Иван Толстой: Начнем с Франции. Итоги книжного Салона в Париже подводит Дмитрий Савицкий.
Али Бадду: Много на нынешней Книжной Ярмарке посетителей и особенно у стендов франкофонных стран: «Салон Книги 2006 года» посвящен авторам, пишущим по-французски… В течении недели посетителям назначено здесь рандеву с писателями из Марокко, Сенегала, с острова Гаити, из Бельгии или Квебека…
Дмитрий Савицкий: Голос спецкора Франс Кюльтюр Али Бадду… В Париже у Версальских Ворот подходит к концу традиционная весенняя Книжная Ярмарка, 26 по счету. Четыре года назад президент страны, Жак Ширак, открывая в Бейруте Саммит франкофонных, франкоязычных, стран, пообещал посвятить одну из ближайших книжных ярмарок литературе франкофонии.
Словосочетание это придумал в 1880 году французский географ Реклю, и оттенок оно имело несомненно – колониальный. Но историки прослеживают пути распространения франкофонии аж со средних веков, когда «язык королей» (бывший когда-то галло-романским диалектом) был языком соседних стран, позже превратившихся в Швейцарию и Бельгию; а также языком двора после победы Гийома Завоевателя в 11 веке над Англией. Французский язык, Франкофония двинулась на Ближний Восток вместе с крестоносцами, а, начиная с 16 века, французский язык в своей экспансии успешно конкурировал с испанским, португальским и английским.
40 франкоязычных писателей приглашены на книжную ярмарку, все они были приняты на прошлой неделе в Елисейском дворце президентом республики. Среди современных писателей, выбравших французский язык – языком самовыражения, кроме прозаиков из Квебека, Вьетнама и из бывших африканских колоний, с острова Маврикия или Гваделупы, есть и писатели из Турции, Венгрии, Греции и России (гонкуровский лауреат Андрей Макин).
Парижская книжная ярмарка (50 тысяч квадратных метров) календарно открылась сразу же после лондонской. Отличие французской ярмарки от лондонской и франкфуртской заключается в том, что она лишь в малой степени коммерческая. Франкфуртская, в первую очередь, а затем и лондонская – это встречи издателей и литературных агентов, предлагающих и покупающих авторские права, заключающих сделки не только с коллегами из издательского мира, но и с кино-и-теле-продюссерами и с представителями самой молодой индустрии воспроизведения текста, e - book , электронной.
Парижская книжная ярмарка - это скорее гигантский книжный магазин, в который пригласили целых три тысячи писателей на нелегкое дело – целую неделю подписывать книги.
На этом «Салоне Книги» представлены 1200 издательств, из них 60 – впервые, всего – из 25 стран, но целых 400 – из французской провинции. В самой столице находится так же около 400 издательских домов.
Нынче владельцы и властители мега-групп требуют прежде всего – дохода. Доход в мире книг должен быть просчитан и организован. Как это связано с талантом, можно ли «организовать» нового Пруста или Камю – об этом на ярмарке не говорят.
Теледискуссия «Кампус», освещавшая открытие ярмарки и проходившая в студии Второго Телеканала, невольно высветила этот парадокс. В какой-то момент на экранах появились два наиболее, скажем, продаваемых в стране и за границей автора. Один ответил так на вопрос о собственном успехе:
- Читатель хочет, чтобы сюжет был захватывающим. Все остальное неважно. Никому больше не нужны эти штучки, эти длинные фразы, эти выкрутасы стиля…
Второй выразился еще проще. Он тоже продал в прошлом году более 5 миллионов экземпляров.
«Я рад, - сказал он, - представлять за границей Францию. Я рад, что мои книги покупают в таких странах, как Япония. Знаете, я что-то вроде французского камамбера».
В студии Второго телеканала произошло замешательство и одна из участниц теледиспута не выдержала.
– Это не литература, - сказала она. – Не стоит об этом забывать. Это камамбер.
Приравнивание таланта к тиражу проблема не только Франции. Индустриализация литературы не имеет никакого отношения к качеству текста. Но, по общему мнению ведущих критиков, читателя отучают именно от качественного текста. При этом страсть французского читателя к самому печатному слову не ослабевает.
Али Бадду: Не стоит забывать о том, что книга в стране находится на первом месте у французов, опережая и компактные диски, и кино. И это также еще одно наше «культурное исключение»! Но как долго оно продлится – неизвестно… Еще один факт: журнал «Ливр-Эбдо» опубликовал на этой неделе данные о том, кто является «средним читателем» во Франции, – это женщина. Женщины больше всех покупают книги, причем, как показывает опрос, отныне – в супермаркетах, которые превратились в настоящие книжные магазины. И вот несколько цифр из мира книг и издательств: 4 миллиарда евро – доход в прошлом году; при этом было опубликовано 53 тысячи новых наименований. В целом книжный мир лидирует, хотя есть и признаки намечающейся слабости, издательский процесс менее активен. Но главная проблема – это понять, КАКОЕ место занимает книга в новом мире, мире образов, имиджа…
Дмитрий Савицкий: Али Бадду попадает в точку. Во французских библиотеках, в залах комиксов отныне сидят в основном люди среднего и пожилого возраста - они часами рассматривают картинки. Сбудется ли пророчество Маршала Маклюена, исчезнет ли печатный мир, вернее цивилизация книги, хотелось бы думать, что нет…. И по идее книжная парижская ярмарка тому доказательством. Хотя статистика посещений еще не опубликована. В прошлом году, «году русской книги», количество посетителей упало на 10% с 185 тысяч посетителей до 165… Привязывание Книжной Ярмарки к конкретной теме, пишет «Ливр-Эбдо», слегка прикрывает двери этого самого большого книжного магазина страны.
Иван Толстой: Интересно, как отразились студенческие волнения на ежедневной жизни парижан?
Дмитрий Савицкий: Вы знаете, скорее всего, студенческие волнения на самой книжной ярмарке никак не отразились. Единственное, что можно сказать, это то, что на самом книжном салоне студентов в этом году нет. Они или заняты тем, что оккупируют университеты, то есть блокируют вход тем, кто хочет продолжать заниматься, или же находятся где-нибудь в пикетах на улицах, на демонстрациях возле Сорбонны, возле Жюсье или же на юго-востоке Парижа. Так как после мая 1968 года администрация весьма хитро и продуманно разбросала парижские факультеты по всему городу. Но на культурной жизни страны положение студентов, конечно, отражается. Потому что все, что связано с театром, с кино, действительно, с культурной жизнью для студенчества слишком дорого. Студенты не могут себе, как это было в середине 80-х, позволить два раза в неделю ходить в кино. Не стоит забывать и о том, что цены на книги чрезвычайно высоки, и не каждый студент может себе позволить купить новый роман Ле Клезио или Модиано. Это почти 18-20 евро. Но в библиотеке абонемент в год стоит около 25 евро. Библиотеки по всей Франции и по всему Парижу довольно хорошо укомплектованы, библиотеки студенческие, такие, как библиотека Святой Женевьевы возле Сорбонны, это замечательные, уникальные библиотеки с огромным количеством и старинных, и современных книг.
К сожалению, во время захвата Сорбонны несколько книжных полок со старинными книгами были опрокинуты, и книги были специально, увы, испорчены. Это большая потеря, потому что книги представляли собой практически антикварный интерес.
Иван Толстой: Московское издательство «Вагриус» выпустило книгу воспоминаний художника, писателя и критика Юрия Анненкова «Дневник моих встреч». Основной корпус книги хорошо известен уже с середины 60-х, когда воспоминания вышли в Соединенных Штатах по-русски. В перестройку издание было повторено (несколько раз) в России – то с хорошо воспроизведенными портретами героев, то с отвратительной полиграфией… Теперешнее издание подготовлено французским славистом профессором Ренэ Герра, издателем, известным коллекционером и организатором выставок русского искусства из собственного собрания. Записки Юрия Анненкова дополнены статьями художника об искусстве. Мы позвонили Ренэ Герра в Париж и попросили его рассказать немного об этом томе.
