Дмитрий Волчек: Мишель Деги - известный французский поэт, переводчик, литературный критик - провел несколько вечеров в Москве и Санкт-Петербурге. В московском клубе Bilingua на встрече с поэтом побывала Тамара Ляленкова.
Тамара Ляленкова: Среди французских поэтов, вошедших в литературу на стыке 50-х-60-х годов, Мишель Деги занимает общепризнанное место поэта-философа. Кроме того, его переводы Сапфо, Данте, Гонгоры входят в лучшие мировые литературные антологии. Он - член Академии Малларме, почетный профессор Университета Париж-8, издатель поэтического журнала. На московском вечере Мишеля Деги его творчество представлял переводчик, культуролог Борис Дубин.
Борис Дубин: Мишель Деги в современной поэзии и современной французской поэзии, на мой взгляд, чрезвычайно редкое соединение поэта с аналитиком поэзии, критиком поэтического разума, я бы так сказал, философом литературы. Мне кажется, что для него вот эта деятельность внутреннего самосознания поэзии, постоянного, довольно мучительного, довольно жесткого самоанализа, просто неотъемлема от роли поэта. Тут нет границы, тут нет даже правой и левой руки, правой рукой он пишет стихи, а левой пишет критику на них. Нет, это все вместе, и одно в формах другого. Второй момент это, собственно, какой предстает поэзия в поэтических книгах Деги? При том, что она сверханалитична, она очень далека от того, что мы обычно связываем с аналитической поэзией - от конструктивизма, от сверхрационализма, от работы формальными конструкциями. Я бы говорил о ней не в терминах, например, “текст”, “структура”, “конструкция”, “форма”, а говорил, скорее, в терминах “энергия”, “трансформация”, “передача”. Вот это, по-моему, лучше говорит о веществе стиха Мишеля Деги. Я себе позволю прочитать кратенькое сочинение Мишеля Деги, которое называется по-русски “Отсутствие”, а по-французски - “Absence”. Здесь есть эпиграф из Мориса Бланшо: “На самом краю письма навсегда обреченный жить без тебя”.
И дальше: “Стихотворение это завещание, по Вийону: предается, переходит из рук в руки, отделяясь от живого. Стихотворение это гробница, по Малларме: отказывается, наследуется в соответствии с завещанием. И то, и другое с самого начала включает меня, читателя, третьего. Вручение дарителя, ручательство дарохранителя, порука читателя. Три звена одной цепи. Разумеется, все это бушует и грохочет под боком у языка. Любое стихотворение, как библейский псалом, сидит и плачет у рек вавилонских, на самом краю, и стихи, без всяких признаков невежества, рассеянности или забывчивости, с почтением о том помнят. Укрывают его в фигурах речи, хоронят, хранят. Как бы там ни было, притягательность стихов - в их отношениях с отсутствующим. Немало не отрезанные от так называемой жизни, стихи ищут с ней связь куда надежнее, парадоксально ставя очевидность с ног на голову, говоря, что нечто есть, говоря, каково оно, вещь в своем отсутствии доверительно проговаривается о себе, выговаривая свое НЕбытие в качестве НИкак. Жизнь на правах символа. В гробнице, даже если я в нее проникаю, в пирамиду или под купол, в этот кенотаф, откуда улетучились все останки останков, в домовину, в гроб, на лоно лон, везде и всегда остаются: в огне - просрочка, внутри - крипта и вне этой внеположности, и внутри этой внеположности всегда, говорю я, что-то есть. И если я, осквернитель праха, сорву печать, ничьих останков во власти похитителя не окажется, гробница снова сомкнется вне меня. Гробница - это место, которое постоянно подтачивается отсутствием, но не тем, каким обычно отсутствует любая явь, а тем, из которого лучится отсутствие, буравящее в любую непогоду.
Тамара Ляленкова: Сочинение Мишеля Деги читал Борис Дубин. Тему отсутствия продолжил сам Деги.
Мишель Деги: Вообще в современной литературе, не только во французской, существует мощный стереотип, связанный с концепцией отсутствия. Именно с этого я бы хотел начать разговор о поэзии - отсутствие и присутствие - однако, с некоторой осторожностью. Потому что все может показаться грустным и пессимистичным, аромат исчезает, цветок исчезает, все исчезает. Но отсутствие не означает уничтожение всего, что должно остаться. В тексте Малларме, рядом с цитатой, есть и другая загадочная фраза - “сладко благоуханный день”. Я бы хотел остановиться на этой мысли и немножко развить ее. Это подведет нас вплотную к той области, в которой я нахожусь, области между поэзией и философией, и за что меня, главным образом, упрекают. Вообще идея, мысль в западной традиции очень древний термин, он восходит к Платону и проводит разницу между тем, что мы ощущаем и что думаем. Посмотрим на соотношение поэзии и философии. С чего начинается философия? Она начинается с сократовского вопроса “что есть?”. Ученик, которому Сократ предложил этот вопрос, ответил: “Можно выпить стакан воды или предложить его другому”. Сократ сказал: “Это прекрасно, но это не то, что нужно”. Как истинный философ, Сократ отвергает пример, потому что отвергание примеров очень важно для философии, и происходит ради того, чтобы появилась идея. То есть философ это тот, кто отвергает примеры ради идеи, и здесь мы подходим к разнице между философией и поэзией, потому что поэзия, наоборот, дает нам примеры, показывает их. Вспомним стихотворения Рембо, они часто начинаются словами “имеется”, “есть что-то”. То есть стихотворение по своей сути показывает нам что-то, дает нам пример. Так, французским детям часто говорят “покажи”, “дай нам пример”, и в этом фундаментальное отличие философии и поэзии. Философия абстрагируется от примеров ради идеи, а поэзия, наоборот, построена на примерах, частных случаях, она показывает что-то, это ее основная функция. То же самое следует сказать и о современной поэзии. Можно ввести такие термины как “традиция”, “продолжение традиции” и “отстранение от традиции”. Всякий поэт, который начинает свою деятельность, вписывается в какую-то традицию, что-то из нее заимствует. Но, с другой стороны, чтобы быть оригинальным, ему надо ее абстрагировать. Поэтому и мою поэзию можно измерить в этих терминах - традиция и отклонение о нее. Зададим себе простой вопрос: из чего же состоит поэзия? Это греческий изначальный вопрос: из чего состоит стул? Он сделан из дерева. Из чего состоит поэзия, из чего она сделана? И я как раз традиционно отвечу, что поэзия состоят из стихотворений, она сделана из стихов. То есть поэзия, как и философия, это мысль и очень важно, чтобы эта мысль выражалась на родном языке. Именно то, что я делаю сейчас: я пишу поэзию, выражая мысль на родном языке и, таким образом, прихожу к идее. Вообще, основная функция поэзии это передача мысли. А мысль существует всегда в терминах: то же самое - не то же самое, тождественное - не тождественное. Все, о чем я сейчас говорил, существует в традиции, это в традиционном восприятии. Но ведь есть и отклонения от этой традиции, и это особенно важно сейчас, в начале 21-го века, когда поэзия отдаляется от связи с родным языком, с изначальным. И возникает важный вопрос: может ли поэзия абстрагироваться от вечной связи между мыслью и словом. Это приводит нас к разделению поэзии на две больших группы: поэзия, которая предназначена для чтения, и поэзия, предназначенная для исполнения. Что такое исполнение поэзии? Происходит некий спектакль, некое событие, и это подводит нас к возможности перевода. Ведь переводить можно только что-то логическое. Но если рассматривать поэтический текст как набор букв, символов, звуков, то здесь просто нечего переводить. Приведу пример. Один бразильский исследователь с помощью нанотехнологий украшает свое тело, и затем фотографирует его. Это такое же событие, спектакль, исполнение, параллель поэзии. Я занимаюсь журналом, который назевается “Поэзия”, и у него есть несколько основных задач. Первая задача это перевод поэтов, в том числе, и русских. Вторая это размышления теоретического характера. То есть, то, что называется поэтикой. Кстати, “Поэтика” это название труда Аристотеля, и мы опять возвращаемся к Греции. Очень важны теоретические размышления о сущности поэзии, потому что поэзия всегда себя вопрошает о своей сущности, что она такое, для чего она нужна. И это приводит к важному вопросу об омонимии, то есть о тождественном и не о тождественном. У немецкоязычного поэта Пауля Целана есть стихотворения, которые могут быть и прочитаны, и представлены, и услышаны. Является ли это одним и тем же или нет? В начале прошлого века авангардное движение занималось тем, что из текста, из стихотворения, вычленялись некоторые элементы, которые великий Якобсон называет “повторяющимися элементами”, то есть те элементы, благодаря которым легко узнать поэтический текст, отличить его от любого другого. Самый очевидный и яркий пример это рифма. Кроме рифмы существуют и тематические повторы, и синтаксические повторы. Отсюда вытекает трудность поэзии 20-го века, которую часто характеризуют как неудобочитаемую. Это начинается с той поры, когда в начале 20-го века была упразднена пунктуация. С другой стороны, поэзия, по своей сущности, эзотерична, то есть поэтический текст должен быть непонятным и сложным, тексты великих поэтов нужно расшифровывать. В этом и заключается природа стиха - быть трудным и непонятным. Но есть, кончено, и другая сторона медали. Это легкая поэзия, доступная для понимания. Песни, например. Впрочем, и понятие песни следует воспринимать в двух аспектах. То, что действительно можно петь - здесь подчеркивается связь текста с музыкой - и другой аспект, когда песня подразумевает серьезный поэтический текст. Так, например, сборник Виктора Гюго “Песни улиц и лесов” никак не связан с музыкой. Даже сам Гюго помечал в сносках, что его стихи не рекомендуется перекладывать на музыку, что это поэтический текст, а не песня. И второй момент, связанный с социальным феноменом, который распространен во всем мире и обозначается понятием культурное. Здесь ситуация с поэзией сложная, двойственная. С одной стороны, кажется, что поэзия исчезла. Мы включаем телевизор - а поэзии ни слова, раскрываем газету - о ней ничего не говорится. И в то же время оказывается, что поэзия повсюду. Исследователями была сделана перепись предметов, объектов, которые встречаются в поэтических текстах, и таких объектов, за год публикации различных текстов во Франции, было насчитано 40 000. То есть поэзия находится повсюду, при том, что она исчезла.
Тамара Ляленкова: Завершая встречу с российскими читателями, Мишель Деги прочитал несколько стихотворений. Вот одно из них.
Пластичные, они сплетаются, любовь и сравнение
Любовь сравнивает сравнение, которое любит расточать хвалы, прибегая к анафорам
И софическая лира ткет ни с чем несравнимую красоту
краев
Против света затмения бытия
Удаляясь на лодке от острова нашего пристанища
Ты помнишь рассвет у окна у тайкура
Мы так и не вышли из сказки,
Но были защищены и даже научены константой Проппа
Куда как более прекрасной, чем фотоскопические трофеи.
Все всегда будет слишком рано и слишком поздно.
Вот и теперь, это слишком позднее и слишком раннее прощание.
