Какие бы акции протеста сейчас ни происходили, сколько бы человек ни вышли на улицы с плакатиками “Нет войне!”, надо отдавать себе отчет в том, что значительная часть российских граждан поддерживает начатое Владимиром Путиным вторжение в Украину. Стало общим местом объяснять такой феномен воздействием условного “телевизора”. Это очевидно, только простая констатация не дает ответа на вопрос, почему так происходит в стране, где десятилетиями люди повторяли мантру “Только бы не было войны!”.
В общем, понятно, почему боевые действия в Сирии не вызвали у обывателя содрогания. Обыватель о Сирии имеет смутное представление. В конце концов, она далеко, да и не больно много о том, что там делают российские военные, обывателю сообщали. Другое дело – сопредельная Украина, где у многих российских людей жили или сейчас живут близкие или дальние родственники. А если не родственники, то дорогие сердцу друзья. Для успешной манипуляции общественным сознанием должны были быть употреблены сильные средства. В числе этих средств – сугубо лингвистические.
Совсем не случайно Роскомнадзор запретил сейчас СМИ называть происходящее в Украине войной. Власть давно использует эвфемизмы, чтобы смягчать представление о реальном положении дел. Это позволяет создать в умах людей менее опасную, чем на самом деле, картину. Давно заведено, что взрывы бытового газа называют “хлопком газа”. Что вместо “убили преступника” говорят, что его обезвредили или ликвидировали. Вот и Владимир Путин 24 февраля объявил о начале войны в убаюкивающих выражениях:
– Мною принято решение о проведении специальной военной операции. Ее цель – защита людей, которые на протяжении восьми лет подвергаются издевательствам, геноциду со стороны киевского режима. И для этого мы будем стремиться к демилитаризации и денацификации Украины. При этом в наши планы не входит оккупация украинских территорий. Мы никому и ничего не собираемся навязывать силой.
Это примечательная цитата. Здесь есть откровенная ложь: что, как не применение силы и попытка оккупации, происходит на наших глазах? Еще здесь все направлено на сознательное затуманивание смысла. В самом деле, специальная военная операция – это совсем не то же, что полномасштабная война. У операции локальные задачи вроде какого-нибудь точечного марш-броска. Дескать, защитим людей в “ЛНР” и “ДНР” и вернемся восвояси. Вряд ли люди, с энтузиазмом отреагировавшие на обращение Путина, ожидали, что кто-то станет бомбить Киев. Впрочем, “запутинцев” и сейчас немало, но некоторые прозрели.
Еще больше постарался понизить градус спикер Госдумы Вячеслав Володин, заявивший о поддержке специальной военной миротворческой операции, цель которой – защитить людей, проживающих в Украине. Это сказано для внутреннего употребления. В миротворчество могут поверить только жители далеких от боевых действий территорий.
В 2008 году тогдашним президентом Дмитрием Медведевым военная кампания в Грузии была названа еще мягче. А именно операцией по принуждению к миру. Несмотря на смысловое противоречие, ведь принуждение – это насильственное действие, акцент был все-таки на слове “мир”. Остается догадываться, почему старую заготовку не стали использовать сейчас. Быть может, чтобы избежать параллелей. Чтобы Россия не выглядела как агрессор, который регулярно вторгается в другие независимые государства.
Еще один способ скрытой языковой манипуляции – употребление малопонятных для широкой аудитории терминов. “Демилитаризация” и “денацификация” добавили путинскому тексту солидности. Подобная лексика обычно воспринимается слушателями как престижная, только значения таких слов скользят по краю сознания. Между тем нелишне знать, что президент РФ приравнял не отдельных людей, а целое государство к нацистской Германии. Чтобы не осталось сомнений, обратимся к словарным толкованиям:
Денацификация – люстрация, комплекс мероприятий, направленных на очищение послевоенного немецкого и австрийского общества, культуры, прессы, экономики, образования, юриспруденции и политики от влияния нацистской идеологии. Денацификация проводилась по инициативе союзников по антигитлеровской коалиции после победы над нацистской Германией и основывалась на решениях Потсдамской конференции.