Ренэ Герра: Том увесистый, огромный, больше семисот страниц, точнее - 732 страницы. Я приложил к этому изданию, в виде приложения, несколько статей, которые были напечатаны после 1966 года. Это примерно 80 страниц, и мне показалось, что это сегодня безусловно интересно современному российскому читателю. Это 5 статей. Здесь есть подоплека. Во-первых, я включил его большую статью о театре Гоголя. Это очень важно, потому что долгие годы, на протяжении почти 50 лет, театр Гоголя занимал Юрия Павловича Анненкова. Также я прибавил сюда «Корни русского графического искусства», его большую статью, учитывая значение Юрия Павловича для графики и графических искусств и для иллюстрации русских книг в 20-м веке. И не только русских, уже в эмиграции и для французских книг. И также большую статью его об Андрее Ланском, абстрактном искусстве и других русских художниках парижской школы. Здесь также есть цветная вкладка в начале, где воспроизведены около 40 работ из моего собрания, которые, в большинстве случаев, печатаются впервые в России.
Иван Толстой: Чего стоит Юрий Анненков-критик, что он весит на рынке искусствоведения? На этот вопрос отвечает петербуржец, историк искусства профессор Михаил Юрьевич Герман.
Михаил Герман: Во-первых, я бы, все-таки, не рискнул его назвать художественным критиком. Он думающий и писавший художник, как, скажем, Добужинский или Константин Коровин, но это не Александр Бенуа. Поэтому это суждение художника пристрастного, очень легко менявшего свои, если не убеждения, то мнения и пристрастия. Поскольку всем известно, что и художник-то он был, который поклонялся многим богам и часто менял стилистику и даже политические взгляды. И не очень понятно был он советским, антисоветским, никаким? Поэтому взгляды его были очень лабильны, пластичны. Ему просто что-то нравилось, что-то не нравилось. Суждения его иногда были, на мой взгляд, не точными или странно любительскими, с точки зрения искусствознания. А иногда очень точными. Поэтому говорить, сколько он стоит в истории отечественной эмигрантской, не в России существовавшей критики или русского зарубежья… Я бы не стал вообще так ставить вопрос. Это просто мыслящий человек, мнения которого в достаточной мере любопытны, не более того. Некоторые его суждения… Скажем, он считал, что Чюрленис - это чуть ли не первый создатель абстрактного искусства в России, ставя его в этом смысле перед Малевичем или перед Татлиным. А с другой стороны, какие-то его суждения о Ларионове настолько точны, что достойны пера Пунина или Муратова.
Иван Толстой: Скажите, у Вас сердце лежит к Анненкову-критику или Анненкову-мемуаристу? Вы много для себя самого почерпнули из его воспоминаний или статей?
Михаил Герман: Только информативно. Потому что его суждения мне кажутся суждениями достаточно капризного ума. В них нет глубокого background ’а. Не то, что ему не хватало знания, ему не хватало пристрастия к знанию как к основной опоре мысли. У него суждение опережало внутреннюю информацию. Так мне представляется. То есть мне трудно представить себе зарубежное русское искусство без Анненкова, но сказать, что то, что я у него читал, много мне дало, – да нет, не слишком.
Иван Толстой: Ренэ Герра – не только составитель вагриусовского тома Юрия Анненкова, но и знакомый художника. Несколько слов воспоминаний для нашей сегодняшней программы.
Ренэ Герра: Я с ним встречался с конца 60-х годов, то есть на протяжении почти 10 лет. Он был обаятельным человеком, по-своему скромным. Горькая судьба изгнанника. В те годы все его сверстники и современники уже ушли на тот свет, он был немножко одиноким. Он всем живо интересовался. Он был бодрым. Я иногда с ним ходил на разные выставки и вернисажи. Он писал статьи для «Русской мысли» - был там художественным критиком. Он был благожелательным. Он бывал у меня, я бывал у него. Несколько раз я устраивал встречи. Один раз я привел к нему Сергея Шаршуна. Это противоположности, как бы. Потом Юрий Павлович бывал на медонских вечерах, которые я стал устраивать с самого начала 70-х годов и, безусловно, ему было приятно общаться с людьми, с которыми общались на протяжении 50 лет Ирина Одоевцева, Андреенко Михаил Федорович, художники, писатели. Это было мило, уютно. Он любил вспоминать прошлое и Россию, много рассказывал. Кое-что я записал на магнитофоне. Повторяю – он был обаятельным и прекрасным рассказчиком.
