19 апреля в Гааге вынесено два решения, которые каждая из сторон – Украина и Россия – рассматривают как собственную победу. Суд потребовал от России уважать права крымских татар, восстановить деятельность крымско-татарского Меджлиса и обеспечить преподавание украинского языка в Крыму. Суд не потребовал от России прекратить поддержку сепаратистов в Донбассе и обеспечить контроль над российско-украинской границей.
Российская делегация, прослушав решение международных судей, покинула зал заседания без комментариев. Украинский заместитель министра иностранных дел Елена Зеркаль заявила журналистам, что "для нас это решение суда положительное. Мы подтвердили нашу позицию и видим, что у нас хорошая перспектива для слушаний по существу".
В иске, направленном в Международный суд ООН 16 января 2017 года, Киев требует признать Москву виновной в нарушении двух международных конвенций, к которым присоединились обе страны, – "О борьбе с финансированием терроризма" 1999 года и "О ликвидации всех форм расовой дискриминации" 1965 года. Цель временных мер, на которых настаивала украинская сторона в ходе первых слушаний в начале марта, – обязать Москву уже сейчас выполнять положения этих документов: прекратить финансовую и вооруженную поддержку незаконных вооруженных формирований "ДНР" и "ЛНР" с территории Российской Федерации; приложить все усилия для вывода российского оружия с территории Украины и обеспечения "надлежащего контроля на границе Украины и России", чтобы прекратить поставки оружия и денежных средств "незаконным вооруженным формированиям, причастным к актам терроризма в Украине".
России уже приходилось отвечать перед этим судом: в 2008 году иск к ней подала Грузия, обвинившая российские власти в дискриминации грузинского населения на территории Абхазии и Южной Осетии. Однако в 2010 году суд пришел к выводу, что стороны не исчерпали все возможности досудебного урегулирования спора, и отказался рассматривать дело по существу. Украинские власти заявляли ранее, что учли опыт Грузии. И действительно, в среду, 19 апреля, в Гаагском суде сообщили, что иск Украины против России – в его юрисдикции. Но для принятия окончательного вердикта потребуется несколько лет.
На самом деле суд вынес решение не в пользу Украины или России, а в пользу себя, считает юрист, специалист по международному праву Владимир Гладышев:
Для того чтобы дать ответ на вопросы, поставленные Украиной, суду, прежде всего, нужно было дать ответ на вопрос – "Какова юрисдикция суда?"
– Особенность данного этапа состоит в том, что сейчас никаких решений по существу спора не принималось вообще. Суд несколько раз сказал в своем решении, что "мы не принимаем решения по существу спора". Стороны потом свои позиции будут доказывать и отстаивать. Это только промежуточное, первоначальное решение о срочных, как сказал суд, предварительных мерах, которые запросила Украина, то есть мерах по обеспечению иска, если говорить в терминах применительно к внутригосударственному процессу. Украина сказал: "Россия финансирует террористические группировки. Поэтому ситуация срочная и сложная, и надо срочно это финансирование прекратить, потому что иначе ситуация будет в дальнейшем ухудшаться и повлияет на рассмотрение спора по существу". Это первое, на что ссылалась Украина. Вторая составляющая иска – относительно предполагаемого нарушения Россией положений Конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации в Крыму по двум направлениям. Первое – по мнению Украины, Россия не предоставляет достаточных возможностей изучения украинского языка в школах. Второе – Россия дискриминирует крымских татар, в частности, путем разгона крымско-татарского Меджлиса, как самого представительного органа крымско-татарской общины в Крыму. Запрашивались меры, которые были бы способны предотвратить ухудшение ситуации в этом направлении. Что сказал суд? С моей точки зрения, суд принял решение в свою собственную пользу. Решение достаточно интересное и этапное. Оно интересное с точки зрения того, как суд истолковал свою собственную юрисдикцию. Для того чтобы дать ответ на вопросы, поставленные Украиной, суду, прежде всего, нужно было дать ответ на вопрос – "Какова юрисдикция суда? Где полномочия самого суда? В какой степени суд вообще может высказываться по данному спору?". Суд, во-первых, сказал, что он по всем вопросам полностью уполномочен высказываться, то есть он принял на себя максимальный объем полномочий по всем направлениям, против чего Россия возражала. Суд сделал заявку, чтобы стать серьезным политическим игроком на международной арене. Он, на мой взгляд, впервые дал такое расширительное толкование своих собственных полномочий по данным двум конвенциям. Прежде всего, на мой взгляд, в отношении Конвенции по финансированию терроризма. Там целый ряд технических моментов, по которым суд истолковал Конвенцию таким образом, что, во-первых, Конвенция означает теперь не совсем то, что она означала раньше. Во-вторых, у суда есть гораздо больше возможностей судить государство за несоблюдение данной Конвенции, если государства обратятся в суд с заявлением о нарушении участником международного общения данной Конвенции. Грубо говоря, суд сказал: "Мы компетентны во всем. И мы способны давать государству обязательные указания по очень широкому кругу вопросов, гораздо большему, чем это предполагалось раньше". Вот это, наверное, самое важное. Оно, может быть, не такое важное для спора Украины с Россией в данном случае, но в перспективе это, наверное, самый важный результат этого спора. Суд очень широко истолковал свои полномочия.
– В чем это проявляется? И почему вы сказали, что Конвенция о борьбе с финансированием терроризма означает теперь не совсем то, что она означала раньше?
– Конвенция по финансированию терроризма, на самом деле, как все конвенции такого рода, достаточно однотипна. Государство договаривается не о совместных действиях. В Конвенции говорится о том, что каждое государство в рамках своего собственного суверенитета будет принимать некоторые однотипные меры. То есть мы договорились, что у нас у всех будут эффективные законы, соответствующие определенным правилам, о которых мы договорились в Конвенции, по предотвращению финансирования терроризма. И мы будем по этому поводу сотрудничать. И сотрудничество наше, как предполагалось, будет, например, проходить в форме обмена информацией. У нас такое законодательство принято, а у вас такое. И мы можем друг с другом обмениваться информацией о том, кто и как финансирует террористов. Примерно так предполагалось. Фактически речь шла, во-первых, о принятии единообразного, унифицированного внутригосударственного законодательства. Во-вторых, в рамках этого законодательства предполагалось сотрудничество на уровне правоохранительных органов. Суд истолковал это совершенно по-другому. Он сказал, что вот это обязательство сотрудничать в рамках Конвенции по финансированию терроризма – это совершенно самостоятельное обязательство государств, которое не сводится к принятию унифицированного законодательства. Это что-то такое совсем широкое. Если я считаю, что вы недостаточно сотрудничаете – финансируете, то я могу вас привести в Международный суд.
Суд как бы сказал: "У нас есть юрисдикция – максимально вмешиваться в политику государства в рамках финансирования международного терроризма с обязательством сотрудничества"
Обязательство по сотрудничеству – это не просто обязательство по обмену информацией между правоохранительными органами, это обязательство всех властей суверенного государства предпринимать все меры за пределами даже своего национального законодательства. И если вы, по моему мнению, не можете такие меры принять, я вас могу притащить в Международный суд ООН, потому что большинство государств признало компетенцию Международного суда ООН по данной Конвенции. Может быть, это покажется немножко техническим, но на самом деле это принципиальное расширение юрисдикции Международного суда. И это принципиально. Раньше – приняли законодательство и в рамках законодательства обмениваемся информацией. Теперь – законодательство, не законодательство, вы обязаны принять меры по существу. И суд это проверяет. На самом деле, я не припомню, чтобы такое было. Это революционное начинание. Оно, как многие такие революционные начинания международных органов, в достаточной степени завуалировано и подано в рамках решения, которое, в общем-то, для России благоприятно. Обеспечительные меры по этому эпизоду не приняты, то есть Украине в них отказали. Но вот сам факт… Суд как бы сказал: "У нас есть юрисдикция – максимально вмешиваться в политику государства в рамках финансирования международного терроризма с обязательством сотрудничества. Это самостоятельное обязательство, которое не сводится к сотрудничеству в рамках законодательства. И мы будем проверять, как вы сотрудничаете. Например, действительно ли вы по факту финансируете терроризм". Этот подтекст, безусловно, там присутствует. И вот это на перспективу, с моей точки зрения, является новшеством в международных отношениях.
– А почему Украине отказали по первому пункту – по борьбе с финансированием терроризма, с вашей точки зрения?
"Вы не показали, что за гибелью "Боинга" стоит умысел тех людей, которые его сбили". Вот что сказал суд
– Украине сказали очень интересно. Суд истолковал статью 2 Конвенции. Речь шла о малайзийском "Боинге". Что сказал суд? Суд сказал, что, да, малайзийский "Боинг" потерпел крушение. Он не сказал, кто его сбил. Он сказал, что, да, потеряли человеческие жизни. Но для того чтобы было более-менее перспективное дело в рамках Конвенции о финансировании именно терроризма, Украине надо было показать хотя бы на первом этапе, хотя бы приблизительно, не доказывая это окончательными фактами, а хотя бы показать, что у нее есть основания полагать, что самолет был сбит специально. Как бы суд сказал: "Вы, Украина, не доказали даже в первом приближении, что самолет не был сбит случайно. Вы не доказали даже в первом приближении. У вашего дела нет абсолютно никакой судебной перспективы в этом отношении. Вы не показали, что за гибелью "Боинга" стоит умысел тех людей, которые его сбили". Вот что сказал суд. Умысел – это один из терминов, который содержится в статье 2 Конвенции. Там написано, что терроризм – это не просто действие, которое привело к гибели людей, к угрозе их жизни, но это действие, которое а) совершено с умыслом и б) направлено на то, чтобы заставить правительство государства принять определенные действия. Вот этих двух элементов суд не усмотрел. Еще раз повторю, это не рассмотрение дела по существу. Суд сказал – хотите, доказывайте дальше, вы вольны доказывать дальше, что там был умысел. Но на данном этапе Украине не удалось показать даже в первом приближении, что у них в будущем может быть более-менее перспективное дело, которое указывало бы, что малайзийский "Боинг" был сбит умышленно. При этом суд, естественно, не высказывался о том, кто его сбил, как его сбили. Просто умысла Украина не показала. Именно по этому признаку Украине отказали в принятии обеспечительных мер.
