Андрей Шарый: А сейчас я представлю вам заключительную рубрику программы «Время Свободы – « Сегодняшний факт » .
В России широко отмечают 90-летие со дня рождения писателя Александра Солженицына. Сегодня состоялось представление официального Интернет-сайта Солженицына, где будут опубликованы все его произведения и архивные материалы. Издательство "Время" занимается выпуском 30-томного собрания сочинений писателя. В России – во Владимирской области и в Рязани – действуют два музея Солженицына. В улицу Солженицына только что переименована улица Большая Коммунистическая в Москве. В шестидесятые и семидесятые годы Солженицын, ветеран войны и политзаключенный, стал символом борьбы с тоталитарным советским режимом. Его книги того времени – прежде всего, "Архипелаг ГУЛАГ" – открыли глаза миллионам на преступления советской власти. После высылки из СССР Солженицын вел активную борьбу не только с коммунистической властью, но и с западным либерализмом. В 1994 году писатель с триумфом вернулся в Россию, где его новая публицистика вызывала неоднозначную реакцию демократической общественности, но приглянулась властям.
И все-таки главное в Солженицыне – его наследие советской поры. О том, как читали и сохраняли его книги в советское время, говорит заместитель директора Института русского языка, лингвист Леонид Крысин.
Леонид Крысин: "Архипелаг ГУЛАГ" одно время существовал в нескольких пленках, ведь не было же современной техники. Все существовало на пленках или в печатном виде, на машинке размноженном. Ну, вот какое-то время у меня в руках был такой футляр с рулоном этих пленок, на котором находился "Архипелаг", еще не опубликованный.
Я читал машинопись. Это было летом 1969 года. И я помню свое состояние во время и после чтения "Архипелага", я как будто заболел просто физически, это такая тяжелая ноша была. Может быть, это как-то современным читателем иначе воспринимается, а тогда это была просто сокрушительная какая-то вещь. Очень многие факты истории, сама атмосфера, которая описана в «Архипелаге», конечно, много мы не знали. Хотя у меня отец, допустим, был в ссылке, деда убили, братьев отца расстреляли, обвинили во вредительстве и так далее. То есть я примерно знал, что репрессии были, конечно, но такой масштаб, такие зверства, такое количество людей пострадавших – это из "Архипелага" впервые, по-видимому, мне стало известно. Это просто такая атомная бомба была для советской власти.
В ноябре 1967 года, то есть в год и месяц 50-летия советской власти, мне пришла в голову идея пригласить Солженицына в наш институт, хотя он в то время уже считался врагом советской власти. Произошло все очень прозаично. У нас была ученый секретарь Ламара Андреевна Капанадзе, она подписала это письмо, приглашающее Александра Исаевича к нам в институт почитать свои произведения. Открытой почтой кинули в ящик, просто в обычный почтовый, и письмо ушло в Рязань, он тогда жил в Рязани. Он нам ответил. Назначили день. Он пришел и читал, часа четыре он нам читал вот здесь, в этой комнате. Причем наши славные органы проморгали это.
Открыто записывали. Ну, была, конечно, аппаратура не та, что сейчас, громоздкие магнитофоны. После этого вот эти записи я хранил у себя дома - в книжном шкафу такую нишу сделал, ставил туда банку с водой, чтобы они не высыхали. Но все равно была опасность, что они рассыплются, потому что уже 40 лет. И вот недавно совсем перенесли на цифровые носители, и в нашей лаборатории, у нас есть отдел фонетики, и там теперь появилась эта запись того, как читал Солженицын "Раковый корпус", "Крохотки", главы из "В круге первом"…
Андрей Шарый: А теперь архивная запись 1967 года. Александр Солженицын читает отрывок из своей книги «Красное колесо».
Александр Солженицын: Потом Нержина арестовали. В первых же следственных и пересыльных тюрьмах, в первых лагерях, тупым смертным боем ударивших по нему, он ужаснулся изнанке некоторых «избранных» людей: в условиях, где только твердость, воля и преданность друзьям являли сущность арестанта и решали участь его товарищей, – эти тонкие, чуткие, многообразованные ценители изящного оказывались частенько трусами, быстрыми на сдачу, изощренными в оправданиях сделанной подлости они быстро вырождались в предателей и попрошаек. И самого себя Нержин увидел едва не таким, как они. И он отшатнулся от тех, к кому прежде считал за честь принадлежать. Теперь он стал ненавистно высмеивать, чему поклонялся прежде. Теперь он стремился опроститься, отбить у себя последние навычки интеллигентской вежливости и размазанности. В пору беспросветных неудач, в провалах своей перешибленной судьбы Нержин счел, что ценны и значительны только те люди, кто своими руками строгает дерево, обрубает металл, кто пашет землю и льет чугун. У людей простого труда Нержин старался теперь перенять и мудрость все умеющих рук, и философию жизни. Так для Нержина круг замкнулся, и он пришел к моде прошлого века, что надо идти, спускаться в народ.
Но за замкнутым кругом шел еще хвостик спирали, недоступный для наших дедов. Как тем, образованным барам XIX столетия, образованному зэку Нержину для того, чтобы спускаться в народ, не надо было переодеваться и нащупывать лестничку: его просто турнули в народ, в изорванных ватных брюках, в заляпанном бушлате, и велели вырабатывать норму. Судьбу простых людей Нержин разделил не как снисходительный, все время разнящийся и потому чужой барин, но – как сами они, не отличимый от них, равный среди равных.
И после жестокой лагерной выучки с Нержина спало еще одно очарование. Нержин понял, что спускаться ему было дальше незачем и не к кому. Оказалось, что у Народа не было перед ним никакого кондового сермяжного преимущества. Вместе с этими людьми садясь на снег по окрику конвоя, и вместе прячась от десятника в темных закоулках строительства, вместе таская носилки на морозе и суша портянки в бараке, – Нержин ясно увидел, что люди эти ничуть не выше его.
Андрей Шарый: В России широко отмечают 90-летие со дня рождения писателя Александра Солженицына. Гостем рубрики «Сегодняшний факт» был московский лингвист Леонид Крысин.