Иван Толстой: А теперь на десерт голос самого художника. Должен сказать, что записей Анненкова в архиве Радио Свобода не сохранилось, но его голос есть на пленке, не пошедшей в середине 60-х в эфир. Юрий Павлович вспоминает ночь с 25 на 26 октября 1917 года в Петрограде: он был свидетелем штурма Зимнего дворца.
Юрий Анненков: Мне удалось присутствовать, в качестве неисправимого ротозея, на площади Зимнего дворца вечером 25 октября. В молочном тумане над Невой бледнел силуэт крейсера «Аврора», едва дымя трубами, с Николаевского моста торопливо разбегались последние юнкера, защищавшие Временное правительство, уже опускалась зябкая, истекавшая мокрым снегом ночь, когда ухнули холостые выстрелы с «Авроры». Это был финальный сигнал. Добровольческий женский батальон, преграждавший подступ к Зимнему дворцу и укрывшийся за деревянной, вернее, дровяной баррикадой, был разбит, дрова разлетались во все стороны. Я видел, как из дворца выводили на площадь министров Временного правительства, как прикладами били до полусмерти безоружных девушек и оставшихся возле них юнкеров.
Ведущий: Некоторые утверждают, что штурм дворца - это была исключительно массовая военная операция. Другие говорят, что, собственно, никакого штурма то и не было. Что несколько десятков лиц, без особого сопротивления, взяли и заняли дворец.
Юрий Анненков: Второе утверждение правильнее, чем первое. Но, все-таки, там в последний момент появились танки. По-моему, два танка. И сражения настоящего, конечно, не было, потому что эти бедные девушки, укрывшиеся за дровами, моментально были разбиты.
Ведущий: А сколько их там приблизительно было? Несколько десятков, сотен? Сколько с одной стороны было сотен, тысяч, десятков, и сколько с другой?
Юрий Анненков: Тысяч не было ни с одной, ни с другой стороны. Девушек и юнкеров осталось в последний момент совсем мало. Потому что многие разбежались еще до того, как началось сражение, когда они увидели, что они уже ничего не могут сделать. Но остался какой-то десяток, может, два десятка. А тех солдат, красногвардейцев, было, может быть, сотни полторы. В общем, это было явление не очень военного порядка.
Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня – Андрей Белый. Его портрет в исполнении Бориса Парамонова.
Борис Парамонов: Андрей Белый – это псевдоним Бориса Николаевича Бугаева (1880-1934). Обычно его называют в числе русских поэтов-символистов. Стихи его по-своему замечательны, среди них есть настоящие шедевры, например, поэма «Первое свидание». Но он также прозаик, написавший ряд романов, оказавших ни с чем не сравнимое влияние на новую, пореволюционную уже русскую прозу. Прозаики двадцатых годов – лучшего времени советской литературы - чуть ли не все писали «под Белого». Белому были свойственны философские интересы: отталкиваясь от неокантианства, он пытался превратить символизм в некое целостное мировоззрение. Кроме того, он едва ли не первым в России начал заниматься исследованиями в области, которую назвали потом стиховедением. Само это разнообразие культурных интересов, широкая эрудированность Белого делают его, несомненно, образцовым русским европейцем. Но деятели символизма и вообще были людьми широких интересов и высокой культуры, чуть ли не все они (за исключением Блока) так или иначе выходили за рамки поэзии. Белый отличается от них тем, что прямо поставил тему Россия и Запад в центр своего художественного творчества. В этой теме сходились у Белого все его философские и художественные интересы, об этом написаны им два наиболее известных романа «Серебряный голубь» (1909) и «Петербург» (1916).
Сама постановка вопроса о России и Западе у Белого идет от славянофилов. От них – понимание Запада, Европы (об Америке тогда не говорили) как культурного материка, ограниченного рамками рационалистического, научного знания, которое не выводит за грани узкого методизма. На основе науки нельзя построить целостное мировоззрение, нельзя ответить на вопрос о смысле жизни. Об этом Белый пишет даже в стихах:
Уж год таскается за мной
Повсюду марбургский философ.
