биографией туда попал, через всю свою жизнь при этом пронес идеалы первых поселенцев с их социализмом, с любовью к труду. У него же была абсолютная идея превращения государства в кооперативное общество, где каждый друг другу помогает. Кстати говоря, в 1904 году Республиканская партия молодому Рокуэллу Кенту прислала экипаж, чтобы довезти его до избирательного участка. Он написал записку: "Прошу простить, но я прогуляюсь пешком и проголосую за социалистов".
Когда умер его отец, ему было лет 5–6. От довольно обеспеченного семейства они скатываются в довольно бедную ситуацию. Кент всегда понимал, что ему нужно зарабатывать, именно поэтому он поступил на архитектурный факультет Колумбийского университета. В годы обучения в Колумбийском университете и впоследствии он стал посещать знаменитую "Школу мусорного ведра" Роберта Генри – это реалистическая школа, живописавшая не фантазии, а дно общества, город с его кошмарами, проститутками, бомжами, работягами, бедностью. У Роберта Генри в то время учился и всеми любимый в Америке, больше известный, чем Рокуэлл Кент в России сейчас, да и во всем мире, Эдвард Хоппер – они все вышли из этой школы Роберта Генри.
Архитектурное образование Кенту, конечно, пригодилось в бытовом смысле, чтобы деньги зарабатывать, но и в стилистическом. Потому что в итоге живопись Кента – это прежде всего очень суровый стиль, очень точная композиция, такой не найдем мы даже на фотографии, выверенная, очень хорошо построенная, вполне в духе символизма Пюви де Шаванна. У Кента был еще один очень важный учитель, собственно, он его формальным вещам научил – знаменитый американский импрессионист, создатель богемных анклавов в Нью-Йорке, Уильям Чейз. Стилистика Кента была честной, она воспитывалась удивительными художниками абсолютно разных школ. Вообще Рокуэлл Кент полагал, что прежде всего кирка и лопата – сначала человек строит дом, зарабатывает себе на хлеб, бурит колодец, а после берет кисть, текст какой-то сочиняет. Это был какой-то всплеск символизма европейского в американской жизни через живопись Рокуэлла Кента. Но уже в эпоху Джозефа Маккарти все поменялось очень серьезно, очень круто в жизни Рокуэлла Кента в Америке.
– Возможно, он потому и обратился в советское посольство, что понимал: над его головой сгущаются тучи. Маккартизм сильно осложнил Кенту жизнь, но дело было не только в этом: его поезд как художника ушел, и непонятно, что тут первично, что сыграло более важную роль – его политические взгляды или то, что Кент воспринимался публикой как обломок прошлого, анахронизм.
Реализм ассоциировался с тоталитарными системами
– Рокуэлл Кент со своими художественными установками никак не мог в те годы послевоенные, в годы холодной войны двух систем, капиталистической и социалистической, не мог стать символом, эмблемой, флагом американского послевоенного искусства. Реалистическая стилистика, натурализм с ореолом определенного пафоса, официальной патетики, были скомпрометированы и неоклассикой сталинской, и, конечно же, нацизмом, поэтому ассоциировались с тоталитарными системами прежде всего. Конечно же, требовалось какое-то новое искусство, иная позиция в искусстве. Как тогда говорили, после Освенцима невозможно писать узнаваемых гусей. (Исходный афоризм принадлежит философу Теодору Адорно: "Писать стихи после Освенцима – варварство". – РС.) Знаменитое полотно Пабло Пикассо 1937 года "Герника" построено в этой парадигме отречения от классического реалистического искусства. В этой картине должны были отразиться все ужасы Гражданской войны в Испании, бомбардировка города Страны басков легионом "Кондор" в 1937 году, добровольным подразделением люфтваффе. За три часа шесть тысяч человек погибли, город был уничтожен. Все неприятие картины этой антифашистски настроенными друзьями Пикассо... они говорили: что это за карикатура, что это за абстрактные символы, что это за кривые газетные лошади растянувшиеся? Это насмешка над бедой мирного города.
