Ирина Лагунина: Мы продолжаем цикл передач "Столыпинская реформа: сто лет спустя". Сегодня разговор пойдет об исключительной роли общины в идеологии российского образованного слоя, как правых, так и левых. В студии радио Свобода - доктор исторических наук, профессор РГГУ, автор монографии «Очерки аграрной истории России в конце XIX – начале XX века» Михаил Давыдов. С ним беседуют Александр Костинский и Ольга Орлова.
Александр Костинский: Михаил, скажите, пожалуйста, как продолжалась развиваться реформа после 1911 года?
Михаил Давыдов: Реформа продолжала набирать темпы, поскольку новое законодательство, вступившее в силу с 1912 года, дало новый мощный импульс преобразованиям. Новые законы позволили приступить к ликвидации тех изъянов землепользования, которые нельзя было устранить прежде. Прежде всего разверстание разноправной чересполосицы. Задействовать потенциал реформы, который до этого не мог реализоваться. И статистические данные, которые мы приводили, вполне это подтверждают. И число заявлений, и число утвержденных проектов, и площадь земель, вовлеченных в реформу, во втором этапе значительно превышают то, что мы видим в первом. При этом формально указ был дан 9 ноября 1906 года, но, на мой взгляд, 1907 и 1908 годы не могут считаться двумя годами с точки зрения истории землеустройства. Тогда землемеры работали на Крестьянский банк, размежевывали его земли, не были даже в уездах созданы землеустроительные комиссии. То есть реформа начала так набирать темпы 10-11 год, затем новые законы и 12-13-й, каждый из этих годов подавали более миллиона ходатайств, более чем от миллиона дворов. Вот реформа стала выходить на свой истинный масштаб.
Александр Костинский: Именно после 1912 года. И как мы уже говорили в прошлой программе, организаторы реформ те, кто ее задумали, это было не так мало людей, они не ожидали, что крестьянство так ответит на эти реформы, что реформа имела огромный успех среди крестьянства. И это не могло не сказаться на понимание этого и у власти, и у интеллигенции, которые как относились к этому? Мы знаем, что Столыпин был отстранен, потом погиб, не было того человека, чье имя связано с этими реформами. И мы знаем, что интеллигентный слой не очень хорошо встретил столыпинскую реформу аграрную.
Михаил Давыдов: Вы совершенно правы. Большая часть русского общества крайне негативно восприняла реформа. Реформа расколола русское общество надвое. Причем мы уже говорили, некоторым образом парадоксально, что в неприятии реформы сошлись и правые, и левые. Левые от социалистов до кадетов. Через законодательные органы реформа проходила минимальным большинством, а вы понимаете, что в госсовете социалистов не было, социал-демократов и социалистов-революционеров. Тут проявилась, как я понимаю, одна из уродливых, на мой взгляд, черт развития пореформенного общества, а именно общиномания, которую я для себя называю общинопатией. Открытие общины в 1843 году прусским бароном Гаксгаузеном совпало, как мы знаем, с расцветом славянофильства, которое поставило общинный быт в основу своего миросозерцания - это Аксаков, Самарин, Хомяков и другие. В страстном поклонении общинному быту выразились искания самобытных русских начал проявления народного духа. Общинный строй для славянофилов был залогом той высшей христианской формы государственного устройства, которую, как они считали, призвана осуществить Россия.
Александр Костинский: И тут, пожалуйста, Столыпин сотоварищи разрушают.
Михаил Давыдов: Нет, извините. Герцен самый славянофильский из западников в славянофильском понимании общины построил свою теорию крестьянского социализма, которую развил Чернышевский и далее покатилось. То есть славянофилы за Чернышевского неответственны и за убийство Александра Второго, я так понимаю. Несмотря на то, что выдающийся русский историк Чичерин и другие историки тогда же убедительно показали, что русская община середины 19 века есть порождение, введенное Петром подушной подати, в 1718-24 году была введена. Апологеты общины доказывали, что община существовала всегда с Киевской Руси. Эта полемика похожа на критику, на реакцию Фоменко и его последышей на критику. Они эту критику просто не замечают. Знаете, удобный способ – полемизировать, не реагировать на критику. И общину одновременно вознесли на щит как Победоносцев, его единомышленников, которые вообще не видели залог социальной стабильности, оплот существующего строя, и социалисты-утописты, народники, начиная с Чернышевского, которые считали эмбрионом нового строя и были уверен, что ее трансформацию они приведут Россию к социализм, минуя ненавистный капитализм.
Ольга Орлова: С другой стороны, очень многие воспринимали и славянофилы, и западники воспринимали общину как материализацию соборности и следствие российского православия. И от этого очень трудно было отказаться. Психологически это можно понять.
Михаил Давыдов: Я совершенно не уверен в том, что община времен Хомякова и Аксакова - это то же самое, что община конца 19 века. Кстати, и в конце 19 века совершенно точно документируются факты такой жизни общины, такого проявления общинного духа, которые сейчас ничего кроме восторга вызывать не могут. С этим спорить нельзя.
Ольга Орлова: Например?
Михаил Давыдов: С погорельцев снимают налоги, помогают всем миром, закончили у себя косить, пошли к соседям. Знаете, один выдающийся русский экономист сказал: хорошо бы строить русское государство, исходя из общинного духа в его лучшем проявлении. Но дело в том, что экономические народы строят экономику и процветают не из этого духа исходя. Все больше источников, накапливается информация о том, что к концу 19 века без водки на сходе делать нечего. Когда идет речь о ста тысячах общин, более чем ста тысяч, понятно, что великие романы пишутся на гораздо меньшем статистическом материале. То здесь ситуация может быть разная. Но тенденции, есть цифры голые, жесткие, объективные. Рост продовольственной помощи, где происходит больше. Были губернии, которые вообще не брали продовольственной помощи, полякам ее не давали, положим, а в западных русских губерниях вообще не брали, не было там неурожаев. Архангельская, Вологодская, казалось бы, климат плохой, а им не надо.
Александр Костинский: То есть именно потому, что там было меньше общинной земли.
Михаил Давыдов: Нет, общинная земля там была, но там земля была мертвая. Предъявляли там, где она представляла определенную ценность и ценность земли возрастала. Просто крестьяне Нечерноземья во многом улучшили за год после реформы качество земли.
И видимо, землепользование.
Михаил Давыдов: Да, потому что, понимаете, даже если сравнивать общинное и подворное, при подворном землепользовании фактически все-таки за крестьянами оставалось то, чем они пользовались. Да, там была чересполосица, бывали какие-то частные переделы, но не было того беспредела, который творился в великоросских общинах, когда умирает отец, а у вдовы и дочерей могли землю забрать. И хотя у них были права на два душевых надела, хорошо, если уменьшенный отдадут, а могут не отдать. Шла нормальная манипуляция. Мы говорили в первой передаче, что это интереснейший объект для психологов, занимающихся коллективной психологией, средние группы, большие группы.
Ольга Орлова: Но тем не менее, интеллигенция все равно продолжала питаться этим мифом о важности общины.
Михаил Давыдов: Конечно, в этом явная ненормальность, когда люди мечтают уничтожить, правые и левые видят, в одном и том же социальном феномене залог своей победы, такие встречные процессы.
Александр Костинский: Потом-то появился пролетариат.
Михаил Давыдов: Знаете, пролетариат появился и, конечно, марксисты специально любили пролетариат и презирали, не любили крестьянство, все марксисты презирали крестьянство, поскольку парижскую коммуну не поддержало, костное. Степень идеологизированности тогдашнего общества, если этим заниматься профессионально, очень трудно представить. Иной раз, поверьте, я делаюсь личным впечатлением, полное ощущение чтения газеты «Правда» застойного времени. Почему застойного, а не сталинского? В застойное время все-таки лексика была не такой непристойной, как при Сталине, слова выбирали. Это фанатическая нетерпимость к чужому мнению, самодовольное невежество, предвзятость, подтасовка фактов, фальсификация и все это на фоне очень плохо скрываемого желания управлять или, как сейчас модно говорить, рулить народом, решать, что делить поровну, как делить.
Александр Костинский: То есть реально неуважение любовь и неуважение.
Михаил Давыдов: Совершенно правильно, вы абсолютно правы. Бердяев об этом написал, что человеколюбие оказалось ложным. Есть бессмертный путеводитель по явлению, которое называется русская интеллигенция - это «Вехи», сборники «Из глубины», где авторы, участвовавшие в «Вехах», писали до лета 1918 года. Это бессмертные произведения. Поразительная безапелляционность, поверьте, ничуть не меньше, чем, скажем, у Ленина. Я как человек, закончивший истфак МГУ в застойные годы, я знаю, о чем говорю.
Александр Костинский: Ленина учили наизусть.
Михаил Давыдов: Не то, что наизусть, мы к концу экзаменов, перед экзаменами многие цитаты могли говорить тома и страницы. Уверенные в своем праве определять, как нужно людям жить сейчас, миллионам людей, как они должны жить в будущем. Человек удобрял полосу, заботился, передел, причем передел часто провоцировали те, кто вообще ничего не делал, чтобы получить удобренные полосы. И говорят: как хорошо, вот теперь лентяй, бедный попользуется удобренной. Он пишут на голубом глазу, что называется. А когда люди хотят удержать плоды своих трудов - это называется узкоэгоистические соображения, узкоэгоистические стремления. Люди, которые с уважением - Кауфман, который абсолютно извратил историю сибирского крестьянства и который, год назад в Сибири была конференция «Экономика Сибири в 20 веке», я увидел, что Кауфман до сих пор в авторитете. И господа, заметьте, что они отстаивают – они отстаивают принудиловку. Что такое община? Это для них в их московских и петербургских кабинетах – это эмбрион будущего социального строя. Это же принудиловка самая натуральная. Все по Шарикову - взять и поделить. Это чистой воды новое издание крепостничество, цитируя Маркса, равно большевизму. И понимаете, очень смешно после этого читать, как эти уравнители после 17 года ругали большевиков.
Ольга Орлова: Цитировали сами себя.
Михаил Давыдов: Тот же микрофон, только вид сбоку.
