Ссылки для упрощенного доступа

“Кинообозрение” с Андреем Загданским.





Александр Генис: Этой осенью на Нью-йоркском кинофестивале фильм Самуила Маоза "Ливан" был встречен овацией. Зал встал и аплодировал стоя. Скоро этот предельно необычный фильм выйдет в американский прокат. О картине израильского режиссера мы беседуем с ведущим нашего “Кинообозрения” Андреем Загданским.

Samuel Maoz "Lebanon"
Самуил Маоз "Ливан"

Андрей Загданский: Фильм “Ливан” начинается совсем как на Украине – голубое небо, тяжелые головки подсолнухов слегка качаются на ветру. И потом - то же самое поле, но через перископ движущегося танка. Так начинается первый фильм режиссера и сценариста Самуила или же Шмулика Маоза. Между личным опытом Самуила Маоза в ливанской войне в 1982 году и фильмом прошло 26 лет. Фильм, в первую очередь - воссоздание физической реальности. Рассказать о картине можно всего лишь в нескольких словах. Танковый экипаж молодых израильских солдат, в сопровождении взвода пехотинцев, летом 1982 года входит на территорию Ливана во время гражданской войны 1975-90 годов. То, что должно быть, по словам командира этой маленькой группы, “прогулкой в парке”, мгновенно превращается в настоящий кошмар войны, точнее, в кошмар гражданской войны. То, что решительно отличает “Ливан” от любого другого фильма о войне - о ливанской войне или любой другой войне - это точка зрения. Точка зрения - в буквальном смысле этого слова. Весь фильм, или почти весь фильм, снят в танке или из танка глазами стрелка, который видит мир, войну, людей и трупы только через оптический прицел. Это ограничение, это клаустрофобическое состояние, в которое режиссер погружает зрителя, превращает военную историю, историю молодых солдат, которые больше всего хотят домой, к близким, в экстраординарный экзистенциальный опыт. Зритель проживает эти полтора часа в танке, в условиях войны, смерти, паники, страха. Внутри танка надпись: “Танк - всего лишь железо, сталь - это люди”. В истинности первой половины лозунга сомневаться не приходится, танк - это железо. Те, кто посмотрят фильм, никогда не забудут темную, почти черную лужу воды, масла и, вероятно, мочи на дне кабины, с плавающими окурками и рассыпанными желтыми квадратными крутонами - сухим пайком танкистов. Эта лужа либо стоит, либо дрожит, когда танк приходит в движение и вибрация двигателя пускает концентрические круги по поверхности жидкости. И еще зритель никогда не забудет звук гидравлического привода, когда поворачивают башню танка, и звук, с которым башня останавливается, этот высокий, свистящий звук, почти пение машины. Сигнал проникающей в танк внешней реальности. После каждого такого поворота герой фильма Шмули в состоянии увидеть еще что-то, какое-то мгновение реальности за пределами танка: лицо старика, которому снарядом оторвало руку, или обезумевшую обнаженную женщину, которая не может найти своего ребенка. И этот звук проникает в вас, как проникает вирус, как страх. Звук стряхнуть невозможно, это пение башни танка. И звук выстрела. Звук, падающей отстрелянной снарядной гильзы, скрежет металла, скрежет гусениц, все время скрежет, танк - это железо, мы помним. Танк это персонаж или, даже, главный герой фильма, он тот самый бог войны, который убивает и спасает, карает и милует. Но этот бог тоже уязвим. И ужас героев, и ужас зрителей, когда танк молчит, когда водитель не может завести двигатель и неподвижная лужа на дне кабины означает неизбежную смерть. Танк это и чрево, в котором живут и умирают. Танк - это тюрьма. В какой-то момент в танке оказывается пленный сирийский террорист. Он - враг, прикованный наручниками к решетке внутри кабины. Теперь его жизнь полностью зависит от тех, кого он пытался убить, от способности этих четырех израильских солдат выжить, завести поврежденный танк и бежать с территории противника, на которую их забросила эта непонятная война. В какой-то момент пленный сириец со скованными руками просит помочиться, и израильский солдат достает канистру откручивает пробку, расстегивает брюки пленному и дает ему возможность облегчиться. В этой, совершенно непридуманной сцене, я уверен, что так оно и бывало, есть единственная нота, если не надежды, то какого-то маленького оптимизма: в конечном итоге, люди могут уважать и принимать друг друга на уровне физической необходимости. Но это единственная нота надежды и единственная маленькая нота оптимизма, которая есть в этом фильме.

Александр Генис: Андрей, уже не первый раз израильское кино поражает и восхищает международную аудиторию. Что происходит с кинематографом этой страны?

Андрей Загданский: Происходит взросление. Эта маленькая нация, где живет людей меньше, чем в городе Нью-Йорке, как мы знаем, в состоянии делать замечательные фильмы. Смотрите, пару лет назад мы говорили с вами о маленьком комедийном фильме, тонкой жанровой комедии “Визит оркестра”, о том, как египетский оркестр приехал с визитом в маленький провинциальный израильский город. Другая картина, в совершенно другом ключе сделанная, “Вальс с Баширом” - соединение документального, анимационного и игрового кино. И этот фильм “Ливан”, который получил Золотого Льва на Венецанском фестивале. Три картины, сделанные в принципиально разной стилистике, три картины, сделанные на высоком художественном уроне. Это наверняка говорит о взрослом кино в Израиле.

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG