Ссылки для упрощенного доступа

Джинсы, тюльпаны и камни. Лучшие фильмы фестиваля в Марселе


Джинсы делают в Турции. Кадр из фильма Дэниела Айзенберга "Изменчивый предмет 2"
Джинсы делают в Турции. Кадр из фильма Дэниела Айзенберга "Изменчивый предмет 2"

Мартовский Пшемыcль на украино-польской границе. Тысячи беженцев ищут возможности скрыться от войны, добраться до Праги или Берлина. Здесь люди разного достатка, из разных регионов, есть и иностранцы, которых война застала в Украине. Заметна растерянность, но нет уныния, и никто не верит, что Путин может победить.

Документальный фильм "Депеша из Пшемыcля" – участник конкурсной программы FIDMarseille, фестиваля неформатного кино. Фильмы из Украины и об Украине (в том числе "Мариуполис 2" убитого российскими солдатами Мантаса Кведарвичюса) в Марселе в этом году показывали во многих секциях, и на одном сеансе можно было посмотреть новые работы знаменитых экспериментаторов Бена Риверса, Бена Рассела и Жана-Клода Руссо вместе с дебютом киевской художницы Алины Максименко, реконструировавшей в полудокументальном фильме "Птица" тревожную жизнь во время локдауна.

В фильме "Может кто-то встретить меня в темном переулке?" война помещена в контекст исследования виртуальных миров, которые смело конкурируют с реальностью, а порой и замещают ее. 24 февраля, раннее утро, камера видеонаблюдения на майдане Незалежности транслирует в сеть картинку из Киева. Тысячи зрителей пишут комментарии – тут и реклама, и проклятия, и сообщения на экзотических языках. Все эти послания медленно и равнодушно читает механический голос, превращая ливень разноязычных текстов в диалог марсиан. Война разрушает порядок вещей, и первая реакция на нее становится нечленораздельной ахинеей.

Перчаточная мастерская во Франции
Перчаточная мастерская во Франции

Главная награда международного конкурса досталась фильму "Изменчивый предмет 2". Дэниел Айзенберг, мастер авангардной документалистики, изучает производственный процесс на предприятиях в разных странах. Сначала не понимаешь, что изготавливает немецкая фирма Otto Bock, в цеху которой стоит камера. Повсюду таинственные шарниры и стальные поршни, похожие на морских коньков. Лишь через 30 минут появляется готовая продукция – искусственные руки и ноги, порой оснащенные металлическими суставами. Вторая часть фильма снималась во Франции, в мастерских Maison Fabre, производящих перчатки всех фасонов – от строго черных до разноцветных в духе Мондриана. (Apropos: перчатки от Фабра герой Трентиньяна носил в фильме "Мужчина и женщина".) Третья локация – текстильная фирма Realkom в Стамбуле, выпускающая джинсы.

Изготовление силиконовых пальцев, упаковка перчаток, обметывание петель, прожигание декоративных дырок в дениме и прочие процессы продолжаются три с половиной часа без комментария. Айзенберг тщательно следит за ручной работой, проникая в самую ее суть. Это нескончаемая бессмыслица, подобная наказанию в аду, а люди, занимающиеся производством и перепроизводством всех этих товаров, похожи на роботов, обреченных страдать за неведомые грехи. Жюри во главе с Мати Диоп наградило на редкость мизантропическое кино.

Мишель Ас в фильме "Наш день прошел, добрый вечер"
Мишель Ас в фильме "Наш день прошел, добрый вечер"

Полная противоположность этому тяжелому, длинному, изматывающему зрителя эксперименту – фильм, получивший главную премию во французском конкурсе: легкий, солнечный, быстрый, сентиментальный. "Он провел остаток жизни так, как прожил всю жизнь – живой" – этой фразой начиналось извещение в газете "Монд" о смерти художника Мишеля Аса (1934–2019), опубликованное его подругой, режиссером Нариман Мари. Фильм "Наш день прошел, добрый вечер" сшит из лоскутков воспоминаний о последних месяцах жизни Аса, и соавторами Нариман Мари стали писатели, которых Ас любил, музыканты, песни которых он слушал, Чарли Чаплин, дурачества которого его развлекали. Жизнь пробегает, будто кошка, и исчезает в тени.

Семья беспутного Матюрена Милана
Семья беспутного Матюрена Милана

Мишель Фуко разыскал в архивах несколько дел французов, поведение которых выходило за общепринятые нормы. Он подготовил к печати "Воспоминания гермафродита" Эркюлин Барбен и сборник документов о деле Пьера Ривьера, совершившего зверское убийство и помилованного королем. В 1976 году Рене Айо снял фильм "Я, Пьер Ривьер, зарезал свою мать, сестру и брата…". История безумца-расточителя Матюрена Милана, обнаруженная Фуко, дожидалась экранизации много лет. Но фильм Марианн Пистон и Жиля Деро "История беспутных людей", показанный в Марселе, не столь впечатляет, как знаменитая картина Айо, – отчасти потому, что одним из главных преступлений Милана (помимо мотовства) была скучная контрабанда луковиц тюльпанов. В фильме преступник съедает цветок прямо на заседании суда, но, если верить документам, это все-таки была луковица, а не сам тюльпан.

Истории двух эксцентриков – Оцеолы, вождя семинолов, и Льюиса Пэйна, казненного за участие в заговоре против Авраама Линкольна, – слились в одну реку в фильме "Номотопауэлл". Режиссер Брент Чесанек решил, что объединяет его персонажей то, что оба на самом деле носили фамилию Пауэлл. К тому же черепа и Оцеолы, и Пэйна не были погребены. Рассказ о двух Пауэллах извилист, полон неожиданных ассоциаций и озадачит зрителя, плохо знающего американскую историю. Тому, кто утратит нить повествования, придется разглядывать живописные чащобы Флориды.

Все перемешалось в "Каменоломнях" Элли Га
Все перемешалось в "Каменоломнях" Элли Га

Принцип свободных ассоциаций лежит в основе фильма Элли Га "Каменоломни". Одна тема переходит в другую, и мы оказываемся в больничной палате, где лежит брат режиссерки, парализованный после падения из окна, погружаемся в судьбу ее бабушки, ассистировавшей почтенному вивисектору, узнаём истории отвергнутой геологами теории эолитов и греческого острова Микронисос, где во время диктатуры держали политзаключенных, заглядываем в книгу об одноногой разведчице Вирджинии Холл, затем в роман Антонио Табукки, и, наконец, изучаем искусство кальсады – выкладывания узорных мостовых в Португалии. Добавим к этим историям (так или иначе связанными с камнями) еще одну, интересную русскому зрителю: редактором фильма значится Матвей Янкелевич, нью-йоркский издатель, внук Елены Боннэр.

Вадим Костров: "Было важно найти оптику детства, оптику воспоминаний"

Российских фильмов на кинофестивалях в военные месяцы почти нет, и каждое исключение из этого правила заметно. В программе Марсельского фестиваля был лишь один фильм, снятый в России, – "Осень". Режиссеру Вадиму Кострову 23 года, но его фильмография впечатляет – 10 игровых и документальных картин, премьеры которых проходили в Лиссабоне, Шеффилде, Ханты-Мансийске. Марсельский фестиваль приглашает режиссера второй год подряд. Вадим презирает коммерческие правила кинематографического сообщества, никогда не обращался за грантами Минкульта, снимает и монтирует сам. Главным героем картин Кострова можно назвать его родной город Нижний Тагил, здесь он снимал и документальные фильмы о пристанище нонконформной молодежи, и три части незавершенной пока тетралогии о временах года. "Весны" еще нет, за "Летом" и "Зимой" следует "Осень". Десятилетний актер Вова Каретин по воле Вадима Кострова бродит по маршрутам его детства и в конце концов забирается на декоративный танк – в Нижнем Тагиле выпускают машины, несущие смерть в Украину. "Осень дарит десятилетнему Вадиму свои последние поцелуи солнца, последние объятия Бога перед наступлением суеты", – пишет режиссер. После начала войны Вадим Костров уехал во Францию, сейчас живет в Париже. Этот разговор мы записали после премьеры "Осени" в Марселе.

пожалуйста, подождите

No media source currently available

0:00 0:19:03 0:00
Скачать медиафайл

– У вашего героя в фильме "Осень" нет родителей, нет родственников, нет друзей, нет одноклассников, нет учителей, он абсолютно одинок. Почему?

– В фильме показана скрытая жизнь, он начинается с цитаты, что детство и юность – суета. Да, это действительно было время одиночества, хотя у меня были друзья, но было много времени, когда я был предоставлен сам себе. Мои первые шаги в большой мир, начало самостоятельного пути.

– Но у вас были учителя в кинематографе, режиссеры, которые научили вас, что такое кино. Кто эти учителя?

– Шарунас Бартас, особенно ранние его фильмы. Андрей Арсеньевич. На самом деле "Сезоны" – это мое "Зеркало". Экспериментальное кино. Йонас Мекас. Джон Джост, его обращение с оптикой, обращение с цветом, он с таким вниманием относился к дигитальным форматам, к работе с кино, как с изобразительным искусством. Медленное кино, в какой-то момент был Бела Тарр.

Вадим Костров представляет "Осень" в Марселе
Вадим Костров представляет "Осень" в Марселе

– Расскажите, пожалуйста, о вашей тетралогии, как она выстраивалась, как для каждого фильма вы подбирали камеру, формат, и как снимали.

Мы слышим и видим этот завод, он гудит, производит танки, которые пожирают людей

– Она началась с "Лета", тогда был ковид, было не очень весело, не было будущего. Я нашел старые детские передачи на нижнетагильском телевидении, формат был DV 4:3, такой теплый. Нашел на YouTube интервью с тагильскими художниками, это все было очень наивно, просто и красиво. Я подумал: надо найти оптику из того времени. Потому что через эти камеры люди видели мир, когда включали телевизор. И эта оптика не осмыслена, как самоценная фактура, эстетически и этически. Было очень важно найти оптику детства, оптику воспоминаний. Потому что каждый медиум – VHS или 16 миллиметров – имеет определенный бэкграунд, определенный багаж в нашей памяти, в восприятии – это считывается за доли секунды. Это изображение отсылает нас к домашним хроникам, потому что на видеокамеры снимали в то время: VHS, потом появились DV-камеры. В том числе маленький мирок провинциального телевидения, которое делает маленькие передачки, очень милые. Так началось "Лето", я понимал, что 4:3 обязательно, чтобы в это окошко ничего лишнего не попало, нужно его сохранить и передать через эту оптику с любовью. Я настраивал камеру, чтобы вернуться к свежести взгляда ребенка на всё, радоваться всему, что ты видишь. Так и было: после ковида я радовался, смотрел как ребенок в парке аттракционов, был суперсчастлив, что могу снимать дальше и дальше. "Лето" – это 2006 год, очень спокойное время, люди просто жили. Такого времени не так много было в современной истории России. Для меня это совпало с детством. Дальше все начало меняться и в мире, и в моей собственной жизни. "Осень" я уже снимал на камеру, которая стала переходной между аналоговым миром, который был в 1990-х и нулевых, и уже к полной цифровизации, глобализации, к расширению как экранов, так и вообще кругозора людей через интернет. Появился Фейсбук, мир стал больше, шире. Для "Осени" я выбрал широкий формат DV, уже это не маленький мирок ребенка – это уже ребенок, который выходит в большой мир. Все еще нулевые, но они другие – уже предчувствие этого мира, предчувствие и принятие его, смирение перед тем, что предстоит пройти, со всеми его ужасными вещами, всеми его несовершенствами. Спокойное вхождение на этот путь, широкий формат. В фильме практически нет крупных, портретных планов. В "Зиме" люди совсем крохотные. Там я показываю Илью Вьюгова, он идет на фоне домов между высоковольтными путями, совсем крошечный. "Осень" – это предчувствие и подготовка к тому, чтобы выйти на этот путь. Если в "Лете" – это солнце, которое не кончается, то "Осень" – это уже последние лучи, последнее вбирание в себя самого лучшего, последнее напутствие. Сцена, где Вова всматривается в проспект, – это мои воспоминания, как я сидел, смотрел, думал: что там за этим и как. Всё в гармонии, для меня очень важна гармония самой фактуры DV и оптики, фактуры того, что я снимаю. В каждом фильме я проявляю саму материю, делаю вещи видимыми, и свет, и цвет. Фильм настраивает на всматривание, на созидание, на созерцание. Зум для меня очень важен. Я открыл его в "Лете", для меня зумы, как касания, движение мысли, интуитивные перемещения, я фиксирую свой взгляд, свое любопытство куда-то посмотреть, приблизить, прикоснуться здесь, коснуться там. Это схоже с движением кисти, чтобы не разрушать, не рубить, а плыть в фильме, создавать естественное его течение. Я снимал последние кадры "Зимы", сильная метель, зум в эту метель, камера сходит с ума, ей недостаточно информации, можно сказать, ломается, потому что не понимает. Если бы это была пленка или даже DV, она просто спечатает это, а цифра сходит с ума. В Москве сейчас везде камеры, про тебя можно снять бессчетное количество фильмов на эти камеры. Цифровой взгляд, в том числе глаз системы, на людей сверху, абсолютно бездушный взгляд, безучастный. Для меня было важно использовать городские камеры. Они интегрированы в фильм. Сейчас "Зима" смотрится ужасающе: просто играют дети, абсолютный Брейгель, но при этом мы слышим и видим этот завод, он гудит, производит танки, пожирает людей. Одни будут там работать всю жизнь, другие на этих танках поедут на войну. Это изоляция, цифровое время, которое наступило. Я думаю, как делать "Весну". У меня есть сценарий, я хотел снимать "Весну" этой весной, но началась война, и весна, по-моему, не пришла.

Кадр из фильма "Осень"
Кадр из фильма "Осень"

– Нижний Тагил – город не с самой хорошей репутацией, есть злые шутки о жителях этого города. Благодаря вашим фильмам мы узнали, что есть и другой Тагил.

Для меня Тагил – очень хорошее место, очень теплое, с честными людьми

– В Тагиле начинался путь в Сибирь, потом в Тагиле были лагеря, ГУЛАГ. Через Тагил ездили беглые, староверы, прочие маргиналы. Эта маргинальность, естественно, осталась в городе. Очень много преступности, тюрем, заключенные остаются там. Конечно, в заводских районах 90-е не заканчивались. Но при этом для меня Тагил – очень хорошее место, очень теплое, с честными людьми. У нас огромная страна, настолько огромная, что эти дистанции порой непреодолимы. Люди в Москве в другом мире живут, другой стране.

– Сейчас вся эта страна, и Тагил, и Москва, встают перед одним вопросом. Вы, представляя свои фильмы, открыто высказываетесь против войны. Вы сейчас политэмигрант или просто временно поселились во Франции? Какой у вас статус и какое самоощущение?

Все, что я делал, я делал против войны

– Конечно же, я против войны. С первых дней. Что может быть страшнее войны? Зачем мы вообще все это делаем, зачем мы занимаемся искусством, созиданием? Это же все для любви, для воспитания человека, для возвращения человека к самому себе. Все, что я делал, я делал против войны. Мы сейчас с Наташей приехали во Францию, живем в Париже. У нас долгосрочная виза, мы возвращаться пока не собираемся, хотя мне очень хочется. Я не понимаю, как там дышать вообще. Я, мне кажется, не наговорил на то, чтобы быть политэмигрантом, но, конечно, "нет войне". Какие здесь могут быть вопросы? Что нужно знать такого? Это абсолютно первичное – нет войне. Для чего вообще развивается общество, для чего вообще всё? Чтобы опять уничтожать самих себя? Буду сейчас что-то делать во Франции. У меня уже есть планы фильма. Обязательно буду снимать в Нормандии – скорее всего, осенью.

Почетными гостями марсельского фестиваля стали Матье Амальрик и Альберт Серра. Амальрик представил любимые картины ("Жил певчий дрозд" Отара Иоселиани, "Путешественник" Аббаса Кьяростами, комедию Джерри Льюиса), показал свой новый документальный фильм о Джоне Зорне и перформанс "Марсель – Музиль – Монстр", посвященный роману "Человек без свойств". Я воспользовался случаем, чтобы посмотреть самый недоступный фильм Альберта Серра – "Сингулярность" (2015), который идет 12 с половиной часов. Серра снял его для каталонского павильона Венецианской биеннале, там его показывали на пяти экранах одновременно, бесконечно входили и выходили люди, сосредоточиться было непросто, но сразу стало ясно, что это нечто из ряда вон выходящее.

"Сингулярность" – нескончаемая аллегорическая история о группе геев и лесбиянок в Ирландии, которые управляют золотыми приисками и угольными шахтами, наблюдают за горняками при помощи японских дронов, заставляют их трудиться нагишом, а также содержат гетеросексуальный бордель для взыскательных клиентов. Золото и любовь – единственное, что волнует этих людей, и они ведут рассудительные беседы о приобретении новых шахт и усовершенствовании борделя. Формально темой каталонского павильона были отношения человека и механизмов, но исследование этой темы Серра ограничил демонстрацией анахроничного полета дронов и фразой о том, что шахтеры обладают сингулярностью. Скорее, это фильм о капитализме и трех главных символических товарах – энергоносителях, роскоши и чувствах. Конечно, только самые отважные синефилы смогли выдержать 12-часовой сеанс. Самоотверженных зрителей к финалу осталось немного, но мы взирали друг на друга, словно члены тайного общества декабристов.

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG