Просочиться в ячейке узкой,
отмолчаться, а как смолчу?
Не хочу быть хорошей русской.
Просто русской быть не хочу.

Только кровь и слёзы младенца
изувеченного солдатнёй,
промакнут насквозь полотенце –
не отмыться. Ведь это мой,

мой бурят, мой сибирский парень,
мой московский, псковский, тверской,
мой палач, изувер, татарин,
русский, мерзкий, по-скотски злой

влез с ногами, разрушил жизнь,
изломал, перебил, изгадил.
Это так сегодня служить
надо Родине? Чего ради?

Мне проклятья не избежать,
даже если паспорт сожгу.
Это я не сумела сдержать,
а тот лепет могу – не могу

в оправдание не спасёт,
слишком тяжкий на русских грех.
Отвечать придётся за всё,
отвечать придётся за всех.

Ольга Краузе родилась в Ленинграде, училась в Днепропетровске, потом вернулась в Питер, давала концерты – как официальные, так и квартирные, – совершила каминг-аут, а потом, еще до "революции достоинства", переехала в Харьков, к своей подруге Элине Руденко. Написала несколько книг стихов и прозы, в том числе воспоминания "Отпетая жизнь". В Харькове, который в феврале 2022 года российская армия начала систематически разрушать и неудачно пыталась захватить, Ольга и Элина провели почти все месяцы войны – уезжали ненадолго и теперь вернулись, несмотря на то что обстрелы продолжаются.

– Как для вас началась война?

Ольга Краузе: 23 февраля вечером мне позвонила Юлия Беломлинская: "Оля, мы тебя ждем в Одессе с концертом. Давай, назначаем на 27 марта". Я говорю: "Юля, еще не известно, что сейчас будет". – "Это ваша паранойя, такого быть не может. Ты согласна на 27 марта?" – "Да, я согласна".

Рано-рано утром, еще чуть забрезжило, начался жуткий грохот. Мы сразу поняли, что случилось. Перебежали в другую комнату, где окна во двор, решили, что так спокойнее. Страшно было, потому что низко летали бомбардировщики, чуть ли не брюхом по крыше дома.

– Ваш дом цел?

Ольга Краузе: Дом цел. Но к нам во двор прилетело. Слава богу, у нас только окна задело. Мы их пока затянули пленкой, потому что стеклить еще рано.

Если где-то какое-то разрушение, там сразу начинают приводить в порядок. Если часть дома разрушена, делают отводку, чтобы другая часть могла жить, коммуникации заново подводят. Харьков старается быть чистым, уютным – это удивительно.

Элина Руденко: В нашем микрорайоне, по-моему, не осталось дома, где бы были все окна целы. Где-то что-то обязательно разбито или снесено по касательной ракетой: часть этажа, часть балкона. Встречаешь, охаешь, а потом у тебя глаз замыливается. Люди вокруг продолжают жить все равно, коммунальные службы продолжают убирать, что-то высаживать, красить скамейки, только вокруг окна забиты фанерой. Конечно, есть такие локации, где смотришь: здесь жили люди, здесь учились люди, а сейчас руины.

– Есть ведь на окраинах и полностью разрушенные районы?

Ольга Краузе: Да, особенно Северная Салтовка. Но и центр еще как разрушен.

Элина Руденко: Важно, чтобы человек не потерял свой дом. Можно отстроить школу, можно отстроить детский сад, можно восстановить парк, но человеку очень трудно сберечь свой дом. Человек без дома – это очень печально. Проезжаешь мимо домов, откуда люди давно уехали, видно, что они не вернулись, до сих пор там развеваются шторы из разбитых окон, все это производит гнетущее впечатление.

– Кто-то погиб или был ранен из ваших знакомых?

Ольга Краузе: Ранен замечательный харьковский поэт Сергей Невский. Он любил петь, играть на гитаре, сейчас ему это сложно.