Мой ум он топит в мгле ночной
Метафизических вопросов. …
На робкий роковой вопрос
Ответствует философ этот,
Почесывая бледный лоб,
Что истина, что правда – метод. …
«Жизнь, - шепчет он, остановясь
Средь зеленеющих могилок, -
Метафизическая связь
Трансцендентальных предпосылок.
Рассеется она, как дым:
она не жизнь, а тень суждений…»
И недаром своего Философа Белый встречает на кладбище, средь зеленеющих могилок. Но можно ли сказать, что Россия дает жизненную, бытийную альтернативу этой методологической сухомятине?
Об этом и написан «Серебряный голубь». Герой романа молодой интеллигент Петр Дарьяльский бросает нежную невесту Катю, зачарованный рябой бабой Матреной, женой деревенского сектанта столяра Кудеярова. В некотором роде персонификация культуры и стихии, Запада и России. Дарьяльский хочет слиться с народной жизнью, войти в неизреченные ее глубины. О некоем синтезе думают и сектанты, «голуби», ближе всего напоминающие хлыстов: они хотят, чтобы от Дарьяльского и Матрены родился какой-то новый бог. И этот мистический роман культуры и стихии кончается тем, что Петра убивают.
Народ – это бездна, грозящая конечной гибелью: так надо понимать «Серебряный голубь». Значение романа современники увидели в том, что в нем художественно исследуется привычная в России народническая тема, тема греха перед народом и вины перед ним - в новом, религиозном ключе. Лучше всего написал об этом Бердяев в статье «Русский соблазн»:
«Интеллигенты нового мистического образца ищут в народе не истинной революционности, а истинной мистичности. Надеются получить от народа не социальную правду, а религиозный свет. Но психологическое отношение к народу остается таким же, каким было раньше: та же жажда отдаться народу, та же неспособность к мужественной солнечности, к овладению стихией, к внесению в нее смысла. (…) Сам Белый не в силах овладеть мистической стихией России мужественным началом Логоса, он во власти женственной стихии народной, соблазнен ею и отдается ей. (…) Белый – стихийный народник, вечно соблазненный Матреной, полями, оврагами и трактирами, вечно жаждущий раствориться в русской стихии. Но чем меньше в нем Логоса, тем более хочет он подменить Логос суррогатами – критической гносеологией, Риккертом, методологией западной культуры. Там ищет он мужественной дисциплины, оформляющей хаос русской мистической стихии, предотвращающей распад и провал. Чем более соблазняет его Матрена, чем более тянет его раствориться в мистической стихии России с ее жутким и темным хаосом, тем более поклоняется он гносеологии, методологии, научному критицизму (…) В критической методологии и гносеологии так же мало Логоса, как и в Матрене и в Кудеярове. И нет такой методологии, которой можно было бы овладеть Матреной».
Белый говорил позднее, что в «Серебряном голубе» он предвещающе описал явление Распутина, феномен распутинщины. А о своем «Петербурге» - как о революционном романе с темой конца петербургского периода русской истории. Но «Петербург» так же двусмыслен, как и «Серебряный голубь». В нем воплощенная воля Петра предстает безжизненной геометрией не только города, но и людей, в нем обитающих, памятник Петра, Медный всадник взбирается на чердак революционера Дудкина, и надо всем нависает монгольская голова, сползаются какие-то бредовые персы, а герой «Петербурга» Николенька Аблеухов по заданию террористов готовится убить своего отца сенатора Аблеухова. Проза Белого, как и его стихи, – род некоего апокалиптического пророчества о гибели России:
Довольно, не жди, не надейся –
Рассейся, мой бедный народ!
В пространство пади и разбейся
За годом мучительный год!
------------------------------------------
Где в душу мне смотрят из ночи,
Поднявшись над сетью бугров,
Жестокие, желтые очи
Безумных твоих кабаков, -
Туда, где смертей и болезней
Лихая прошла колея, -
Исчезни в пространство, исчезни,
Россия, Россия моя!
Или в стихотворении «Веселье на Руси»:
Раскидалась в ветре, - пляшет
Полевая жердь: -
Веткой хлюпающей машет
Прямо в твердь.
Бирюзовою волною
Нежит твердь.
Над страной моей родною
Встала Смерть.