По второму эпизоду ситуация была немножко другая. И опять-таки, там ситуация тоже достаточно революционная. Суд сказал, что, да, Украина показала, что Россия нарушает Конвенции. Опять-таки, это не окончательное решение, суд не сказал, что Россия нарушает, но решил, что у Украины есть более-менее правдоподобное дело, которое она потом будет доказывать. В чем разница между ситуацией с "Боингом" и ситуацией в Крыму? Тут вопрос достаточно технический. На самом деле, в современных международных отношениях, если мы посмотрим на Сирию, на Грузию, на все международные сложные проблемы, разница, которую суд обозначил и выявил, является ключевой. Дело в том, что когда суд говорил о ситуации с Меджлисом и о ситуации с украинским языком, он ссылался на заключение ооновских структур и международных организаций. В ситуации с Меджлисом он ссылался на заключение а) Верховного Комиссара по делам беженцев и б) на заключение ОБСЕ. Почему это важно? Дело в том, что есть такая норма международного права. Некоторые особо важные решения на международном уровне, как, например, применение силы, не могут приниматься на основе односторонней информации. Мы говорим, вот наша разведка считает, что у вас есть химическое оружие, его применили. Это нарушение международного права не только потому, что 51-я статья Устава ООН нарушается, но и потому, что нет заключения международно признанных экспертов либо нет решения сторон о фактах, которые обе стороны признают. Скажем, в Грузии, в грузинской ситуации это было. В отношении "Боинга" ничего международно признанного нет. Поэтому суд здесь был очень осторожен. В отношении ситуации в Крыму такие решения были. Всегда надо иметь в виду, что решения на уровне международно-правовых институтов могут быть обоснованы, если они основываются на фактах, которые не просто заявлены одной стороной, а которые являются установленными по взаимосогласованной процедуре либо по процедуре международных организаций, которые по умолчанию предполагаются объективными, – объясняет юрист Владимир Гладышев.
О том, как оценивают решение суда в Киеве, – украинский эксперт-международник, доктор юридических наук Борис Бабин:
Та логика, с которой Украина пришла в суд, те тезисы, которые прозвучали в суде, – были уязвимы как минимум на этапе диалога
– Главный вывод из промежуточного решения суда ООН – международное право помогает тем, кто с ним работает. И международное право выше каких-либо политических хотелок, желаний. Мы увидели, что там, где собраны четкие доказательства и пройдены все необходимые процедуры, международная юстиция становится на сторону правды и требует прекратить нарушения. Там же, где суд видит возможность дальнейшего разбирательства, а точнее событий, происходящих на оккупированной территории Донбасса, мы можем констатировать, что та логика, с которой Украина пришла в суд, те тезисы, которые прозвучали в суде, – были уязвимы как минимум на этапе диалога. Я не скажу, что они проигрышные, но они не такие безоговорочные, как в случае с Конвенцией о ликвидации всех форм расовой дискриминации. Ну, не каждый день в мире запрещают представительские организации коренных народов. Это нужно было России постараться. Очень сложно было представить, что суд закроет на это глаза. А в случае с обвинениями России в финансировании терроризма мы видим, что суд указал Украине на работу над ошибками, отметил те положения иска, которые, по мнению суда, являются недостаточно обоснованными. Думаю, что у Украины есть время, чтобы исправить эти недочеты.
– В своем промежуточном решении суд ООН обязал Российскую Федерацию возобновить в Крыму деятельность Меджлиса крымских татар и восстановить там обучение на украинском языке. Вы полагаете, что Москва выполнит эти требования?
Ну, откроют в присутствии телекамер пару классов. Скажут, вот мы открыли – и никакой проблемы нет. Для Кремля это не будет таким болезненным ударом, как восстановление деятельности Меджлиса
– Думаю, что РФ, естественно, не будет возобновлять деятельность Меджлиса. Для них это огромный удар по политическому имиджу. Что же касается украинских школ, то здесь для России ситуация не такая жесткая. Ну, откроют в присутствии телекамер пару классов. Скажут, вот мы открыли – и никакой проблемы нет. Для Кремля это не будет таким болезненным ударом, как восстановление деятельности Меджлиса, который шельмовали последние три года, и теперь им сложно будет отыграть назад физически.
– Как, по вашему мнению, могут развиваться дальнейшие события при рассмотрении этого дела, в котором суд ООН признал свою юрисдикцию?
– Если американские юристы из Covington & Burling LLP, с которыми сотрудничает по этому делу украинская сторона, будут хорошо работать и украинский МИД как минимум не будет им мешать, то Украина сможет добиться обсуждения этого вопроса, например, на Генеральной ассамблее ООН и Совете Безопасности ООН. Если мы возьмем эти конкретные ситуации, в частности, по дискриминации в Крыму, то есть и другие международные инстанции, в частности Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), есть профильные институты ООН, там есть соответствующие заявления и жалобы Украины. Вот для них даже это промежуточное решение суда в Гааге будет иметь достаточно большое значение. Думаю, что это поможет тому же Меджлису крымских татар быстрее пройти все процедуры и добиться решения в ЕСПЧ. И в любом случае политическое значение решения Гаагского суда будет огромным. Это будет достаточно существенная поддержка Украине в любой стране мира, где уважают решение суда ООН или хотя бы его позицию.
– Можно ли утверждать, что по первому вопросу – относительно обвинения Киевом Москвы в финансировании терроризма в Донбассе – украинская позиция гораздо слабее российской?
Когда из-за линии фронта обстреливают гражданский объект – это не столько финансирование терроризма, сколько просто военное преступление
– В ситуации с финансированием терроризма не все так просто, как кажется. Дело в том, что сама Украина в свое время загнала себя в своеобразный логический тупик. Если говорить откровенно, то Донбасс оккупирован РФ. Там находится оккупационная гражданская администрация России и формирования ее Вооруженных сил. Их деятельность подлежит оценке, в первую очередь, в рамках Женевской конвенции об оккупации и правил войны. Международная конвенция о борьбе с финансированием терроризма немного о другом, она о деятельности каких-то независимых или полунезависимых от государства автономных структур, которые совершают террористические акты. Среди тех эпизодов, о которых Украина говорила на суде в Гааге, характерным примером такого терроризма является дело так называемых харьковских партизан. Речь идет о том, что в Харькове группа местных жителей получала деньги, как утверждают украинские правоохранительные органы, из России и взорвала несколько бомб в общественных местах. Вот это классический пример терроризма и финансирования терроризма из-за рубежа. А когда из-за линии фронта обстреливают гражданский объект – это не столько финансирование терроризма, сколько просто военное преступление. И кстати, во время предварительных слушаний по этому делу в Гааге Россия достаточно цинично об этом говорила. Российские представители отмечали: вы не доказали, но представим, что в Донбассе есть российские солдаты, и представим, что они убили мирных украинцев. Где здесь терроризм? Здесь не терроризм, а военное преступление. А это совсем другая конвенция, и она неподсудна данному процессу. Думаю, что и дальше Россия будет настаивать именно на такой своей позиции, – считает эксперт-международник Борис Бабин.
Между тем в МИД Украины назвали конструктивным подход Международного суда ООН по делу "Украина против России", несмотря на то что он отказался утверждать временные меры в той части, которая касается событий в Донбассе. "Суд признал логику Украины в подходах к применению Конвенции по противодействию финансированию терроризма. У Украины есть достаточно понимания, какие именно доказательства мы будем представлять на стадии слушаний по существу. К тому же, суд вернулся к вопросу событий на востоке Украины по собственной инициативе и определил, что ожидает от сторон работы над полным выполнением Минского пакета мер (по урегулированию конфликта в Донбассе)", – написала глава украинской делегации в МС ООН, замминистра иностранных дел Украины Елена Зеркаль на своей странице в Facebook.
В своем иске Украина просит суд признать ответственность России "за террористические акты, совершенные в Украине ее ставленниками". К терактам, вину за которые, по мнению Киева, несут так называемые "ДНР" и "ЛНР", причисляют, в частности, атаку на малайзийский Boeing MH17, подрыв автобуса под Волновахой, обстрел жилых районов Мариуполя Краматорска, Авдеевки, а также взрыв на митинге в Харькове. Кроме того, Украина заявляет, что Москва ведет в аннексированном ею Крыму "целенаправленную кампанию запугивания" против крымских татар и украинцев, и напоминает, что действия России на полуострове были осуждены Генеральной Ассамблеей ООН. Весной 2016 года Верховный суд Крыма объявил Меджлис крымско-татарского народа экстремистской организацией и запретил его деятельность. Председателю Меджлиса Рефату Чубарову и его предшественнику лидеру крымско-татарского национального движения Мустафе Джемилеву с 2014 года подконтрольные России крымские власти запретила въезд на полуостров.