– Вы прячетесь в бомбоубежищах от обстрелов?

Ольга Краузе: В нашем районе никаких бомбоубежищ нет. Бегать в подвал нереально. Ракета летит из Белгорода 40 секунд, надо просто добежать до коридора, там сесть, и всё.

– Когда были самые страшные обстрелы?

Ольга Краузе: В феврале-марте. Потом тоже было тяжело, но мы сбежали в область, сидели какое-то время в селе, потом вернулись. Сейчас мы привычнее стали.

– Как часто бывают обстрелы?

Ольга Краузе: Каждый день, каждую ночь. Этой ночью шесть ракет было.

– Говорят, что привыкаешь ко всему, но трудно представить, как можно привыкнуть к ежедневным обстрелам. Вы привыкли?

Элина Руденко: Да. Когда началась война, очень трудно было воспринять, что вчера ты в это время шел на работу, а сегодня ты сидишь скрюченный в коридоре, и над тобой летает русский бомбардировщик, дом ходит ходуном, что-то свистит, что-то бахает. Это чувство уязвимости поначалу сводит с ума. Ты не понимаешь, где отлет, где прилет, что это такое, из чего стреляют. Первое время летали вечером с полдесятого до десяти, и такая была звуковая волна, что фотографии и прочая дребедень падала с полок. Сейчас стреляют меньше, и над нами, слава богу, никто не летает. Да, привыкаешь, хотя тревоги часто. Потому что в Харькове такое состояние, что, если ты не привык, ты не можешь тут жить. Думаешь, что ты к этому не можешь привыкнуть, но ты привыкаешь.

– Ольга, у вас российский паспорт. Как вы себя чувствуете с паспортом врага в Харькове?

Ольга Краузе: Я не чувствую себя врагом, но вину свою я чувствую. Понимаю, что это моя страна напала на Украину, мои соотечественники делают все эти зверства. Конечно, это моя вина тоже.

– Что вы думаете о концепции коллективной ответственности?

Ольга Краузе: Да мы всё равно будем отвечать, хотим мы этого или нет, все равно будем за это нести ответственность. Это инфантилизм: "Я тут ни при чем". Да при чем, мы все при чем.

– Вам когда-нибудь давали понять, что вы здесь чужая?

Ольга Краузе: Нет, такого не было. Мне не близко, когда делят людей на своих и не своих. Сейчас все –украинцы, и я себя сейчас считаю украинкой, мы помогаем, и нам помогают. Мы с Элиной помогаем животным. Очень много брошенных кошек. Ветеринарные клиники работают, но их не так много, и лучше их зря не беспокоить. Была контуженная кошка, у которой была повреждена челюсть, она не могла есть сухой корм, мы покупали пакетики мягкого корма, кормили так. Очень много бабушек, которые даже гибнут, потому что бомбежка, не бомбежка, кисок надо кормить. Есть такие и раненые, и убитые. Они не могут иначе, таким бабушкам тоже хочется помогать.

– Когда-то в Харькове многие были на стороне России и совершенно этого не скрывали. Сейчас изменились настроения в городе? Встречали вы людей, которые до сих пор поддерживают Путина?

Ольга Краузе: Россия постаралась: таких людей просто нет нигде, ни в селе, ни в городе. Я таких уже не встречаю.

Элина Руденко: Были такие, которые видели в России какие-то бонусы: "Если бы мы были в России, у нас был бы газ и электричество дешевле". Сейчас, конечно, многие вообще забанили российских родственников, вплоть до самых близких, категорически больше о России не хотят слышать. Конечно, существует какой-то процент людей, которые будут доказывать, что Путина не так поняли, что он хороший, а мы на его доброе предложение плохо отреагировали. Я встречала таких.

– Как эти 7 месяцев сказались на вашем представлении о том, что такое Украина и что такое Россия?