Послереволюционная история России, советский ее период сняли жгучую в прошлом проблему интеллигенции и народа, народопоклонничество кончилось вместе с интеллигенцией – в старом, конечно, смысле. «Методологи» остались – сначала как «спецы», потом как «научные сотрудники» и голоштанная, вроде прежних мужиков, инженерия, а мужики и бабы превратились в «лимиту». Петербургский период кончился, имперский центр переместился в Москву, но и империя кончилась. Осталась Россия, пока еще не рассеянная, а также стихи и проза Андрей Белого, которого равняют теперь с Джойсом. Но в нем не было Джойсовой иронии. Она у русских появляется только сейчас, после всех изжитых трагедий.
Иван Толстой: Альпийская Русь – так прозвано место на Севере Италии, отмеченное русским присутствием. На юбилее Альпийской Руси побывал наш итальянский корреспондент Михаил Талалай.
Михаил Талалай: Альпийской Руси – 15 лет. Мне довелось побывать на приятном событии, которое развернулось на фантастическом фоне Доломитовых скал, в тирольских Альпах. Местная русско-итальянская Ассоциация, с лапидарным названием Русь – мягкий знак на латинице обозначается конечным апострофом, праздновала день рождения, 15 лет. Праздник проходил в курортном городке Мерано, в старинном учреждении царских времен, в так называемом Русском Доме имени Надежды Ивановны Бородиной. Конечно, русские всегда звали этот дом просто Бородино. Русский Дом имени Бородиной – местная достопримечательность, также и в архитектурном смысле, ибо венчает маковка православной церкви, единственной во всем Тироле (включая Тироль австрийский, со столицей в Инсбруке).
Италии принадлежит Южный Тироль, который она получила в качестве трофея по окончании Первой мировой войны. Ощущение, что попадаешь за границу, я имею в виду границу итальянскую. Здесь – готические шпили, немецкая речь коренных жителей, чистота на улицах, шляпы с перышками, превосходное пиво. Столица этого уникального края – город Больцано, по уровню жизни и благоустроенности давно и прочно занимающий одно из первых мест в стране. Край многонациональный, помимо тирольцев, тут понятно обосновались и собственно итальянцы, особенно Муссолини поощрял итальянизацию края, порой насильственную, как и полагается диктаторам. Он выселял непокорных тирольцев, итальянизировал им фамилии, названия сел и городов. Живут и ладины, говорящие на ладинском, иначе ретро-романском языке, весьма близком к латыни. А 15 лет назад тут появилась и «Русь».
Все эти последние годы на разные адреса в Италии стали приходить приглашения на то или иное событие, с неизменным билибинским Алконостом, эмблемой Ассоциации «Русь».
Эта Ассоциация связала историческое русское присутствие в Тироле с сегодняшним днем. Многочисленные россияне, приезжавшие на курорты в Доломиты лечиться, преимущественно от туберкулеза, а также и лечить (здесь постоянно жили и русские врачи), более ста лет тому назад основали особый комитет. В результате деятельности этого комитета и появился Русский Дом в Мерано, недорогой санаторий, который был по карману самым широким слоям русского дореволюционного общества. Назвали его именем Надежды Бородиной, московской купчихи, которой, увы, альпийский чудо-воздух не помог; перед смертью она завещала свои капиталы соотечественникам.
После Первой мировой войны и революции санаторий зачах и превратился в приют для неимущих эмигрантов. Они жили бедно, и в 60-е годы нашелся спекулянт, который незаконно купил Русский Дом, вместе с церковью, переселил горстку оставшихся в живых эмигрантов и устроил тут пансион « Zarenbrunnen », что по-немецки – Царский колодец. Он разбазарил ценное имущество, а потом объявил себя банкротом. Таков был его традиционный ход с недвижимостью. В итоге Русский Дом стал собственностью меранского муниципалитета, и русская жизнь тут прекратилась. В самом Доме, после ремонта, устроили городскую богадельню.
