В Гааге по просьбе Украины и с участием международных юристов создают специальный трибунал для суда над политическим руководством России. Член украинской рабочей группы по созданию спецтрибунала Олег Гавриш говорит, что перед судом также могут предстать и российские пропагандисты. И Гавриш, и Гюндуз Мамедов, бывший заместитель генерального прокурора Украины, обозначают главную проблему таких судов: им приходится доказывать связь между словами и преступными действиями. История знает только два подобных случая: Нюрнбергский процесс над пропагандистами Третьего рейха и Международный трибунал по наказанию военных преступлений в Руанде ("Радио тысячи холмов", геноцид против народности тутси). На примере этих процессов мы можем и предвидеть терминологические трудности, с которыми столкнется суд, но также и воспользоваться уже имеющимися наработками.
В Нюрнберге в 1945 году перед судом предстали издатель газеты Der Stürmer Юлиус Штрейхер и начальник отдела радио в министерстве пропаганды Ганс Фриче. Основная проблема, стоявшая перед обвинителями Штрейхера и Фриче, заключалась в необходимости "демонстрации прямой причинно-следственной связи между деятельностью пропагандистов и осуществлением политики агрессии и массового убийства". Если с обвинением против Штрейхера проблем не возникло (23 статьи в его газете, опубликованные с 1938 по 1941 год, содержали прямые призывы к уничтожению евреев), то решение суда по делу Фриче установило важное различие между языком ненависти и разжиганием ненависти. Хотя в его выступлениях и проявлялся антисемитизм, Фриче (который, будучи чиновником, вёл радиопрограмму Hier Spricht Hans Fritzsche!) прямо не призывал к массовым убийствам и потому по трем статьям обвинения был оправдан, хотя и не избежал тюремного наказания.
Гораздо точнее говорить вместо "атмосфера" – "вакуум ненависти", чтобы описать созданную в путинской России информационную отчужденность от норм цивилизации
Российская пропаганда наговорила миллионы слов, сочащихся ненавистью к Украине; кажется – бери любое выступление и не ошибешься. Однако на примере Нюрнберга мы можем заметить: язык пропаганды может быть сколь угодно неприемлемым с точки зрения морали, но если отсутствуют прямые призывы к уничтожению (разжигание ненависти), то доказать вину слов (и тех, кто их произносит) сложно. Как отмечает историк Иван Курилла, после 24 февраля изменилась в целом риторика российской пропаганды: теперь она призывает уничтожить не просто "киевский режим", но и всех тех, кто сопротивляется "братской" агрессии. В этом смысле примеров именно "разжигания ненависти" по отношению к народу Украины в пропагандистских медиа стало значительно больше. Но в целом то, что мы называем пропагандой, – бесконечный поток негативно окрашенных слов, – с юридической точки зрения на 99 процентов будет, скорее всего, представлять собой именно "язык ненависти". Да, этот язык ужасен, но даже суды над пропагандистами вынуждены считаться с фундаментальной ценностью демократии – свободой слова. Которая защищает даже права тех, кто эту свободу уничтожает.
Сравнения и эвфемизмы тоже наказуемы. Международный трибунал по Руанде установил, что призывы к убийству делались ведущими и журналистами "Радио тысячи холмов" с использованием эвфемизмов, которые, однако, "были однозначно понятны слушателям-руандийцам". Например, "валите высокие деревья" и "истребляйте тараканов" (вместо слова "тутси" сознательно использовалось слово "инъензи", тараканы). Суд приравнял эвфемизмы к прямым призывам к насилию. Российская пропаганда активно использовала в отношении Украины и украинских граждан слова "фашисты", "нацисты", "каратели", которые стали привычными в контролируемых Кремлём средствах массовой информации начиная с 2014 года. Уникальность российской пропаганды в том, что она использует для своих нынешних целей терминологию 70-летней давности (слово "денацификация", например, прозвучавшее из уст президента России для оправдания агрессии против Украины). Эти слова и выражения имеют однозначно негативную коннотацию в массовом сознании не только в России, но и во всем мире, поскольку нацизм признан преступной идеологией. Эти слова – синонимы "абсолютного зла", они символически лишают объект сравнения "права на пощаду", изгоняя его за пределы нормальности. Можем ли мы, ссылаясь на опыт трибунала в Руанде, назвать эти слова также "однозначно понятными" слушателям и зрителям в России и, стало быть, трактовать их как "призывы к уничтожению"?
Определение "атмосфера ненависти" (которую создают пропагандисты) звучит сегодня так часто, что кажется самодостаточным. Проблема в том, опять же, что это выражение едва ли формализуется с точки зрения юриспруденции. Да и само слово "атмосфера" не совсем точно. Перед нами скорее нечто противоположное – вакуум, замкнутое пространство, куда в буквальном смысле не проникает воздух (то есть не проникают любые иные мнения, точки зрения). Гораздо точнее говорить вместо "атмосфера" - "вакуум ненависти", чтобы описать созданную в путинской России информационную отчужденность от норм цивилизации. Впрочем, с чем-то подобным историки и юристы уже сталкивались.
Обратимся вновь к материалам Нюрнбергского процесса. "Ведя пропаганду, Штрейхер посвятил 25 лет созданию психологического фундамента, необходимого для осуществления программы массовых убийств", и этого уже достаточно, счёл суд, для обвинения его в совершении преступлений против человечности.
Создание "психологического фундамента" и "атмосфера ненависти" во многом синонимичны. Возможно, предполагаемому суду над пропагандистами должна предшествовать работа над юридически строгим определением этого понятия. Если оно будет формализовано, то значительно расширится круг потенциальных обвиняемых; ведь пропаганду создавали не только одиозные ведущие, чьи имена на слуху, но и многочисленный обслуживающий персонал, включая техников, инженеров, осветителей.
Ещё раз обращусь к обвинительному заключению Нюрнбергского процесса. В нём указывалось, что пропагандистские материалы, публиковавшиеся в газете Der Stürmer и других изданиях Штрейхера, "распространялись в стране, где отсутствовал свободный рынок идей; где на самом деле, как это прекрасно знал и одобрял Штрейхер, никакие противоречащие этому аргументы не могли быть опубликованы и где, следовательно, такая пропаганда оказывала легко предсказуемое и особо эффективное влияние". Во время геноцида в Руанде в 1994 году пропагандистское "Радио тысячи холмов" также можно назвать монополистом на "рынке идей".
Как ни странно, с юридической точки зрения важным может оказаться вопрос о том, существовал ли на момент произнесения "слов ненависти" в российском медиапространстве "свободный рынок идей". Формально – да; выходила "Новая газета", существовали "Эхо Москвы", Радио Свобода и телеканал "Дождь", которые разоблачали пропагандистскую ложь об Украине. Однако тот факт, что даже относительно независимые медиа в России были закрыты или изгнаны государством после 24 февраля 2022 года (к апрелю практически полностью) может оказаться дополнительным аргументом на процессе против пропагандистов. Произнося свои "слова ненависти" в безальтернативном информационном пространстве, они сознавали, что такая пропаганда оказывала "особо эффективное влияние". Будет ли отягощающим вину пропагандистов то обстоятельство, что в России к 2022 году практически уничтожена свобода слова – и, стало быть, мы имеем дело не с авторитарным, а с тоталитарным режимом, диктатурой? Или, напротив, это может, как ни странно, служить для них оправдательным аргументом ("мы говорили это из-за страха преследования или угрозы жизни")?
В связи с этим возникает ещё один вопрос: важно ли с юридической точки зрения то обстоятельство, что пропагандисты работают в государственных СМИ (и выражают, таким образом, точку зрения государства) или же занимались "разжиганием ненависти" в частном порядке, в личном интернет-канале или блоге? Заметим, что нюрнбергский трибунал оправдал Фриче даже несмотря на то, что он был функционером министерства пропаганды. Но в то же время вынес приговор Штрейхеру, который был частным издателем. Формально "Радио тысячи холмов" в Руанде было частной радиостанцией, хотя и тесно связанной с государством. В отношении российских пропагандистов мы можем предположить, что решающее значение будет иметь не их трудовой статус, а те слова, которые они произносили и произносят.
Все эти моменты, возможно, придется учитывать перед тем, как начинать судебное разбирательство в рамках международного права в отношении российских пропагандистов, чтобы избежать эмоций и иметь дело только с фактами. Хотя именно эмоции (дикие, архаические, животные эмоции, которые имеет своей целью пробуждать пропаганда) – вот парадокс! – и будут являться в конечном итоге главным предметом возможного будущего судебного разбирательства.
Андрей Архангельский – журналист и культуролог
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
