В русском языке есть немало слов с прозрачной этимологией. К примеру, два корня «-пар— » и «-воз-» и соединительный гласный «о» образуют «паровоз». Однако куда чаще происхождение слова затемнено. Здесь мы нередко имеем дело с восхитительными тайнами и неожиданными сближениями.

Вот академик Андрей Зализняк обнаружил в древнерусской берестяной грамоте непривычное для современного уха имя Олуча. Удивительно, но это производное от слова «Олух». Бранное сегодня, прежде оно было уменьшительной формой вполне почтенного имени.

— Имечко надо сказать выдающееся. Олух — это гипокаристическое имя, с гипокаристическим суффиксом «-х-», который часто используется, как в каком-нибудь «Ванюха» и прочее. Ровно это же «-х-» образовал Олуха от более полного христианского имени. Какого? Олуферий.

Как это всегда бывает при образовании уменьшительно-ласкательной формы имен, часть звуков от этого «Олуферий» отсеклась, часть преобразовалась за счет добавления суффикса, что тоже в русском языке дело обычное. Андрей Зализняк так выстраивает этот ряд суффиксов: «..."-х-", "-ш-", "-н-" — какая-нибудь Маня, Маша, Ванюха, Саша и так далее. Все решительно так устроены. У Марии отсекается все, кроме "Ма", и к "Ма" добавляются вот эти суффиксы. Ровно так устроены тысячи имен в русском языке. Олух — это, кстати, вариант, который сейчас в современном языке ушел, а именно вариант без "а" конечного. Современный русский язык решительно предпочел эмоциональный вариант, окрашенный с "а" — Ваня, Маша, Саша, Тата и так далее, чтобы кончалось на "а", независимо от пола. В древности не было этого ограничения. Могли быть варианты с "а" или без "а", то есть мог быть какой-нибудь Петруха и Петрух, Олуха и Олух, Петруша и Петруш. Так вот, Олух — это очень типичное образование».

Это уж потом, утверждает исследователь, слово «олух» стало синонимом дурачка, простофили: «Бывает, что каким-нибудь именам не повезет, и они становятся символом какой-нибудь дряни», — говорит Андрей Зализняк. И становятся так прочно, что только это значение и остается в языке. В истории с «олухом» имя собственное стало именем нарицательным. Но бывает и наоборот. Вот что рассказывает Ольга Соловьева, сотрудник московского Информационно-исследовательского центра «История фамилий».

— Очень много фамилий было образовано от так называемых мирских имен. Мирские имена — это те, которые давались человеку либо при рождении, либо как прозвища в более поздний период жизни человека. И уже его дети могли именоваться по отцу.

— Петров сын. Но ведь существует достаточно большое количество фамилий, связанных с животными. Они-то откуда возникли, все эти Зайцевы, Сорокины и так далее?
— Опять же это все имена относятся к мирским именам. Для нас это сейчас звучит немножко странно, но, тем не менее, это имя было вторым именем после имени крестильного.

— То есть это было что-то вроде прозвища?
— Нет, это было просто второе имя, которое оберегало человека от нечистой силы. Чтобы нечистая сила не знала его настоящего крестильного имени, человека в миру называли совершенно любым словом. Поэтому были очень распространены имена и Баран, и Заяц, Конь, Береза, Горшок, и Мочало, и Рогожа. Это все обычные мирские имена, которые нам сейчас воспринять достаточно сложно. Но тогда это не было в диковинку. Вот от этих имен и образовались затем фамилии.

Слово «медведь» с лингвистической точки зрения может показаться таким же простым, как «паровоз». Однако Игорь Добродомов, заведующий кафедрой общего языкознания Московского педагогического университета, обращает внимание на то, что некогда «медведь» было, скорее, псевдонимом, а не настоящим названием животного. Подлинное и тайное имя лишний раз произносить остерегались, чтобы страшный зверь не явился на зов.

— В соответствии со старыми поверьями слово, которым называется предмет, очень часто подвергается запретам, чтобы не вызвать недоброе на себя. Поэтому старое название медведя у нас заменено сравнительно новым «медведь». Но и это новое слово тоже подвергается запрету. Поэтому он и «хозяин», и «бурый». Наверное, видоизменением слова «медведь» являлось слово «мечка».

— «Мечка»?
— Да, «мечка». Из русского языка оно ушло, но есть оно у болгар, у сербов сейчас, как основное название.

— А почему произошло такое видоизменение?
— Часто слова как имена собственные, особенно, менялись. Иван у нас же Ваня, Ванюша, Ванятка.

— То есть «мечка» — это такой ласкательный вариант слова «медведь»?
— Может быть, ласкательный, может быть, и не ласкательный.

— Но уж точно сокращенный сокращенный?
— Да. Это одна точка зрения. Есть другая точка зрения, что ему особая смышленость приписывается. Тут корень, который присутствует в глаголах «смекать», «намекать» — такое не очень ясное слово. Кстати, и название медведя тоже очень интересное. Старое название похоже было на латинское «урсус». Урсус — значит «медведь». Но запрет заставил придумать слово «медведь». «Медведь» состоит из двух частей: первая — «медв-» (это второй вариант корня «мед-», «медв-» в прилагательном «медвяный» сохранилось еще), а вторая часть — «-вед-». Современное образование было бы «медоед».

— «Мечки» уже нет. Но есть похожее «мишка».
— Это, наверное, новое слово. Вообще часто бывает, что одни слова сближаются с другими по разным случайным обстоятельствам. Некоторое созвучие потом приводит к тому, что слова перестают даже различаться.

— То есть «мишка», как человеческое имя Мишка и обозначение ласковое «медведя», это могло быть случайное сближение?
— Скорее всего, так. Но может это сближение и не вполне случайное. Михайло Потапыч, Михайло Иванович — так уважительно он называется. Потап тоже имя, но в нем какое-то топанье слышится. Отчество Иванович — это довольно часто прилагается к разным предметам, подчеркивается, что это предмет наш, привычный.

Тему запрета продолжим вместе с директором Института лингвистики РГГУ Максимом Кронгаузом: «Лингвисты давно заметили, что если вместо некого неприличного, некорректного слова начинает постоянно использоваться некий эвфемизм, другое слово, которое кажется приличным и поэтому используется легко, то если ситуация вокруг этого слова не меняется, если явление остается табуированным, то и сам эвфемизм становится неприличным. Самый, наверное, яркий пример — это появление нового матерного слова в русском языке. Вместо матерного слова, начинающегося на букву «х», известного, я думаю, всем слушателям, в качестве эвфемизма стало использоваться название буквы. Буква «х», которую мы теперь называем «ха», в славянской азбуке называлась «хер». Отсюда глагол «похерить», то есть просто зачеркнуть крестом, зачеркнуть буквой «х». И вот, через несколько веков это слово становится таким же неприличным, как и то, которое оно заменяет».

Все приведенные примеры — старинные, а то и очень древние. Но что же сегодня? Творческий потенциал языка не иссяк. По-прежнему появляются новые слова и обороты, говорит Ирина Левонтина, старший научный сотрудник Института русского языка имени Виноградова.

— Я нашла изумительное совершенно выражение. Знаете ли вы, что такое «на сложных щах»?

— Нет, конечно.
— Не знаете. Я тоже не знала, и узнала совсем недавно. Это, конечно, такой сленг.

— Современный?
— Современный, молодежный, скорее, московский. Вообще, слово «щи», оказывается, в сленге имеет значение «лицо».

— Лицо?
— Да, лицо. А «сложные щи» или «трудные щи» — это лицо такое недовольное, или высокомерное, или что-нибудь еще в этом роде. Там широкий спектр. Я нашла в Интернете массу употреблений. Человек, например, рассказывает о путешествии в Перу, как он забирается на пирамиду. То холодно, то жарко, ступеньки и так далее. И дальше он поясняет: «Поэтому у меня на всех фотографиях трудные щи».

Этимология этого выражения для меня туманна. Могу лишь предположить, что здесь сработала языковая память о кислых щах в их прежнем значении. Так назывался вовсе не суп, а напиток вроде кваса. Действительно кислый, от которого и лицо можно было скривить.