Конечно же, Рокуэлл Кент в этой ситуации стал хромать со своей реалистической позицией, он стал чужаком для американской повестки. Государственный департамент стал представлять американское искусство как искусство свободное: работают в Америке люди свободной воли, они хотят – пишут абстрактно, хотят – краску разливают, хотят – реалистически пишут. Страна, государство не должны никак влиять на позицию художника. В этом смысле действительно абстрактное искусство, абстрактный импрессионизм, Марк Ротко и Джексон Поллок, стали пропагандистским жупелом и флагом Америки. Но Рокуэлл Кент на международном прежде всего рынке даже по сравнению с Грантом Вудом... там все-таки был Средний Запад, глубинка, национальные моменты, это известно и понятно многим критикам и жителям Америки. Конечно же, он был несопоставим с Эдваром Хоппером, который был абсолютно знаковым художником, работавшим в парадигме постоянного одиночества человека. Это было миру послевоенному особенно важно. А в СССР Рокуэлл Кент оказался классово близким – относительно, конечно, ему прощали то, что не прощали, как мы знаем, советским художникам. И тут начинается какая-то невероятная карьера Рокуэлла Кента...
Открытие выставки Рокуэлла Кента в ГМИИ им. Пушкина. Москва, сентябрь 1957. Киножурнал British Pathé
– В этот промежуток – 1953–1957 год – в жизни Кента произошли большие и крайне неприятные события. Его вызывали в комиссию Конгресса по антиамериканской деятельности. Он, как и многие другие, оказался отвечать на вопрос о членстве в компартии, и это сочли признанием. Музеи стали снимать со стен его работы. В 1955 Государственный департамент аннулировал его паспорт, он не мог поехать за границу. Он вчинил иск правительству и выиграл его, тем самым проложив дорогу другим жертвам маккартизма. В Советском Союзе тем временем началась хрущёвская оттепель, Вашингтон и Москва подписали соглашение о культурных обменах (так называемое соглашение Лэйси – Зарубина). Но выставка Кента в СССР организовывалась не в рамках этого соглашения, а в одностороннем порядке Союзом советских обществ дружбы с зарубежными странами, заменившим ВОКС. Почему в одностороннем? Чтобы иметь возможность самим отобрать работы. Естественно, советская сторона сама несла и все расходы. Выставку приурочили к 75-летию Кента. Сначала ее показали в в Москве в Пушкинском музее, потом повезли в Эрмитаж, из Ленинграда – в Одессу, Ригу, Киев. В общей сложности её посмотрели полмиллиона человек. Был невероятный ажиотаж, выстраивались огромные очереди. Казалось бы, что в этих полотнах сенсационного? Как вы думаете, Рада?
Кенту дозволялось то, что своим не дозволяли
– Почему вдруг в СССР он стал популярным? Добросовестный пейзажный реалист с налетом символического романтизма – это было тогда таким глотком свободы удивительным, это было модно, стильно, молодёжно, и в то же время уклон в сторону символического, социалистического такого формализма, за это можно было ему многое прощать. Пейзажи Кента появились в СССР и стали тиражироваться пропагандистским методом раньше пейзажей Мартироса Сарьяна, аналогичного формально, или даже пейзажей Николая Рериха. Американцу-социалисту дозволялось то, чего своим не дозволяли. Такая популярность была, что суровый стиль оттепельной отечественной культуры невозможен был без бума пейзажей Кента.
– Уже второй раз в нашем разговоре звучит выражение "суровый стиль". Это неофициальное название направления в советской реалистической живописи, действительно очень похожего на Кента. Оно возникло раньше, чем в СССР увидели Кента, но после этой выставки как бы получило легитимность. На этих полотнах – Георгия Нисского, Виктора Попкова, Таира Салахова – тоже изображены работяги, люди мужественных мужских профессий на фоне суровой природы. Кент был сродни Хэмингуэю, увлечению альпинизмом, северной романтикой, самодеятельной песней под гитару. В Московском инженерно-физическом институте, знаменитом своей КВН-командой МИФИ, даже появился фрондирующий студенческий клуб "Рокуэлл Кент", сыгравший заметную роль в истории русской рок-музыки.
– В 1957 году прошла его первая выставка в СССР, в 1961 году он передал в дар в Эрмитаж, Пушкинский музей изобразительных искусств в Москве уйму рисунков, графики, свои книги, тексты, рукописи, картины. В 1962 году уже советское издательство переиздало "Моби Дик" с иллюстрациями Рокуэлла Кента. В том же 1962 году он стал почетным членом Академии художеств СССР. Когда Кент умер в 1971 году, то Общество американо-советской дружбы в Нью-Йорке устроило мемориальный вечер памяти любимого художника.