Ольга Краузе: Я все время говорю: слава богу, что я не с той стороны, откуда бомбят, даже сейчас, когда бомбят меня. Потому что я живу в свободной стране, среди свободолюбивых людей, которые не умеют и не хотят молчать, им никогда не заткнуть рот. Будут они за Зеленского или за Порошенко, еще за кого-то, они молчать не будут. Мне это очень близко. Согласна я с этими людьми или нет – не важно, важно то, что они имеют свое мнение, и они не держат его при себе где-нибудь на кухне за бутылкой водки в страхе, что тот, с кем ты пьешь эту водку, пойдет и на тебя настучит.

Украинцы всегда были хорошими хозяевами, собственниками. Их так раскулачивали, так морили голодом, и они этого не простят никогда. У них чувство "мое" очень важно. Почему очень многие не уехали? "Да как, это моя квартира, это мой дом". Они в разрушенных живут, потому что это моё.

Они не могут быть покорными, у них это в крови, их не заткнуть. Они идут до конца всегда во всем. Это не то что мы сейчас выйдем, помашем плакатами и разойдемся. Они не разойдутся, пока не добьются своего.

– И есть впечатляющие результаты. Как в городе встретили новости о контрнаступлении?

Ольга Краузе: Конечно, мы и так не верили, что Харьков сдадут. В это никто не верил. А теперь тем более мы чувствуем себя более уверенными.

Элина Руденко: Харьков все-таки близко к России, поэтому тут у людей было очень много связей с Россией. Сейчас у меня такое ощущение, что Украина со свистом оторвалась от России и унеслась на далекую орбиту. Все эти различия, которые раньше существовали как-то подспудно, сейчас они очень хорошо видны. Упрямство, тяга к свободе, вечное "геть владе", чуть что не так. Я понимаю, что людям в России трудно выйти, в кого-то кидать камни, но ведь это все базируется на соглашательской позиции, на этих ленточках, на участии в парадах, на житье в этом мифе. До сих пор так люди из этого не вышли. Они такой спекшийся конгломерат, на котором стоит Путин.

– Не пугают вас новости о российской мобилизации?

Ольга Краузе: Понятно, что будет тяжелее. Россия – страна огромная, кого-то да наберут. В России не привыкать людей кидать на смерть, идти по своим же трупам. Я уверена, что мы выдержим.

– Мне киевляне говорили, что известие о том, что в России объявили мобилизацию, вызвало у многих не страх, а смех, потому что это доказательство провала военной операции.

Элина Руденко: Да. В украинском фейсбуке по этому поводу был смех и до сих пор продолжается. Рассказывали, что на нас двинется армия, за три дня всех затопчет, угонит в рабство и так далее. Мы отбились от этой армии. И дальше объявляют мобилизацию, хватают всех, кого ни попадя. Были свидетельства, в каком они обмундировании, что они едят, как они себя ведут в быту. Не какие-то супервояки, по последнему слову техники обмундирование, а печальное, а иногда и омерзительное зрелище. Похватают, везут на границу, и он гибнет через два дня. Как-то же надо сопротивляться, в конце концов.

– Эта покорность судьбе удивляет украинцев?

Элина Руденко: Она вызывает непонимание. В конце концов, нет же крепостного права, мы живем в XXI веке, можно же что-то более резкое сделать. Перестаньте вы кивать головами, перестаньте носить эти ленты, перестаньте ходить с дедами на палках, скажите всему этому "нет". То, что громадная Россия со всеми своими пространствами и богатствами защищается от Украины, попутно пытаясь отгрызть территорию у нее, – это выглядит вообще нелепо. Конечно, поведение русских вызывает оторопь, причем во всем. Правозащитник Кочетков пишет: давайте, прекрасные люди российские, мы все уедем, мы должны сохранить себя, чтобы потом приехать и построить прекрасную Россию другую. Потом – это когда? После ядерной зимы? Или после чего? Кто подготовит этот фундамент, этот плацдарм для прекрасной России?

– Постоянно вижу в соцсетях жалобы россиян о том, как им тяжело: не дают визы, не впускают в Эстонию. Иногда создается впечатление, что главная жертва – это Россия. В Украине что-то бомбят, но это не так важно, как наши страдания. Что бы вы сказали людям, которые так думают?

Ольга Краузе: Я хочу сказать этим людям: вас жареный петух клюнул, когда это коснулось лично вас. Учитесь у украинцев. Почему я должна тут сидеть, а вы будете переживать и куда-то убегать? Нет, ребята, займитесь вашими военкоматами, разберитесь с тем, чтобы не шло сюда оружие, чтобы не работала железная дорога, которая везет вас сюда. Постарайтесь сами. Мне было очень забавно, когда мне писали русские: вы сейчас в Украине, вы воюете за нашу и вашу свободу. Ах ты, елки-палки! А вы сами будете когда-нибудь воевать за свою свободу? Свобода даром никому не достается.

– Ленинопад и декоммунизация изменили Харьков?

Элина Руденко: Сначала Украина изменилась, а потом Ленин упал. У нас Ленин стоял на центральной площади Свободы. Когда его хотели свергать, очень долго местные власти рассказывали, что он из цельного куска гранита, что если он упадет, то он пробьет метро, чуть ли не вылетит с той стороны Земного шара, причинив дикие разрушения. Но, когда его свалили, оказалось, что там бронзы толщиной в сантиметр, он пустотелый. Очень символично вышло на самом деле. После Майдана это такая цепочка событий, которая запустилась и все дальше раскручивается. Наверное, в России тоже могла бы история развиваться по-другому. Но на каком-то этапе люди променяли свободу на чечевичную похлебку.

– Ольга, вы упомянули концерт в Одессе, который хотела устроить Юлия Беломлинская. Вы пишете новые песни, выступаете или сейчас не до этого?

Ольга Краузе: Пишу в основном стихи. Написала одну песню украинскою мовою на эту же тему наших бед. Дело в том, что я с начала войны оглохла, очень долго не могла расслышать, когда люди чуть-чуть тише что-то говорят. Это очень долго у меня проходило.

– От грохота взрывов?

Ольга Краузе: Может быть, от грохота взрывов, может быть, нервное – я не знаю, что это было. Я сейчас еще и гитару не настрою. Хорошо, у меня есть старенький китайский синтезатор, на котором я хоть что-то сижу, подбираю.

– Почему вы решили остаться в Харькове? Почему не переехали в безопасную страну или хотя бы на запад Украины?

Ольга Краузе: Нас приглашали в Ужгород, в Ригу, в Берлин, в Испанию. Я уже 12 лет живу здесь, я нигде так не чувствую себя дома. У меня тут мой дом, мой кот. Три часа мы добирались до сельской местности, где мы самое тяжелое время провели, наш кот после этого переезда три дня ничего не ел, мы думали, что он вообще пропадет. Это наш член семьи, я боюсь его далеко тащить. Как бы люди к тебе ни относились, которые тебя приняли, ты все равно не будешь чувствовать себя хорошо и дома. Поэтому, конечно, с первой же возможностью мы побежали в родную хату.

– Вы хотите остаться в Украине навсегда?

Ольга Краузе: Да. Надо быть молодым и задорным, чтобы всё с корнем изменить в этой жизни. Я в корне изменила, переехав в Украину, и больше ничего не хочу. Во-первых, это страна моего детства. В прошлом году ездила в Днепр, где я школу окончила, мы встречались с одноклассниками, отмечали 50 лет окончания школы. Договорились, что будем каждый год отмечать. В этом году ничего не получилось, спасибо России.

– По Петербургу не скучаете?

Ольга Краузе: По тому, в котором я когда-то жила, конечно, скучаю, но его нет. В 2018 году я приезжала в Питер – это уже не мой город, мне там делать нечего.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться