Ирина Лагунина: В 90-ю годовщину расстрела последнего российского императора Николая II и его семьи российские средства информации в качестве одной из главных новостей сообщают, что по результатам голосования в общенациональном телепроекте «ИМЯ РОССИИ. ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЫБОР 2008», имя расстрелянного в Екатеринбурге отрекшегося от престола царя занимает первое место. На сегодня Николай Второй по количеству проголосовавших за него «опережает» и Сталина, и Ленина, не говоря уже о Владимире Высоцком, Петре Первом и о «нашем всем» - Александре Сергеевиче Пушкине, количество «фанатов» которого почти в четверо меньше, чем у последнего русского царя. Как и насколько связаны эти данные с особенностями национального сознания и каковы политические перспективы монархической идеи в сегодняшней России? Об этом мой коллега Владимир Тольц.
Владимир Тольц: Для начала следует отметить, что ставшие на фоне голосования по проекту «ИМЯ РОССИИ» и «Царских дней» в Екатеринбурге оживленными дискуссии Омссии? Ро об устойчивом «монархизме российского общественного сознания» и перспективах политического движения России в рамках монархической парадигмы страдают некоторой сумбурностью. Историк и богослов, профессор Московского государственного института международных отношений Андрей Зубов считает, что когда говорится о «монархическом сознании», следует четко разделять существующее в некоторых слоях общества желание возродить династическую монархию, с одной стороны, и ориентацию на единовластие, т.е. предпочтение этой формы власти идее разделения властей и разного рода парламентским и избирательным процедурам. (Кстати, в этом варианте неважно даже будет ли «единовластный властелин» формально коронован, либо окажется «обычным» диктатором или тираном).
Андрей Зубов: К сожалению, монархическая идея во втором смысле, в смысле ориентации на одного человека, на личность, а не на сумму положительных или отрицательных идей, которые эта личность исповедует, та партия, которой эта личность принадлежит, та традиция, которой она следует, вот эта, к сожалению, монархическая тенденция, тенденция личностной ориентации, как говорят политологи, она в русском обществе очень сильна, она в нем доминирует. И здесь, понятно, есть очень хорошее историческое основание для всего этого.
Владимир Тольц: Ну, что ж, такова вероятно реальность монархизма. Еще ведь Розанов отметил, что сущность его не в рациональных аргументах, и не в программном оправдании, а в стихии, сотканной из воображения и чувства.
Андрей Зубов: Да. Но, понимаете, есть воображение и чувство по отношению к династу, который представляет династию, правившую триста лет, возможны, то какие могут быть воображения и чувства по отношению, скажем, нынешнего президента Дмитрия Медведева, вчера просто никому неизвестного в России.
Владимир Тольц: Но тут позвольте напомнить: мальчика Мишу Романова, когда Земский собор в 1613 году выбирал его на царствование, тоже не все знали. И ничего – династия царствовала 300 с лишним лет…
Андраник Мигранян: Монархия – это своеобразная форма легитимации существующей системы, которая вытекает из традиций, опирается на определенные ценности, отвечает на запросы огромной массы населения. И в этом смысле, мне кажется, что судьба российской монархии оказалась трагической, и трагической оказалась в первую очередь и как для российского государства, так и для российского народа.
Владимир Тольц: Так рассуждает коллега Андрея Зубова по профессорству в МГИМО, член Общественной палаты Российской Федерации Андраник Мигранян.
Андраник Мигранян: Если бы трансформация царского режима, монархического была бы осуществлена более плавно и не было бы отречения Николая, то может быть устойчивость государства могли бы сохранить. То есть Николай и сам институт монархии, институт царя играли колоссальную стабилизирующую роль. Вот почему, мне кажется, после этого страна покатилась и пошла.
Владимир Тольц: Как и у многих в прошлом молодых коммунистов, ставших по нынешней моде госудственниками-антикоммунистами, у члена Общественной палаты Андраника Миграняна редуцированная историческая память. – Ну какую же «колоссальную стабилизирующую роль» играл убиенный в Екатеринбурге последний император, когда именно в его царствование и случились и Февральская революция, и Октябрьский переворот?
Совсем иначе, нежели Мигранян, говорит о стабилизирующей функции монарха молодой философ и литературный критик Оксана Тимофеева.
Оксана Тимофеева: Да, конечно, возможность и действительно того, что монархическая идея сейчас получает какое-то распространение, она связана с некими компенсаторными механизмами психологическими. Но прежде всего, на мой взгляд, с тем, что люди беспокоятся за свое будущее, они боятся перемен, боятся того, что это будут перемены к худшему. Как рассуждает такой средней руки монархист, говорит: царь – он все время один, а завтра придет к власти Ле Пен, послезавтра придет Жириновский или кто-то еще и тогда будет еще хуже.