"Дар художника". Киножурнал "Наш край", 1961 год
В одной географической точке столкнулись две эпохи
– И вправду карьера! Но тут вот что интересно. В промежутке между двумя советскими выставками Кента, летом 1959 года, в Москве, в парке "Сокольники", прошла Американская национальная выставка, выставка достижений капиталистического хозяйства США. Она произвела неизгладимое впечатление на москвичей – прежде всего, конечно, ширпотребом, автомобилями, моделью американского дома в натуральную величину со всей обстановкой и начинкой. Но была там и выставка живописи. Советская публика увидела картины американских абстракционистов, и каких! Поллока, Ротко, Раушерберга, Кунинга. Эта экспозиция стала легендой. И это была первая и последняя выставка американских абстракционистов в СССР. Вот так в одной географической точке в одно и то же время столкнулись две эпохи. Впрочем, поправлюсь: в 1989 году Роберт Раушенберг приезжал в Москву и открывал свою персональную выставку – я с ним тогда познакомился, взял интервью и был совершенно очарован. Но это стало возможно благодаря перестройке и гласности.
А в 1959 году выставка живописи в Сокольниках навлекла на себя острую критику советского культурного бомонда. Отметился Евгений Евтушенко в "Комсомольской правде":
Произведения абстрактные оставили удручающее впечатление. Ни пластики, на гармонии. Это не праздник красок, а скорее их похороны. Поллок, нашумевший со своим методом разлива красок, попросту малоинтересен... Уходишь из зала изобразительного искусства в унылом настроении.
Или вот Соколов-Скаля Павел Петрович, дважды лауреат Сталинской премии, писавший Ленина и Сталина по фотографиям, негодует в журнале "Работница":
Никак не угодно империализму правдивое изображение его звериной сущности в живописи, литературе, скульптуре, графике, театре, музыке! И вот появляется на сцену абстрактное искусство, которое, ничего не изображая, ничего не выражая, уводит одураченного зрителя в сторону от правды, будто бы ее и нет вовсе. Если ты, зритель, не согласен с окружающим безобразием, – погрузись в абстракцию цветов, форм, звуков и отдохни, то есть, другими словами, не путайся под ногами, пока мы, правящие круги империализма, будем делать свое черное дело.
Рассуждения Рокуэлла Кента мало чем отличаются от этих:
Недоступные для понимания работы абстракционистов являют собой неизбежное и законченное выражение умирающей культуры. То покровительство, которое оказывают им художественные галереи и хозяева прессы, следует рассматривать не столько как дань моде, сколько как лишнее доказательство отречения от гуманизма... Абстракционизм – это атомная бомба в культуре... Что же касается советского искусства, то его реализм, в какой бы мере он ни выглядит академическим, являет собой органическое выражение социалистической культуры. Это доступное для всех народов искусство, его цель заключается в том, чтобы воспитывать в человеке более глубокое понимание и более глубокую любовь к людям и к окружающему нас миру.
Теперь, Рада, я должен кое-что уточнить, некоторые важные детали. Первая выставка была рассчитана на четыре месяца, но в итоге картины и рисунки Кента путешествовали по советским городам и весям два года, а когда вернулись, оказались никому не нужны и оставались нераспакованными в ящиках на его ферме в штате Нью-Йорк. Кент говорил о себе, что он теперь как Ойстрах, играющий на скрипке в Сахаре. В итоге он принял решение подарить 900 своих работ Советскому Союзу. Он верил, что интерес к нему вернется, и на пресс-конференции по случаю своего дара говорил, что американской публике мешают увидеть его полотна бюрократы в правительстве и культурных институциях США.
Вручение Рокуэллу Кенту в Кремле международной Ленинской премии "За укрепление мира между народами". Киножурнал "Новости дня". 1967 год
Вторая выставка была вчетверо больше первой. Его осыпали почестями, в 1967-м дали Ленинскую премию мира, издали все или почти все его книги, и ему такое признание нравилось. Но в хвалебных рецензиях нет глубокого анализа, они наполнены банальными клише и делают акцент на биографии Кента, его левизне и его проблемах из-за этого. И конечно, ему прочно прилепили ярлык реалиста, а работы символические, мистические объясняли случайными, нехарактерными заблуждениями. Его возвращение к американской публике было посмертным, по случаю столетия со дня рождения.
Подписывайтесь на подкаст "Обратный адрес" на сайте Радио Свобода
Слушайте наc на APPLE PODCASTS – GOOGLE PODCASTS – SPOTIFY