Но вот 15 лет назад тут объявилась группа людей (с лидером в лице синьоры Бьянки Марабини), которая взяла, скажем так, шефство над русским наследием. В феврале 1991 года эта группка зарегистрировала у нотариуса устав Ассоциации – действовать как частным лицам им было затруднительно. Муниципалитет разрешил им привести в порядок церковь и библиотеку, организовывать богослужения и проводить в бывшем, увы, Русском Доме разного рода концерты, выставки, лекции. В итоге Ассоциация стала даже выпускать свои книги о живших тут русских. Первым стал сборник статей о Любови Федоровне Достоевской, дочери писателя и тоже писательницы (правда, неудачной), закончившей свой земной путь в итальянском Тироле. В городском музее Больцано тогда же, лет семь назад прошла и большая выставка, посвященная Любови, Эме, как на французский лад переводила свое имя дочь Достоевского.
Несколько слов о бессменном лидере Ассоциации, о Бьянке Марабини. Ее отец, дед и прадедушка были антифашистами, и всем им пришлось бежать из муссолиниевской Италии – сначала во Францию, затем в Бельгию, потом их приютила красная Москва. Ее отец женился на москвичке, с падением фашизма вернулся на родину. Препятствий для возвращения им не строили. Бьянка родилась уже в Италии, но впитала, по собственным словам, ностальгию матери. Ностальгия усиливалась тем, что выпустить их выпустили, а вот назад, навестить в СССР родных, очень долго не пускали – первую визу оформляли ровно десять лет.
Чем сейчас занимается Ассоциация «Русь»? Как и прежде, приоритет – поддержка церкви и библиотеки. Наезжавших священников тут сменилось много, сейчас все растущую общинку окормляет отец Борис, живущий в Вероне. Библиотеку с редкими дореволюционными книгами и журналами открывают для читателей по субботам. Вообще надо сказать, что Россия для себя вновь осваивает эти прекрасные целебные места. Здесь опять много курортников, спортсменов. Напомним, что в историю спорта Мерано вошло в 1981 году, когда тут за шахматной доской разыгралась одна из баталий Холодной войны: матч Карпов-Корчной.
Огромное внимание Ассоциация «Русь» уделяет музыке, фотоискусству, а в последнее время – и русской кухне, которая в чем-то близка тирольской: тут тоже любят колбасы, колобки, горячие супы, картошку, черный хлеб.
В широких планах Ассоциации – устройство научного центра по истории русской эмиграции, и она уже провела ряд семинаров по этой теме. Немаловажно, что местные жители, в особенности немецкоязычные, весьма чувствительны к собственной истории и поощряют Альпийскую «Русь».
Иван Толстой: Испанское правительство запретило вывозить из страны, выставленные на аукционе в Мадриде рукописи известного писателя и философа начала ХХ века Мигеля де Унамуно. Об отношении испанцев к своему художественному и историческому наследию рассказывает наш мадридский корреспондент.
Виктор Черецкий: Запрет вывозить рукописи, по мнению местных наблюдателей, - это попытка министерства культуры Испании положить конец безжалостному разграблению национального культурного достояния. В Испании, стране древних цивилизаций и древней культуры, хищение и перепродажа за границей предметов старины до сих пор является, как здесь выражаются, «национальным спортом». Действительно, в стране есть, чем «поживиться» – богатое «наследство» оставили испанцам и древние иберы, и финикийцы, и римляне, и вестготы, и арабы. Не проходит месяца, чтобы специальный отдел полиции по борьбе с хищениями ценностей не сообщил о поимки очередного любителя старины c крупной партией, подготовленных для вывоза археологических находок: старинных рукописей, монет, церковной утвари и так далее.
Тем не менее, журналист Аделина Морено, занимающаяся вопросами охраны памятников истории и культуры, считает, что меры правительства недостаточны:
Аделина Морено: Те же рукописи Унамуно должны быть куплены музеем. Однако, это вряд ли произойдет, потому что наши музеи лишены фондов для покупки подобных документов. Попав в частные руки, рукописи рано или поздно окажутся за границей.
Виктор Черецкий: Особые потери понесла культура Испании в годы наполеоновских войн в начале 19 столетия. Французы вывезли отсюда множество ценнейших предметов старины. Кстати, за счет этого в свое время «поживилась» и Россия. К примеру, российские дипломаты приобрели в Париже для Эрмитажа огромную художественную коллекцию бывшего правителя Испании Годоя. Речь идет о картинах лучших испанских художников - Эль-Греко, Веласкеса, Сурбарана, Мурильо, Гойи. Они и поныне составляют основу испанской коллекции питерского музея.