Владимир Тольц: Беседовать со «средними руки монархистами», о которых упомянула Оксана Тимофеева, мне лично не доводилось. Все больше с «выдающимися». Вот например, недавно прибывший в Россию из США для руководства Российским Императорским союзом Георгий Федоров.
- Георгий Александрович, как вы оцениваете монархическую составляющую нынешнего российского общественного сознания?
Георгий Федоров: С каждым годом оно увеличивается, слава богу. Насколько оно большое, я не мог бы сказать точно, но по некоторым анализам оно приближается к 25% населения.
Владимир Тольц: Георгий Александрович, можно, наверное, констатировать, что нынешние власти теперь весьма терпимо относятся к монархической идее, к легальному функционированию в стране ордена Российский Императорский союз…
Георгий Федоров: Я бы не согласился с вами. Но в целом хорошо.
Владимир Тольц: Ну, если вы не согласны, тогда вопрос: а как по вашему мнению, относятся российские власти к монархической идее сегодня? И чем мотивировано это отношение?
Георгий Федоров: Я думаю, что теперешняя власть российская вообще не относится к такому понятию, как восстановление монархии в России возможно или нужно. Но что они поддерживают аспект такой, чтобы люди вспоминали императора Николая Второго как святого и тому подобное, этого они придерживаются, потому что, по-моему, хотят поставить крест на этом. Вот мы позволяем вам, вы можете восхвалять, можете сделать его святым, дело с концом, и на этом заканчивается монархический период в России.
Владимир Тольц: Но позвольте напомнить вам покровительственное отношение к родственникам Николая П и со стороны президента Ельцина, и со стороны президента Путина. Про Медведева ничего не знаю, но думаю, как и многие другие политические линии предшественника, он и это унаследует. Ведь помимо прочего такое отношение позволяет выглядеть респектабельно в глазах внешнего мира…
Георгий Федоров: Да, для них это выгодно сейчас чисто политически. Потому что если мы возьмем церковное общество как таковое православное России и, я бы сказал, что большинство духовенства в России, просто православные считают себя монархистами, то это уже придает какую-то силу, движение монархистского мышления. Но они нигде не выскажут вам, что они считают возможным восстановление монархии. Скажем, Путин по телевизору сказал: нет. Было хорошее время, то-се, но сейчас совсем другой век, монархия уже устарела.
Владимир Тольц: И все-таки: существующая ныне в России ныне система власти, как показывают недавние президентские выборы, вполне устраивающая значительную часть электората в стране, политическая система, поэтически именуемая иногда «суверенной демократией», в восприятии упомянутой мной части общества во многом устройством своим близка системе монархической. Это восприятие, кстати, отразилось в нынешнем рейтинге имени последнего императора в проекте ИМЯ РОССИИ. Так где же разница между нынешней «суверенной демократией» и государственным устройством, о котором взыскуют российские монархисты? – Профессор Андрей Зубов:
Андрей Зубов: Да, пожалуй, в монархии почти все есть, кроме официального ее объявления. Потому что монархия необязательно должна быть династической. В принципе в той же Византии императоры совсем необязательно были детьми императоров. И та традиция, которую сейчас фактически установили в России, а до этого это была традиция коммунистическая – назначение генеральных секретарей, эта традиция именно византийская, когда следующего императора, не связанного, как правило, кровным родством с предшественником, но связанного общим делом, но помоложе, его назначают из видов собственной выгоды, из выгоды своей семьи правящий император себе сначала соправителем, ну а после смерти своим преемником. Так что в этом смысле мы скорее воспроизводим сейчас не западноевропейскую династическую монархию, а вот византийскую, такую избираемую. Кстати говоря, еще один момент этой монархии похож. Дело в том, что император назначал себе соправителя, а потом преемника, но официально он утверждался народом. Народ собирался не у избирательных урн, а как правило, на самом популярном месте Константинополя – на ипподроме, и вот он там должен был криком, а отнюдь не правильным голосованием, как, скажем, в Афинах древних выбирали магистратов, он должен был криком поддержать, что достоин этот человек быть императором. Понятно, что «не достоин» не кричали, потому что это плохо могло кончиться, те, кто не хотели кричать, просто не шли на ипподром. Так что в этом смысле наши нынешние выборы тоже очень напоминают ипподром с криками «достоин».
Владимир Тольц: Так считает историк Андрей Зубов. Получается, что Россия сегодня это как в кино – уроки Византии в действии.
