28 марта в 23 часа по московскому времени в программе Александра Гениса – готовясь к 1 апреля, искусство пародии, 88-летний горнолыжник вспоминает войну, 100-летие Теннесси Уильямса, "Картинки с выставки": гитара и ее образ.
На этой неделе мы отметим Первое апреля, хотя всему миру сейчас не до смеха. На Ближнем Востоке – кошмар, на Дальнем – еще хуже. Кажется, что сейчас юмор уж точно не уместен. Но дело в том, что по-настоящему удачная шутка – всегда неуместна. У юмора, собственно, и нет своего места, потому что он всегда вместо – вместо того, что нельзя сказать или даже крикнуть. И в этом – сокровенная тайна смешного. Не пороки и красота, не добродетель и зависть, а юмор умирает последним. Черный, как тень, он следует за нами до конца.
В этом – гений юмора. Он всегда выводит к новому. В критические минуты, когда обстоятельства припирают нас к стенке, завязший в традиции разум не дает нам ее преодолеть. А юмор эту стену сносит, ибо он умеет сменить тему. (Поэтому, кстати сказать, не смеются фанатики – они никогда не меняют темы).
В сущности, юмор – это решенный коан. Чтобы найти ответ на вопрос, его не имеющий, надо изменить того, кто спрашивает.
Проблемы, – говорил Юнг, – не решают, над ними поднимаются.
А также 28 марта в 23 часа мск в программе "Поверх барьеров. Американский час":
Искусство пародии
Пропер океаном.
Приехал.
Стоп!
Открыл Америку
в Нью-Йорке
на крыше.
Сверху смотрю –
это ж наш Конотоп!
Только в тысячу раз
шире и выше.
Городишко,
конечно,
Москвы хужей.
Нет Госиздата –
все банки да баночки.
Дома,
доложу вам,
по сто этажей.
Танцуют
фокстрот
американочки.
Необыкновенные американцы
Владимир Морозов. Стало быть, вы не боитесь, что после смерти попадете в ад. Разве вам не хочется в рай?
В ответ Гаролд широким жестом показывает на снежную гору, залитую солнцем:
Гаролд. В раю я был вчера. И сегодня тоже. Чем не рай! Мне больше и не нужно. Я надеюсь, на том свете мне разрешат кататься на лыжах и играть в хоккей.
Теннесси Уильямс – 100
В театре Уильямса слышится Чехов. Пусть это – Чехов на стероидах, Чехов с истерикой, Чехов навзрыд, но все-таки Чехов, потому что неизбывный конфликт пьес Уильямса – принципиально частный. Его драма всегда разворачивается внутри одной семьи, причем это семья самого Уильямса. Во всяком случае, так говорил лучший постановщик его пьес тоже великий режиссер Элия Казан. В одной пьесе Уильямс до жесткости точно описал свою драму: "Мы живем в горящем доме, из которого нельзя позвонить в пожарную охрану. Нам остается выглянуть из чердачного окна и рассказать зрителям все, что успеем увидеть".
Гитара в "Метрополитен"
Гитара Страдивариуса, изготовленная в Кремоне около 1700 года, лишена всяких украшений. Она стоит особняком, как благородная дама среди фрейлин попроще. Худая, стройная, с узким тазом и длинной шеей, она напоминает задумчивых красавиц прерафаэлитов. Наверное, на такой гитаре играли только грустные мелодии.
На этой неделе мы отметим Первое апреля, хотя всему миру сейчас не до смеха. На Ближнем Востоке – кошмар, на Дальнем – еще хуже. Кажется, что сейчас юмор уж точно не уместен. Но дело в том, что по-настоящему удачная шутка – всегда неуместна. У юмора, собственно, и нет своего места, потому что он всегда вместо – вместо того, что нельзя сказать или даже крикнуть. И в этом – сокровенная тайна смешного. Не пороки и красота, не добродетель и зависть, а юмор умирает последним. Черный, как тень, он следует за нами до конца.
В этом – гений юмора. Он всегда выводит к новому. В критические минуты, когда обстоятельства припирают нас к стенке, завязший в традиции разум не дает нам ее преодолеть. А юмор эту стену сносит, ибо он умеет сменить тему. (Поэтому, кстати сказать, не смеются фанатики – они никогда не меняют темы).
В сущности, юмор – это решенный коан. Чтобы найти ответ на вопрос, его не имеющий, надо изменить того, кто спрашивает.
Проблемы, – говорил Юнг, – не решают, над ними поднимаются.
А также 28 марта в 23 часа мск в программе "Поверх барьеров. Американский час":
Искусство пародии
Пропер океаном.
Приехал.
Стоп!
Открыл Америку
в Нью-Йорке
на крыше.
Сверху смотрю –
это ж наш Конотоп!
Только в тысячу раз
шире и выше.
Городишко,
конечно,
Москвы хужей.
Нет Госиздата –
все банки да баночки.
Дома,
доложу вам,
по сто этажей.
Танцуют
фокстрот
американочки.
Необыкновенные американцы
Владимир Морозов. Стало быть, вы не боитесь, что после смерти попадете в ад. Разве вам не хочется в рай?
В ответ Гаролд широким жестом показывает на снежную гору, залитую солнцем:
Гаролд. В раю я был вчера. И сегодня тоже. Чем не рай! Мне больше и не нужно. Я надеюсь, на том свете мне разрешат кататься на лыжах и играть в хоккей.
Теннесси Уильямс – 100
В театре Уильямса слышится Чехов. Пусть это – Чехов на стероидах, Чехов с истерикой, Чехов навзрыд, но все-таки Чехов, потому что неизбывный конфликт пьес Уильямса – принципиально частный. Его драма всегда разворачивается внутри одной семьи, причем это семья самого Уильямса. Во всяком случае, так говорил лучший постановщик его пьес тоже великий режиссер Элия Казан. В одной пьесе Уильямс до жесткости точно описал свою драму: "Мы живем в горящем доме, из которого нельзя позвонить в пожарную охрану. Нам остается выглянуть из чердачного окна и рассказать зрителям все, что успеем увидеть".
Гитара в "Метрополитен"
Гитара Страдивариуса, изготовленная в Кремоне около 1700 года, лишена всяких украшений. Она стоит особняком, как благородная дама среди фрейлин попроще. Худая, стройная, с узким тазом и длинной шеей, она напоминает задумчивых красавиц прерафаэлитов. Наверное, на такой гитаре играли только грустные мелодии.