Особо стоит в Испании вопрос о сохранении исторических ценностей с затонувших кораблей, находящихся на морском дне. К примеру, считается, что в период с начала 16 столетия в акватории города Кадиса, у южных берегов страны, затонуло 720 кораблей, в том числе знаменитые галеоны, огромные корабли-крепости, которые плавали между Испанией и Латинской Америкой. На борту, по крайней мере, ста семидесяти затонувших судов имелись изделия из золота, серебра и драгоценных камней. Ведь Кадис был в свое время основными воротами в Испанию для кораблей, возвращающихся из Нового света. Рассказывает президент испанской Ассоциации спасения галеонов капитан Хуан Мануэль Грасия Менокаль:
Хуан Мануэль Грасия Менокаль: Залив Кадиса – это грандиозное кладбище затонувших кораблей. От галеонов, конечно, уже ничего не осталось – дерево, из которого они были сделаны, давно превратилось в прах. Речь идет о хранящихся на дне предметах из драгоценных металлов и других вещах, представляющих культурно-историческую ценность. Наша Ассоциация не занимается поиском морских кладов. Мы лишь собираем информацию, разрабатываем проекты поиска затонувших кораблей и предлагаем их осуществить государственным структурам.
Виктор Черецкий: В Кадисском заливе есть и археологические ценности более ранних эпох, ведь этот город был в свое время финикийской колоний. Одна из задач Ассоциации спасения галеонов как раз и состоит в том, чтобы уберечь эти ценности от расхищения. Не секрет, что каждый год в залив Кадиса устремляются искатели морских кладов со всего мира. Буквально несколько месяцев назад местная полиция конфисковала у иностранных кладоискателей очередную партию находок: финикийские амфоры, римские скульптуры и даже пушку 17 столетия, которые они намеревались продать за границей. Мигель Анхель Мартинес, член Ассоциации спасения галеонов:
Мигель Анхель Мартинес : Испанское правительство обязано раз и навсегда положить конец произволу. Кроме того, оно должно возвратить в страну ранее украденные здесь ценности. Мы настаиваем на том, чтобы правительство всерьез занялось спасением исторического и культурного наследия. У нас хорошее законодательство, запрещающее вывозить из страны ценности, которым более 100 лет. Но надо, чтобы оно, наконец, заработало.
Виктор Черецкий: Несколько лучше обстоят дела с вопросом сохранения наследия прошлого в национальных регионах Испании – Каталонии и Стране басков. Здесь эти памятники находятся под охраной не только местных властей, но и общественности, крайне ревниво относящейся к своей национальной культуре. К примеру, недавно в Стране басков местные любители археологии подняли грандиозный скандал, после того как при проведении строительных работ были повреждены памятники ранней баскской культуры. Рассказывает член комитета охраны памятников из города Сан-Себастьян Ману Арамбуру:
Ману Арамбуру: Речь идет о могильниках в районе города Усурбиль. Экскаватор разбил надгробные плиты, которым не менее двух тысяч лет. По нашему требованию строительные работы прекращены. Теперь мы добиваемся, чтобы вся эта местность была объявлена заповедником.
Виктор Черецкий: Ну а пока, несмотря на усилия властей и общественности, памятники испанской старины по-прежнему являются предметом торга на международных аукционах. Так, совсем недавно испанское правительство не смогло заблокировать продажу в Лондоне резных деревянных стропил из древней мечети города Кордова, изготовленных в 10 столетии.
Иван Толстой: О взаимоотношения испанцем со своим художественным и историческим наследием рассказывал Виктор Черецкий. И еще одно известие, связанное с Испанией, но совершенно другой стороной. 22 марта в середине дня в туристическом курортном месте Коста Брава направленным взрывом были уничтожены 13 мачт-антенн, передававших на Советский Союз и страны Восточной Европы передачи Радио Свобода и Радио Свободная Европа. Короткие волны уходят из эфира – вслед за эпохой холодной войны. Мачты уже пять лет бездействовали. Теперь их отправят на металлолом.