Совсем новый эвфемизм применила Татьяна Москалькова. Она сообщила о договоренностях с украинской стороной насчет “проверки условий содержания удерживаемых лиц”. Должно быть, назвать их попросту пленными выглядело бы как пораженчество с позиций российского омбудсмена.
В русском языке есть производное от “дипломата” слово “дипломатичный”. Говорят – вести себя дипломатично, дипломатично высказаться. Это значит предельно корректно, деликатно, тактично. В наши дни все это стало безнадежным анахронизмом. И вот уже министр иностранных дел Сергей Лавров щеголяет приблатненными формулами вроде “пацан сказал – пацан сделал” (это он о диалоге с США по гарантиям безопасности). Не отстает от своего начальника официальный представитель МИД Мария Захарова. А еще у нее есть излюбленный ораторский прием – суггестия. Вместо доказательств она повторяет несколько раз один и тот же тезис, внушая совсем по Оруэллу, что “мир – это война, а война – это мир”:
– Мы с вами читаем везде: “Нет войне!”, “Остановите войну!”, “Это не от моего имени” и так далее. Так вот я хочу сказать: это не начало войны. Это во-первых, и это очень важно. Наше стремление – предотвратить развитие событий, которое могло бы перерасти в глобальную войну. Во-вторых, это окончание войны. А война, кто не знает, велась восемь лет. Кровопролитная, с потерями гражданского населения. Война велась на различных фронтах. На санкционных – на нас давили санкциями. На информационном фронте, когда в отношении нас вбрасывали такие чудовищные фейки, что даже ни в одном учебнике об этом нельзя было прочитать. Психологическая война, когда, в том числе, наш народ, наших граждан, нашу элиту пытались друг с другом стравить. Поэтому еще раз: это не начало войны. Это предотвращение развития ситуации, которая могла бы привести к глобальному противостоянию, и окончание той войны, которая велась.
В случае любого противостояния официальные лица жонглируют синонимами. По смыслу вроде как одно и то же, однако эмоциональная окраска противоположная. Если наш человек, то это разведчик. Если не наш – шпион. Вот и генерал-майор Игорь Конашенков в первый день войны сообщил: “Россия в результате ударов вывела из строя 83 наземных объекта военной инфраструктуры”. Не разбомбила, не уничтожила, не повредила, а вывела из строя. Смягчающим ужас эвфемизмам не место, когда надо сообщить о действиях противника: “Информацию зарубежных СМИ о сбитом над Украиной российском самолете в Минобороны не подтвердили”. Вот тут уже не выведен из строя, а не сбит. Якобы не сбит.
За те 8 лет, о которых так любят вспоминать российские пропагандисты, мы узнали новое выражение – “отправить на подвал”. Выражение пришло с тех самых территорий, сепаратистские интересы которых вздумал защищать Путин. С точки зрения грамматики это не тот случай, что безграмотное “у нас на районе”. “На подвал”, а не “в подвал” – значит отправить на пытку. Подобно тому, как в стародавние времена распоряжение “На конюшню!” предполагало послать на порку.
Как это бывает в любые кризисные времена, сейчас происходит взрыв словотворчества. Благодаря Роскомнадзору фейсбук еле дышит, и все же в нем продолжает действовать группа “Словарь перемен”. Новая русская лексика прилетает из обеих воюющих стран. Порой трудно вычислить, что откуда, ведь в страдающей от агрессии Украине по-прежнему в ходу наш общий язык. И у этой лексики есть общая черта – повышенная экспрессивность. Вероятно, пройдет время, и потребуются толкования. Но не сейчас. Сейчас достаточно, если будет простой список самых последних новинок: рашисты, блицфрик, невойна, бандеровский смузи. Впрочем, одно новое жуткое значение старого слова надо пояснить. Пока пояснить. Боюсь, скоро надобность в этом отпадет. Бандероль – это возвращение российских военнослужащих домой в полиэтиленовом пакете.
